Истории о знаменитом поэте-песеннике и болельщике «Спартака» Игоре Шаферане
Привет, с вами Игорь Рабинер!
Сегодня исполняется 90 лет со дня рождения Игоря Шаферана — одного из лучших советских поэтов-песенников. «Мы желаем счастья вам», «За что вы, девушки, красивых любите?», «Листья желтые», «На улице Каштановой», «Мой милый, если б не было войны», «Гляжу в озера синие», «То ли еще будет» - эти и десятки других песен на его стихи стали культовыми с 60-х по 80-е годы XX века.
Шаферан - мой родной дядя, мамин старший брат.
Первый раз на футбол, кстати, я пошёл с Шафераном. Он вместе с моими папой и дедушками 9 мая 1981 года отправились на финал Кубка СССР «Спартак» - СКА (Ростов) и взяли туда восьмилетнего меня, не сомневаясь, что первое мое живое впечатление от футбола получился праздничным. Но «Спартак» Константина Бескова проиграл ростовчанам зятя великого тренера, Владимира Федотова.
Но поражения сменяются победами, и, когда через шесть лет «Спартак» стал чемпионом, Шаферан написал для группы "Бим-Бом" песню «Спартак», которую исполнили на чемпионском вечере, и ее вскоре выучили все болельщики красно-белых:
Создали на Трехгорке
Команду наши деды,
И многим полюбился
Задор ее атак.
Болеют за «Динамо»,
Болеют за «Торпедо»,
А мы всегда болеем
За «Спартак»...
Одного себе никогда не прощу. Году в 90-91 записал двухчасовое интервью с дядей о футболе, со своим тогдашним минимумом журналистских контактов не смог его никуда пристроить - а потом потерял микрокассету с записью. И ее уже никогда не вернёшь...
В 1990 году, когда мне было 17 лет, я начал писать заметки о спорте в еженедельник «Собеседник» и получил от редакции задание собрать мнения о провале сборной СССР на чемпионате мира по футболу-90. Позвонил дяде — и в ответ услышал экспромт. Шаферан был болельщиком «Спартака» и очень расстроился тому, что в очередной раз в национальную команду не взяли кумира красно-белых Федора Черенкова. И сочинил в связи с этим четверостишие:
Федя в «Спартаке» себя нашел,
И пришел со «Спартаком» к победе.
Феде и без сборной хорошо.
Ну а сборной — не всегда без Феди.
По случаю юбилея я поговорил со многими известными композиторами, певцами, поэтами, которым посчастливилось работать с Игорем Давыдовичем и попросил их вспомнить, как это было.
Рассказы известных людей советской эстрады говорят о том, что подобные быстрые реакции были очень типичны для Шаферана, да и не для него одного. Эти истории — не только о прекрасном поэте, но и о его эпохе, которая ушла со сломом времен. При том что Игорь Давыдович писал лирические стихи, не прославлял КПСС и даже не был членом партии, а наоборот, демократически настроенным человеком, он не смог вписаться в новые времена. Поэзия в песнях не была им нужна. Шаферан перестал быть востребован, заболел и умер в марте 1994 года.
Юрий АНТОНОВ:
- Как-то раз Игорь позвонил и сказал, что ему позвонили из Крыма и попросили сочинить песню к юбилею Крымской области. Он написал стихи, прочитал их мне по телефону. Мне они понравились, я записал — и таким образом получилась песня «На улице Каштановой».
Никогда в жизни не ожидал от нее такого успеха! Относился к этому как к заказу — не более. Но потом эту песню записали в студии, я отдал ее на радиостанцию — кажется, «Юность». Через неделю мне оттуда звонят: «Юра! (меня тогда еще не называли Юрием Михайловичем) У нас поток писем! Просят каждый день ставить эту песню!» Пришлось ее перезаписать, отнестись более серьезно.
И до сих пор люди ее очень любят. Когда выступаю на мероприятиях, все подпевают, танцуют под нее. Почему она стала такой популярной — мне трудно сказать. У меня много песен, феномен которых не могу объяснить. Тут надо у народа спрашивать. А я просто писал и не думал — будет она популярной или нет.
А еще была такая же замечательная песня «У берез и сосен». Уже спустя много лет после смерти Игоря мы с Григорием Лепсом сделали ее потрясающую версию. Впервые она прозвучала на моем творческом вечере в Юрмале в 2009 году.
О Шаферане могу сказать только самые лучшие слова. Как поэт-песенник, лирик он зарекомендовал себя как один из лучших в Союзе. А еще Игорь был очень скромным и чрезвычайно порядочным человеком. У меня остались самые лучшие воспоминания и о том времени, когда мы с ним работали, и о нем лично.
Обычное место явки у нас было — кафе «Националь». Там собирались самые популярные поэты-песенники — помимо Шаферана, Танич, Дербенев. Это был небольшой клуб единомышленников, все приходили туда на обед. Их ведь было не очень много — поэтов, которые писали стихи на музыку и стабильно занимали верхние строки по популярности.
Помню случай. Купил себе машину, очень хорошую - «Вольво». По тем временам сделать это было практически невозможно, но мне удалось. Приехал и поставил ее возле «Националя». Прихожу в кафе — все на месте, как обычно. Говорю: «Ребята, хочу угостить вас шампанским». - «А что такое произошло? У тебя день рождения?» - «Да нет, машину купил».
