Чем характерен Берлинале? Тем, что даже если я чрезвычайно внимательно прочитала синопсис всех картин и, наконец, выбрала фильм — не из России и не из Ганы и не про аборты и не про осьминога, который ублажает ртом — все равно через полчаса во мне начинает расти ярость и я сижу в темноте и повторяю: почему я должна это смотреть? В конце сеанса ярость уже душит, и я забываю на кресле единственную мохеровую шапку, а ведь в Берлине прохладно.
Вчера перед показом швейцарской картины «Линия» какой-то критик из Польши, рядом ниже, вдруг спрашивает:
— А ничего что я притулюсь между вашими прекрасными глазами и экраном?
(типа флирт)
— Ничего - говорю - очередная фигня, херцлих вилкоммен!
Он испугался и пересел. Ну и дурак! Куда пересел, оттуда бежать под покровом бреда неудобно.
А главное — я была права, потому что показали примерно новый фильм Анны Меликян. Про маму и трех дочерей, которые ссорятся, а чтобы помириться, играют Шопена на рояле (с видом на Альпы) и песню «Солнышко лесное».
Еще смешно, как ветераны кинематографа освежают свое кинцо повесткой.
Вот, Дарио Ардженто с фильмом «Черные очки». Ну понятно, пышные итальянки не носят лифчик, зато носят пистолет. Их преследует маньяк с ножом, все очень напуганы и возбуждены одновременно, и вдруг появляется китайский мальчик-сирота. Господи, зачем в джалло китайский мальчик? Помимо очевидного — ведь он тоже не носит бюстгальтер.
Или у Клер Дени. Париж, мансарды, Жан-Поль Сартр, все обсуждают неприличное, и вдруг вклинивается Лилиан Тюрам — по зум — с оригинальной мыслью про то, что расизм это плохо.
Даже голуби перестают целоваться на крыше, не говоря уже про Жюльетт Бинош.
Или у Зайдля в «Римини». Все классно, неприличные родственные связи, промискуитет после семидесяти, грудастые бабушки носят кружевные лифчики, главного героя зовут Ричи Браво, погнали... Нет, к бабушкам на рандеву Ричи Браво, естественно, гуляет мимо мигрантов и каждый раз замечает: я не нацист, но это закат Европы.
Ну вот я тоже, не самый плохой человек, но, по-моему, это конец фильма.
