— Да царапай уже Евгению… Тебе виднее, — кивнула Евгенька.
— Мне-то не виднее, — пробурчал Николай, вытащил гвоздик из кармана, схватил крест одной рукой и стал нацарапывать буквы.
— А ты чьих будешь? Никак из села этого?
— Не из этого, — тихо ответил Николай. — Нечего мне в душу лезть…
Евгения вдруг присела рядом с ним и прошептала:
— Ты тут давно копаешь? Женщину не встречал, ходила тут родственников навещать.
— Их знаете сколько тут ходит? Женщины всякие только и ходят… — Николай продолжал выцарапывать имя на кресте.
— Всякие, да не всякие. Понимаешь, она калмычка. Не похожа на остальных.
Николай поднялся, посмотрел сверху на Евгеньку.
— Не смотрю я, калмычка или нет. Баба, она и есть баба. Принимайте работу.
Евгения взглянула на крест.
—Каталевская Евгения, — вслух прочитала она, а про себя подумала: — Вот и меня больше нет.
Сомнений, что перед ней сын Марии не было никакого. Невозможно было спутать этого человека с другими. В лице Николая почти всё было от отца Евгеньки, только глаза узковатые и слегка раскосые. Вокруг глаз присутствовала некоторая припухлость. И если смотреть прямо в эти глаза, то вспоминался взгляд Марии.
«Вот ты каким стал, брат…» — думала Евгенька.
— Некогда мне тут с вами, — Николай махнул рукой и быстро скрылся в яме.
У Евгеньки сердце было не на месте. Вспомнила вдруг о сбежавшем следователе.
— Ох, — прошептала она, — как же ты мне, Андрюша, пригодился бы сейчас. Жив ли ты…
Когда вернулась к председателю в кабинет, тот был не очень рад. Нервничал. Даже накричал на Евгению:
— Да опять ты, чёрт тебя побери. Нет у меня мест, понимаешь?
— Понимаю, — кивнула Евгенька. — А нужно найти. Ты меня знаешь, я руками работать могу. Нет у меня теперь довесков никаких. Могу в поле до осени спать. А дальше время покажет.
Евгения сама не верила в то, что говорила. Конечно, она не собиралась спать в поле, но хотелось надавить на жалость, помочь председателю, чтобы он помог ей.
— Ну неугомонная. Все в город, она из города. И чего тебе там не живётся? Трудись на фабрике! Не нужна ты тут!
Председатель ещё долго ругал Евгеньку.
— Ну не молодуха уже, а как лист осенний кружишься и никак не припадёшь на место. Гоняет тебя ветром. Неужто не боишься, что узнают тебя?
— Не боюсь, — ответила Евгенька. — Нет меня больше. Да и кому узнавать меня? Те, кто дом Андрея сжёг, уже и не вспомнят. А из артели бабы если и узнают, то может к себе позовут. И начну…
— Да больно ты там нужна! — перебил её председатель. — Ты мне тут на мозги не капай. Иди, Каталевская… Ищи себе другое жильё.
Опустив голову, Евгенька вышла на улицу.
— А может и вправду вернуться на фабрику, — сказала она вслух. — Общежитие выделят, привыкну. Не будет у меня больше жизни нормальной. Всё, отжила своё…
***
Максим читал очередное письмо от Марии. Письма приходили часто. Во всех было одно и тоже, но тревога в письмах нарастала всё больше.
«Дорогие мои Максим и Алёша! Богом прошу, дайте знать, что всё у вас хорошо. Я вынуждена решать тут сложившиеся трудности. На моих плечах остались дети. И я не могу их бросить из-за памяти и светлых чувств к их матери.
Прошу тебя, Максим, привези мне Алёшу. Здесь всё по-другому. Но тоже есть школа. Прям в селе школа. Я не могу теперь сорваться к вам. Из детей нашла только второго сына Николая. Чужие мы стали за эти годы. Но жива моя кровиночка. Буду искать дальше. А если вы станете рядом со мной, то сердце моё болеть перестанет. Адрес пишу ниже».
Алексей по матери скучал. Максим оказался строгим отцом. И в некоторые моменты у Алексея даже наворачивались слёзы. А за это Максим ругал его и даже несколько раз поднимал руку. Но не ударил. Алексей боялся. Перестал улыбаться, после школы приходил домой, делал уроки и тихонько сидел в комнате до тех пор, пока отец на ужин не позовёт.
— Лёшка, иди-ка сюда, — крикнул Максим. — Дело к тебе есть.
Мальчик удивился, что отец позвал его раньше времени, но подошёл.
— К мамке поедем? — предложил Максим.
Алексей оживился, бросился к отцу на шею.
— Задушишь, — ворчал Максим. — Собирайся.
Тёплым июльским днём Мария возвращалась домой после вечерней дойки. Дети были в выездном недельном лагере. В гости никого не ждала. Никто к ней не ходил. Но многие узнали, кто она такая. Отношения односельчан были разные.
Кто-то осуждал и отворачивался, а кто-то жалел. Много прошло лет со страшных событий. Вспоминали и её отца. Несколько раз наведывался к Марии милиционер.
Устраивал обыск. Всё ордером тыкал в лицо. Мария в ордер не смотрела. Не боялась ничего. Ей скрывать было нечего.
После каждого из обысков всё раскладывала по местам. Расставляла. За июнь таких обысков было пять.
Все эти действия, оказывается, были направлены не против Марии, а против покойной Маргариты Михайловны. Обвиняли бывшего директора по статье о хищении государственного имущества. Но доказательств найти не могли. И денег, выделенных на обустройство пришкольной территории и пропавших, тоже найти не могли.
Калитка была приоткрыта. Мария хорошо помнила, как закрывала её перед уходом на работу.
Услышала шум за домом. Испугалась. Звук топора не давал покоя. Тихо-тихо обошла дом, почти вросла в стенку, выглянула из-за угла.
— Давай, давай, — прикрикивал на Алексея Максим. — Мамке помогать надобно. Дровник пустой, давай, Алёшка. Берегись!
Мария не верила своим глазам. Недалеко от размахивающего топором Максима лежал большой вещмешок.
Горячие слёзы обожгли щёки. Слёзы текли медленно. От этого лицо стало гореть пламенем. Таким горячим пламенем, которое занялось бы, если сжечь все наколотые Максимом дрова.
Мария сделала шаг и показалась из-за угла.
— Маша, — прошептал Максим. — Маша! Сколько я пытался убежать от тебя, ну никак не могу. Вот, просила сына привезти, я привёз. Можно останусь с вами? Пригожусь в хозяйстве. Да и водители везде нужны.
—Ма-аам-ка! — весело крикнул Алексей, выбегая из сарая.
Мария обливалась слезами. Сын налетел на неё и чуть не сбил с ног.
Долго обнимались все трое. Потом взялись за руки и пошли в дом.
Мария кормила своих мужчин и не могла поверить, что всё это происходит с ней.
Уже на следующий день Максим устроился на работу. Машин в селе оказалось две. Ему выделили ту, что уже месяц стояла сломанной.
— Доведёшь до ума, — сказал председатель, — будешь работать. Ищи причину, средства выделю.
Максим причину нашёл. Но когда узнали, что запчасть дорогая, председатель развёл руками. Тогда Максим добавил своих денег из тех накоплений, что остались от родителей.
Такой его благородный шаг не остался незамеченным в районе. Машине дали имя Максима.
На борт белой краской была нанесена надпись: «Максим Фролов».
Именную машину торжественно чествовали 25 июля 1940 года.
Продолжение тут
Все мои рассказы по главам тут