Выпили шампанского, вышли на улицу. Все шли за мной. Едва поэты увидели эту «Вольво», как чуть ли не хором: «Хотим посидеть в ней!» До сих пор не понимаю, как они все там поместились — их там было, по-моему, шестеро. Но поместились и прокатились. И у меня были очень приятные ощущения, у них — очень радостные лица, и Шаферан был среди них. Почему-то на всю жизнь запомнил этот момент. Элитные поэты-песенники были своего рода кланом, и попасть в него молодому композитору было большой честью. Всегда был рад общению с ними.
Бывал у Шаферана и дома, в высотном доме на Садовом кольце между «Смоленской» и «Парком культуры». Он всегда был радушным хозяином и вообще приятным человеком. Таким в моей памяти и остался.
Игорь входил в худсовет фирмы «Мелодия» - и помогал там в том числе и мне, чтобы песни попали к слушателю. В худсовете были очень агрессивные члены, типа Никиты Богословского. А Шаферан был достаточно мягкий, осторожный человек, который категорически против чего-то никогда не высказывался.
Игорь был настоящим поэтом-песенником. А сейчас такой профессии вообще нет. Она, по сути, ушла в небытие. Сочиняют все кому не лень...
Михаил БОЯРСКИЙ:
- Лично с Шафераном знаком не был. Но песня «Дрессировщик» - конечно, событие в моей жизни. Ее композиторы Владимир Пресняков и Юрий Маликов предложили мне ее спеть, текст понравился — и я впервые исполнил ее на «Новогоднем огоньке». В клипе на арене цирка мне там после «укусов тигра» сначала одну, а потом вторую ногу в гипс заковывали! Знаю, что эту песню очень любил Юрий Никулин — и даже использовал ее несколько раз в своем цирке.
Настолько оригинальный и неожиданный сюжет! В общем — актерская песня. Она очень быстро стала популярной, и я ее всегда с удовольствием исполнял. Меня часто просили ее спеть: «Тигров давай!». Когда нужно было драть глотку — рычал вместо тигра (изображает). Заводная песня! Пел ее и в зоопарке у клетки с тигром, и в «Утренней почте» - везде. Каждый раз, когда в цирке что-то происходило, это было под «Дрессировщика».
И застольная. К сожалению, ни разу не был в компании Преснякова и Шаферана, когда они поднимали рюмки и под «Ап» выпивали. Но сто раз убеждался, насколько крепко можно под эту песню надраться. Когда выступал на днях рождения, еще где-то — выдумывал тосты под это «Ап». «А сейчас — Ап! Выпьем за женщин! Ап! За детей! Ап! За внуков!»
Не далее как при наступлении этого года, Года Тигра, исполнял ее опять же на «Огоньке». Только с чуть измененными словами. И пели мы ее с братьями Запашными. И с маленьким тигренком.
Вячеслав ДОБРЫНИН:
- Игоря Давыдовича я очень любил, мы с ним дружили. Он был потрясающий человек — с юмором, умный, тонкий. Просто гениальный. Настоящий одессит! В свое время я стал завсегдатаем Дома отдыха ЦК ВЛКСМ «Елочки» в Звенигороде и привозил туда артистов — того же Мишу Задорнова, - и поэтов: Михаила Пляцковского, Леонида Дербенева, Шаферана. Выступал со сцены — и приглашал туда авторов слов. Зал ревел!
Написал много десятков песен и с Шафераном, и с Дербеневым. Игорь мог и на готовую мелодию стихи писать, и сначала их приносить — а Леонид предпочитал сочинять на готовую мелодию. Они очень дружили и написали вместе стихи к нескольким песням. При том что Дербенев был немножечко антисемит. Но Игоря он очень уважал, считал его гениальным поэтом. Каким тот и был. Два гения! Еще Миша Танич. А больше никого не было. Роберт Рождественский был в первую очередь поэтом в чистом виде, хотя песни тоже писал потрясающие.
Какая же гениальная песня Шаферана: «Ромашки спрятались, поникли лютики!..» Помню, как Игорь ее принес, а Дербенев сразу: «Хочешь напишу на нее пародию?» Шаферан, естественно, согласился — любили они это дело. Мы с женой Дербенева ушли в другую комнату, потом возвращаемся, и Лёня исполняет. А Шаферан хохочет.
«Сняла решительно бюстгальтер, трусики,
Казаться гордою хватило сил.
А он достал его, такой малюсенький,
На что надеялся, когда просил?!»
Лидия КОЗЛОВА, поэт, вдова Михаила ТАНИЧА:
- Помню, как Игорь у нас появился со словами: «Миша, а давай попробуем вместе что-нибудь написать!» Танич сказал: «Давай!» - и они начали сочинять. Им это, слава богу, удавалось. Это лучшие песни, которые были написаны двумя поэтами вместе. Как надо чувствовать друг друга!
Мы жили за городом, в Подмосковье, Шаферан к нам приезжал. Мы были тогда людьми очень бедными. Поэтому, чтобы добыть пропитание, они шли в лес, по грибы. И пока ходили — что-то придумывали. Именно из леса они принесли и «Ходит песенка по кругу, потому что круглая земля», и «На тебе сошелся клином белый свет». Их прогулки, их душевное расположение друг к другу, понимание прекрасного и людей — всё это помогало им сочинять вместе.
Как сейчас помню — они гуляют по лесу, а я думаю, что надо что-нибудь приготовить. Глядишь — они грибочки принесли, я их пожарила. Они садились, ели, смеялись, шутили, что тоже очень важно — быть не просто доброжелательным, а с юмором.
Шаферан был тонким, душевным и наблюдательным человеком. Недаром его приняли в Литературный институт. У него был интересный поэтический голос — очень интимный, точный, безобманный. Он был настоящий поэт. Люблю песни Игоря и всегда их узнаю. Потому что они очень трепетные. Их было немного, классиков- поэтов, работавших в песне, и Игорь был в их числе. Рождественский, Танич, Дербенев и обязательно Шаферан!
Помню, как меня поразили его слова:
«Но звучало в ответ -
И не то, чтобы да,
И не то, чтобы нет».
Простой текстовик такое не напишет. Это может сказать только поэт! У него была хорошая семья — жена, дочка. Я лично у них дома не была, потому что на мне было двое маленьких детей, а потом у Виты, жены Игоря, родилась Аня. К тому же мы жили за городом. Но они к нам приезжали, Шаферан — так очень часто. У них была такая братская атмосфера!
Миша с Игорем часто ходили вместе на футбол. Я не спортивный человек и компанию им не составляла. А они ходили, переживали. У них была такая традиция — как у испанцев ходить на корриду. Это было для них большим праздником.
Никакая поэтическая конкуренция не повлияла на их дружбу. Наоборот, у них была радость, когда кому-то удавалось придумать что-то удачное. И композиторы это знали, и приглашали их вдвоем. Потому что видели их творческий диалог!
Помню, как-то уже в 90-е с Михаилом Исаевичем приехали в Москву, подъехали к дому Шаферана на Садовом кольце. Он вышел, спустился к нам. Мы куда-то поехали, о чем-то говорили и говорили. И вдруг слышим: «Ты, знаешь, Миша, мы, может, уже и не увидимся». - «Ты что, Игорь! Увидимся обязательно!» Не увиделись. К сожалению, жизнь у всех кончается одинаково…
Не согласна с тем, что Шаферану как поэту не удалось вписаться в новое время. Просто он был очень ответственным перед собой — чтобы не сочинить какую-то белиберду. Звание поэта было в нем высоко развито. Он в этом плане был слишком скромен, что говорит только о его таланте.
Игорь был человеком ненавязчивым, и кому-то не слишком далекому могло показаться, что он незаметен. А он был заметен. И остается даже после своего ухода из жизни. Игорь остался! И не только в сердцах близких, родных и друзей, а очень многих людей. Даже не зная, чьи слова в песнях, они их поют и поют. Потому что доверяют им. Танич порой говорил: «Ну смотри, как Игорек хорошо придумал!» Это очень важно — не завидовать, а сказать так, как есть.
Прекрасно Игоря помню и высоко ценю. Не всё в то время можно было сказать, не всё сделать как хочешь. Но он умудрялся находить и говорить на темы, которые трогали всех. Как он написал про родную Одессу!
Шаферан всегда спрашивал, советовался, чтобы любое стихотворение довести до того уровня, за который ему бы потом не было стыдно перед людьми. И не могу сказать, что у него была хотя бы одна песня, которая мне не понравилась. Когда мы были молодые и острые на язык, покритиковать могли кого угодно. Но про Игоря не могу сказать, что мы с Мишей его хоть за что-то его осуждали.
Вячеслав МАЛЕЖИК:
- Мы познакомились с Шафераном году в 85-м. Это было время, когда маститые авторы стихов начали охмурять молодых композиторов, которые пришли из андерграунда, из Московского рок-клуба. Успех тех же Антонова, Добрынина пошел через Дербенева, Шаферана. Поэтому, когда Игорь Давыдович мне позвонил, я не сильно удивился. Приехал к нему в гости, и мне очень понравилась обстановка. То тепло, которое я ранее получал, посещая Танича, я получил и у Шаферана. Причем моментально нашлась куча тем для разговора, начиная с футбола. А я был большим специалистом по футболу 50-х – 60-х годов, близкому и ему, и мы схлестнулись с ним по линии «Спартак» - «Динамо», ведь я – динамовский болельщик.
Обсудили и еврейский вопрос. Я как раз был на гастролях в Биробиджане, столице Еврейской автономной области, и он спросил, правда ли там есть евреи. А я там видел евреев в колхозе – что вообще невероятно! Кто-то еще подбросил мне книгу, кажется, Смирнова из общества «Память», и я предложил Игорю Давыдовичу подискутировать о «Протоколах сионских мудрецов» и прочих вещах подобного рода. Я сразу объяснил, что не являюсь черносотенцем, и просто предложил сыграть в игру – он что-то говорит на тему сионизма, а я оппонирую. Он согласился – и получился здоровый разговор.
В итоге после той встречи Шаферан дал мне «Околоспортивную песенку» про пацана, который ни в одну спортивную секцию по возрасту не проходил, а закончилось это вот чем:
«И вот я повсюду ломаю ограды,
Рисую на стенах и лампочки бью.
Для спорта я старый, но все-таки надо
Куда-то энергию тратить свою!»
Эту песню показали по Первой программе советского телевидения, предшественнице Первого канала, причем в той же передаче Саша Барыкин спел «Аэропорт». Наша песня тоже не осталась незамеченной, и известный журналист «МК» Александр Аронов написал статью о том, что авторы и исполнитель подняли важную проблему. После этого Шаферан дал мне еще два текста, и всё, что мы с ним делали, получилось.
Все эти песни были в мажорном ладу. Советские шлягеры были в основном в минорном, а у тех же «Битлов» даже все грустные песни о любви создавались в мажоре. Игорь присматривался и практически не корректировал меня – хотя сейчас понимаю, что шлягеры я, наверное, делал неправильно. Была песня, которую записал под гитару и губную гармошку. Но Шаферан к этому очень терпимо относился, в отличие от ряда других поэтов, и ни разу не помню, чтобы как-то поучал. А вот когда я спрашивал, как они с Таничем умудряются сочинять песни на двоих, - он как-то хитро уходил от ответа.
С ним было очень приятно и комфортно. В наших взаимоотношениях он был не старшим братом, а скорее крестным отцом. Взрослым дядькой, который имел вес в тогдашнем шоу-бизнесе (хотя такого слова еще не было), а я только пытался туда ворваться. Он давал мне советы – какие песни продвигать в первую очередь, какие во вторую. Как строить взаимоотношения с членами худсовета, в который он тоже входил.
Иной раз я жаловался, что песню не выпускают. Он меня успокаивал, говорил, что скорее этим надо гордиться. Поскольу это с большой долей вероятности значит, что песня хороша и просто вступила в острую конкурентную борьбу с песней, которую написал тот или иной член худсовета. Это сейчас почти каждый человек может написать песню и выстроиться в очередь около двери под названием «успех», - а раньше мест, где можно было записать песню, было раз, два и обчелся.
Так же он успокаивал меня, и когда я говорил, что моя песня не записывается в ресторанную «рапортичку», что приносило авторам деньги. Про политику говорил, что лучше туда не лезть и заниматься тем, что тебе по-настоящему греет душу. Есть куча других вещей, которые приносят удовольствие.
Я начинал писать, подражая «Битлз», и перемолол всю английскую поэзию в переводе. Больше всего созвучий нашел в Бёрнсе. И с помощью этого научился писать на готовые стихи. Не было такого, чтобы мне пришел в голову мотивчик, и я побежал показывать его поэтам. Совершенно ясно отдавал себе отчет, что у тех же Танича с Шафераном «на прицеле» в первую очередь такие композиторы, как Френкель, Шаинский, Тухманов, которые уже доказали свою боеспособность и за них не нужно было драть глотку на худсовете. А если туда приносили мою песню, ее нужно было каким-то образом отстаивать. Поэтому логично, что нам отдавались не самые лучшие тексты – в надежде на то, что молодая кровь вдохнет в них новую жизнь. Тот же Танич признался, что в случае с песней «Провинциалка» я был последней надеждой, поскольку у многих ничего не получилось.
И с Шафераном та же история. Но самое удивительное, что сколько мы с ним ни работали над песнями, он ни разу мне не посоветовал, какая должна быть аранжировка. Тот же Танич сразу начинал напевать, в каком характере должна быть песня. Я говорил ему: «Ну что же вы меня засаживаете в колею, из которой на велосипеде не выехать?» А Шаферан в этом отношении был деликатен и мои битломанские замашки воспринимал нормально. Может быть, думал: «Этот парень знает то, что я уже не знаю». Степень его доверия была очень высокой.
Мне безумно нравится написанная Шафераном вместе с Таничем «На тебе сошелся клином белый свет», хоть ее за повтор одной строки и подвергал осмеянию Высоцкий. А я считаю, что там это было креативной находкой – повторять фразу по нескольку раз. И «Мы желаем счастья вам» - конечно, великая песня.
Потом я поехал в Афганистан, заболел, попал в больницу – и со временем наше общение с Шафераном свелось к редким перезвонам. Я отмечал – вот Стас Намин спел «Мы желаем счастья вам», а мог бы и я музыку к ней сочинить! Тем не менее его поход в молодежь приносил плоды. А пугачевская «Песенка первоклассника», «Я у бабушки живу», которую пели «Верасы», - это вообще попадание в детскую аудиторию, и оно тоже приносило успех.
Для меня во взаимоотношениях с Игорем важна была этакая философская линия отцов и детей. Шаферан меня в какой-то степени обучал летать. Как-то я пошел гулять в Болгарии о улице, смотрю – сидит чайка и ее крохотный птенец. Чайка пролетела один круг, второй, показывая, как надо это делать. Наконец, малыш сорвался с места, пролетел метров пять и плюхнулся на асфальт. И тут кошка собралась на него напасть. Я решил его спасти. И вдруг откуда-то взялась куча чаек, которые начинали на меня так угрожающе пикировать, что я ретировался! Шаферан был для меня в какой-то степени той чайкой, которая учила питомца летать.
Владимир МАТЕЦКИЙ:
- Игорю Шаферану было свойственно уникальное умение в двух-трёх песенных куплетах рассказать историю. Драматургия песни – очень непростая вещь, требующая большого таланта. И он этим талантом обладал. Повешенное в первом запеве ружьё обязательно должно было выстрелить в третьем. Когда музыкальный мир стал меняться, и начали появляться тогдашние «моргенштерны», – а такое в популярной музыке происходит всегда, - я спорил с ним: «Не обязательно ружье должно выстрелить – пусть просто свалится на пол!». «Нет, песня должна быть песней!», - отвечал Игорь.
У меня в памяти осталась не только его интонация, но и свойственное только ему словечко «повертеть». «Повертеть песню», - он так говорил. Это означало досконально разобраться с каждым словом, с каждой рифмой. И когда я думал, что уже всё нормально, все точки над «i» в тексте расставлены, он меня останавливал: «Володя, дай мне день-два, я песню ещё “поверчу”». Речь шла как раз о том, чтобы все ружья выстрелили.
В первой половине 80-х сложилась интересная тенденция. Молодые композиторы, которые только входили в мир эстрадной песни, – Игорь Николаев, Игорь Крутой, Володя Пресняков-старший, я, – все пришли к маститым поэтам. Они были старше нас, это было предыдущее поколение. И среди них вершинами возвышались Шаферан, Танич, Дербенев… Большие фамилии, интересные люди. Кстати говоря, дома у Шаферана я неоднократно пересекался и с Пресняковым-старшим, и с Крутым.
Мы с Шафераном, что называется, быстро сошлись - много беседовали как на песенные темы, так и на всякие другие. Мы написали несколько симпатичных песен, но начну с песенной истории, которая... не случилась.
Я как-то позвонил Шаферану, это был конец 85-го года. Рассказал, что меня попросили написать песню для «Новогоднего огонька». Исполнять её должен был дуэт София Ротару и Як Йоала. А я дружил с Яком, и он уже пел нашу с Шафераном песню «Я жду почтальона» - не суперхит, но довольно заметную. Я всегда – помимо музыки, - придумывал название песни и ключевую фразу в припеве. С одной стороны, для поэта это было крайне положительно – он имел возможность оттолкнуться от этой идеи, - с другой, он мог её не принять. Как раз это был второй случай, и речь шла о «Лаванде».
Звоню Игорю, играю на фортепиано, и пою припев: «Лаванда – а…» Он говорит: «Володя! Тебе изменяет вкус. Это как-то очень парфюмерно звучит, будто это реклама одеколона». – «Да нет, Игорь Давыдович, это замечательное слово, оно очень распевно звучит, звонко, красиво. Для певца – просто комплиментарно». – «Нет, это нельзя оставлять. Неинтересно!».
Я расстроился, но, честно говоря, ненадолго. Пошел к другому своему соавтору (Михаилу Шаброву, - Прим. И.Р.) и мы доделали с ним песню. А спустя некоторое время, когда «Лаванда» неслась из каждого утюга, Шаферан сказал мне: «Володя, а ведь всё-таки ты был прав! Что-то я не среагировал». Отвечаю: «Да ничего, Игорь Давыдович, бывает. Зато премного вам благодарен за знакомство с Пичулом». Ведь именно Шаферан познакомил меня с молодым режиссером Василием Пичулом, снявшим в 1988 году убойный блокбастер «Маленькая Вера», в котором я был композитором. А мы с Игорем написали для фильма песенку «Ночная звезда», которая там звучит. Моя дружба с Васей продолжалась до самой его смерти в 2015 году. И мы сделали с ним ещё несколько фильмов.
У Шаферана был высокий уровень самоиронии – он мог легко пошутить над собой. Меня это очень привлекало. Ещё его свойствами были сдержанность и осторожность. Мне кажется, эта его осторожность была обусловлена тем, что он родился и значительную часть жизни прожил при Сталине. Правда, на эту тему – его осторожности, - мы особенно никогда не беседовали, хотя и обсуждали самый широкий круг вопросов. Ему были интересны мои познания в области западного музыкального мира. Я рассказывал ему про разные группы, про исполнителей, про тексты их песен. Часто говорили о книгах. А вот о политике говорили как-то вскользь, с улыбкой – до «кухонных» разговоров дело не доходило.
Совсем немного он рассказывал про Одессу, про свою молодость. А вот о том, что его настоящая фамилия Шаферман, и что одна буква из нее исчезла, я узнал от Танича. Тогда же не было Википедии, не забывайте... Я и о самом Таниче не знал, что он Танхилевич. Михаил Исаевич рассказывал, как сел в тюрьму за анекдот – по доносу. Рассказывал, как он сидел, и это были жуткие истории. Они с Игорем дружили, но у них были своеобразные, скорее дистанционные, отношения. Не из-за конкуренции двух успешных поэтов-песенников, а от того, что они были разные люди буквально во всём: в поведении, в психологии, в сути своей.
Кстати говоря, они вдвоем написали знаменитую песню «На тебе сошелся клином белый свет». По поводу неё иронизировал Высоцкий, у него была шутка про то, как «два автора написали одну строчку» – ведь строчка действительно повторялась по три раза подряд. Но каждый раз – со своей интонацией. Просто тогда не было принято соавторство. Это сейчас любой западный хит может легко иметь пять-шесть соавторов – там давно поняли, что вклад людей с разными талантами даёт песне реактивный старт.
Шаферан являлся поэтом, который, с одной стороны, был повсеместно признан, заметен, а с другой - очень сдержанно относящийся к любым общественным должностям. Говоря по-русски, никуда не лез. Хорошо это или нет – не знаю. У меня похожая психология – может, поэтому мы и сдружились. «Если можно куда-то не ходить – лучше не пойду», - таким был его принцип.
А вот Танич, он был совсем другим. Он по природе своей сам был артистом, хотел быть на виду – у Шаферана этого вообще не было. Зато Игорь любил во всём досконально разобраться, любил детали. Наверное, от этого шла и его любовь ко всяким фирменным вещицам – ручкам, электробритвам, часам. Недавно я покупал зятю в подарок ручку «Монблан» – так сразу вспомнил Игоря. Любовь к деталям – она ведь у него и на песню переносилась.
В начале нашего знакомства он сказал мне очень важную вещь, которую я всё время вспоминаю. Сидели мы как-то у него дома на Зубовской площади, пили чай, и Игорь говорит: «Слушай, ты можешь написать классную музыку, я – хороший текст. Мы возьмем самого популярного исполнителя, и он споёт нашу песню. И из этого ничего не выйдет». – «Какой вывод?» - «А такой, что должно еще повезти. Песня – такая штука, которая требует везения».
Жизнь показала, что он был на сто процентов прав! Помимо профессиональных моментов, песне ещё нужна счастливая судьба. Песня должна появиться вовремя, в тот момент, когда её ждёт общество. Кстати, подтверждение этих слов Шаферана я гораздо позже услышал в Лос-Анджелесе, когда мне повезло работать с иностранными авторами топ-класса и многое от них узнать...
Шаферан всё время вспоминал поэта Михаила Светлова, у которого учился в Литературном институте. Он относился к нему с огромным пиететом. Небольшая фотография Светлова висела у Игоря на стене. И эта связка «ученик-учитель», как мне кажется, помогала Игорю – он проверял свои стихи светловским прищуренным глазом, как бы сверяя их с его вкусом.
К Высоцкому Игорь относился положительно, понимал, из каких составляющих складывается магия его личности. Но без ума от его поэзии не был – наверное, потому что смотрел на нее иначе, чем большинство людей, мог видеть только ему заметные шероховатости. Но и находки в поэзии Высоцкого отмечал, очень за него радовался. Может быть, этот строгий «светловский» взгляд мешал Шаферану воспринимать чужую поэзию «в целом» - ведь он постоянно оценивал уровень стиха, уровень рифм, образов, метафор.
Сколько мы с ним беседовали про те или иные детали в песне, про рифмы, про слова! Мир вокруг начал меняться – и песенное «колесо» стало прокручиваться вместе с ним. В песнях стал появляться новый словарь, новые интонации. Авторы старшего поколения воспринимали это с трудом, и Шаферан не был исключением. Мы с ним много об этом спорили: так, он слышал какую-то новую песню и начинал объяснять, что это поэтически слабо. И добавлял: «Напиши это на листке – сразу будет видно!» Не помню, о чём шла речь, но это был хит «нового типа». Я пытался оппонировать: «Игорь Давыдович, но люди-то воспринимают это не с листка, им наплевать на глагольные рифмы, на избитые «ночь – прочь» и так далее!». Мы с ним по этому поводу много дискутировали, но он со своих позиций не отступал. Я говорил ему: «Мир меняется!». А он мне: «Хер с ним! Пускай меняется, Володя! Но песня должна быть сделана чисто».
Не понимаю, что в его, лирического поэта, случае может означать словосочетание «признан властью». Насколько я знаю, он не был орденоносцем, не гонялся за званиями, наградами. Он не пёр, как пёрли люди вокруг - он не хотел этого делать. Да и «лобовых» патриотических песен не писал. Та же песня «Мальчишки» на музыку Аркадия Островского - она не кондовая, она душевная. И ценились такие песни гораздо выше, и толковые люди наверху понимали значимость того, что сделано от души и апеллирует к душе. Это сложнее, чем написать гимн насосного завода имени Калинина. Шаферан мог легко сделать любой заказ, но не делал! А другие делали, зарабатывая на этом неплохие деньги. Сегодня на такие вещи уже вообще никто внимания не обращает – этическая составляющая отсутствует в людях напрочь…
Я часто думаю о том, что он ушел из жизни, не увидев многое из того, что его бы сильно удивило. Как жаль - мог бы жить и жить...
Почему Игорь как поэт не смог перейти в новое, постсоветское время? Это очень сложный вопрос. Думаю, сработало всё вместе. Ведь процессы в популярной музыке - причем не только у нас, но и во всем мире, - происходят примерно по одинаковым схемам. Просто настало время тогда его вокабуляр, его подход к песне, стал менее трендовым. Он перестал апеллировать к молодежи. А ведь двигатель, который выводит песню «на орбиту», это всегда молодняк. Будь то «Битлз», которые начинали, выступая перед 15-летними девчонками, или кто угодно ещё. Об этом же говорит в автобиографии “Life” Кит Ричардс: вот, «Роллинги» играли блюз, в зале было всего несколько бородатых интеллектуалов, курящих трубки с умным видом. И вдруг, раз – и девчонки стали визжать. И сразу пять тысяч в зале. Песня, которая нужна здесь и сейчас, уже делалась из другого теста. И Гарик – именно так звали Игоря Давыдовича домашние, - был далеко не одинок в том, что перестал угадывать. Время проходит, это обычное явление.
Потом он заболел. Напрямую ничего не говорил, только отмахивался, - но было понятно, что всё серьезно. Как-то раз сказал: «У меня тут ерунда одна, опухоль подмышкой, сейчас прооперируют». Это помню очень четко. У Виты, его жены, не спрашивал детали – это было не принято. Как рано он ушел из жизни! Просто ужасно...
Уехал ли бы он с родными, в том числе с мамой, в Америку, если бы прожил чуть дольше? Ответить на этот вопрос, конечно же, невозможно, но выскажу своё соображение. Люди, которые привязаны к языку, к слову – а он был привязан к ним на все сто процентов, - сложно переживают эмиграцию. Это касалось даже Бродского – и далее по списку. Для Игоря это было бы очень трудно, нагрузочно…
Шаферана невероятно не хватает. И нашей песне. И лично мне.
Стас НАМИН:
- Мы с Шафераном написали всего одну песню. Я вообще в жизни стал автором очень немногих песен — всего штук пятидесяти, и моим постоянным соавтором был Владимир Харитонов. А потом он ушел из жизни, и я решил обратиться к Игорю, с которым мы по-человечески хорошо ладили. Ничего вместе не делали, но дружили. Он оставлял впечатление очень солнечного человека, доброго и открытого. Для меня из поэтов он был ближе всех.
Эта песня приснилась мне ночью. Утром встал, сразу сделал текст припева и подумал: «Ну кто же может помочь?» И сразу вспомнил о Шаферане. Потому что это человек, который светится. Его образ соответствует духу песни. Слава Богу, что мне пришло в голову к нему обратиться! Потому что он сделал ее именно такой, какой она мне приснилась.
Но я прекрасно понимал, что в те времена ни один худсовет не пропустит песню, если я не член Союза композиторов или Союза писателей — но написал как автор-исполнитель и музыку, и текст. Сейчас такое трудно представить, но было именно так. Шаферан на мое предложение ответил: «Конечно, без вопросов».
Мы встретились, я ему показал песенку и припев, сказал, что с запевами (так тогда назывались куплеты, - Прим. И.Р.) надо что-то делать. Он буквально за два-три дня написал идеально, без единой помарки, ничего не надо было править.
Но даже при том, что он был официальный поэт-песенник, даже при его фамилии песню не пропускали! В результате спустя время Игорь вставил «Мы желаем счастья вам» в свою авторскую пластинку, а на дисках группы «Цветы», выпущенных фирмой «Мелподия», ее нет вообще! Она была запрещена три года.
Я написал ее в 1982-м, а в эфир она попала только в декабре 84-го, в «Новогодний огонек». А до этого ее хотели поставить в «Песню года». Тогда была такая Людмила Кренкель, главный музыкальный редактор телевидения. Я пошел на общее совещание по песням, которые претендовали на то, чтобы попасть в эту передачу. И Кренкель сказала, что эта песня — позор советской эстрады, самодеятельность, которую даже близко никуда пускать нельзя. Запрет был на таком уровне. А потом мы каким-то образом просочились в «огонек». Я изменил аранжировку, сделал ее помягче.
Однажды я записал двойной альбом во время Фестиваля молодежи и студентов в 1985 году. Так его и назвал - «Мы желаем счастья вам». Но весь альбом был запрещен и в Советском Союзе не вышел. Потом я выпустил его по заказу ООН, на экспорт. Я был немного чужой для советской власти, и поэтому она меня до 35 лет не выпускала за границу, запрещала, и в этом смысле не могло помочь даже имя Шаферана. Мы три года думали, что делать, и в результате схитрили, включив ее в авторский альбом Игоря — чтобы она появилась в записи хоть так.
Как она прогремела? В 84-м году появилась, в 85-м был Фестиваль. Мы на нем выступали полулегально, потому что нас вообще в программу не взяли. Но туда приехало много моих зарубежных друзей, и они приглашали «Цветы» в свои выступления — Мишель Легран, Никос Теодоракис. Еще из Америки приехал хор «Дитя мира», там был Дэвид Вулкомб. Так он ко мне обратился и сказал, что хочет исполнить песню «Мы желаем счастья вам»!
Мы с ним таким образом подружились и решили сделать совместный музыкальный советско-американский спектакль под тем же названием - «Дитя мира». И главной его песней была «Мы желаем счастья вам». А после этого был телемост с Америкой под тем же названием. Там встретились американские и российские дети.
С моей точки зрения, это был трамплин. Телемост смотрела вся страна, и после этого песню узнали все. Что с ней произошло дальше, вообще не имеет ко мне никакого отношения. Ее и Индия поет в школах, и Америка. Песня ушла в народ. И у нас концерт десятилетия «Голоса» заканчивается ею…
Мы с Игорем очень мало общались. Встречались на каких-то тусовках — еще до рождения этой песни. Все люди разные, с кем-то общаешься ближе, с кем-то — нет. Шаферан был генетически добрый человек. По нему это было видно, хотя я не знал его так глубоко и серьезно. Не потому что он мозгами понимал, что надо быть добрым, а просто он такой с рождения был — сердечный, открытый, теплый.
А в новое время он безболезненно не смог перейти как раз потому, что у него «компьютера» в голове не было. Он не мог делать тот же «Лесоповал», это не его стиль. Он не мог подстроиться под новое, «шариковское» общество, которое начало диктовать совершенно другие правила игры.
Владимир ПРЕСНЯКОВ-старший:
- Как-то мы в «Самоцветах» репетировали какую-то песню на стихи Шаферана. Место репетиций находилось на улице 25-летия Октября, ныне – Никольской. Кажется, это была фабрика «Красная швея» - и маленький дом культуры на ее втором этаже. Туда к нам часто приходили авторы. Пришел и Игорь, а я решился показать ему какую-то свою песню. После чего он пригласил меня к себе в гости на Зубовскую лощадь.
С визитом я особо откладывать не стал, и он встретил меня очень радушно. Уже при первой встрече мы с ним выпили. У Игоря была замечательная жена Вита, которая иногда смотрела на меня с добрым материнским укором – потому что он пользовался моим приходом. Жена вынимала из морозилки ледяную бутылку водки – пили только ее! – прикатывала тележку, каких я до того не видел, на ней – вкусные бутербродики. Спустя время увижу в хозяйственном магазине недалеко от Киевского вокзала тележку, как у Шаферана, и незамедлительно ее куплю. Она до сих пор у нас, на ней сейчас телефон стоит.
Стали встречаться каждую неделю. С первой же встречи Игорь доставал из стола напечатанные тексты. Некоторые – давнишние-давнишние, пожелтевшие. Он всегда читал свои тексты сам, нараспев, в руки их не давал. Тогда впервые и прозвучал будущий хит:
«Я от страха себя отучал постепенно.
Я отрекся от всех мелочей бытовых.
И теперь каждый вечер на эту арену
Вывожу дрессированных тигров своих...»
И вдруг как рявкнул: «Ап!» Спустя время под это «ап» мы начнем опрокидывать рюмки, а вместо «И тигры у ног моих сели» Шаферан придумает неофициальный заменитель: «И тигры меж ног моих съели».
Иногда я мог ему мелодию напеть, и он сам, бывало, эту «рыбу» записывал, когда мы встречались. Но тут такого не было. Это был тот случай, когда я накладывал музыку на его готовый текст. До сих пор его желтые листочки нет-нет да и попадаются. Мне кажется, он сочинял эту песню для документального фильма о цирке, а он уже предложил написать музыку мне. «Самоцветы» еще спели песню про бревно, где был номер с Юрием Никулиным, который это бревно тащил. Михаил Боярский, исполнявший «Дрессировщика», тогда был очень популярен, к тому же песня прозвучала в программе «Новогодний цирковой аттракцион» - и пошла в народ.
Во время одного из чтений я заплакал. Это было в момент, когда он читал текст еще не прогремевшей песни «Мой милый, если б не было войны», а именно – строчку «Ты б старше был, а я была б моложе». Так проняло! Не то чтобы разрыдался, но даже говорить не мог, глаза увлажнились. Говорю ему: «Давайте я музыку напишу». Он ответил: «Эх, уже написана» - Марком Минковым. Это моя любимая песня Шаферана.
Одну песню, ставшую популярной, мы сочинили... по телефону – «Али-Баба». Я ему наиграл, примерную «рыбу» выдал, - и он перезвонил с готовыми словами. Один куплет, правда, в песню не вошел, - я убедил его, что песня получается длинноватой и не впишется в радиоформат.
У Игоря Давыдовича очень ритмичные стихи. Иногда бывало, что я садился в его кабинете за фортепиано и сходу сочинял музыку по его листочку с текстом. Благодаря ритмике он сам и любил их читать, делая это непохоже ни на кого. Он сочинял и лиричные, и остроумные песни – я поражался, как он находит сюжеты. А в неформальной обстановке часто рассказывал стишки, о которых я думал, что они народные, а оказалось – его, о чем Шаферан просил никому не говорить. Выдавал четверостишия сатирического содержания, частушки. Когда начались перестроечные времена, писал о хит-параде «Звуковой дорожки» в газете «Московский комсомолец». А однажды прочел мне стих про крупного политолога, который завершался так: «Не Боровик ты, а поганка». Сам же придумал и про себя:
Говорит шах Ирана:
«Давно не слышно песен Шаферана».
Отвечает ему Хомейни:
«Нам не надо такой х...»
Игоря Давыдовича я очень любил, относился к нему почти как к отцу – такой он был мудрый человек. Шаферан был первым маститым поэтом, который в меня поверил. Мне казалось, что у него была идея-фикс – что-то интересное с молодыми сделать. Хоть он и был в худсовете на «Мелодии», где заседали убеленные сединами люди, но тянуло его больше к молодым. Поэтому и Володю Матецкого он воспринял очень хорошо. Классный, задушевный был человек, очень ироничный, но не злой! И ортодоксальным коммунистом точно не был.
Была рок-группа «Круиз», которую всё время пытались запретить. Министерство культуры периодически устраивало просмотры этой группы, чтобы принять или не принять ее программу. Приезжала комиссия из пяти человек, я знал, когда это будет происходить – и всегда звал Шаферана. Комиссия относилась к нему, члену худсовета фирмы «Мелодия», с уважением: «Игорь Давыдович, спасибо, что пришли».
После исполнения он всегда брал первое слово и говорил, как ему всё понравилось. Под влиянием его авторитета дальше плохих слов в адрес группы и ее выступления уже не было. Месяца через три комиссию собирали опять, и снова я просил его приехать, а он ни разу не отказал. И у ее членов сразу становились унылые лица – они понимали, что он опять будет хвалить «Круиз». Один раз, правда, «наезд» на группу был сильнее обычного, и я вдобавок к Шаферану позвал на помощь Давида Тухманова.
Объединяла нас и любовь к футболу, конкретно – к «Спартаку». Он был знаком со многими, начиная с Никиты Симоняна, и я ему в этом плане завидовал, поскольку в отношении себя в тот момент считал это невероятным. Однажды мы встретились на награждении красно-белых, по-моему, серебряными медалями. Было это при тренере Олеге Романцеве – и, кажется, происходило в Кремлевском дворце. Он действительно очень много говорил о футболе и хорошо его знал. Даже песню о «Спартаке» после выигрыша золота в чемпионате СССР написал.
У нас с ним была одна песня, где футбол упомянут в юмористическом плюче. Она называлась «Песня про осла», и один куплет был такой:
«Никак не мог игрок забить победный гол,
Хоть мастер забивать голы обязан.
И слышится с трибун: «Играет как осел!»
А ведь осел не видел мяч ни разу»
Когда наступили новые времена, стал подниматься так называемый русский шансон. Некоторые поэты даже стали работать с группами «лагерного» типа – тот же Танич придумал «Лесоповал». А Шаферан, человек глубокой лирики, не стал захотел это делать. Он не писал «в духе времени», не делал того, что ему не хочется. Прямо вижу картину, как ему такое предлагают, а он молча отворачивается, - возможно, его дочка Аня даже описывала такую ситуацию.
В эту стилистику он не вписался. И не стал сочинять ничего нового, хотя для него это было легко – ведь чисто творчески Шаферан был очень одаренным человеком. А потом быстро сгорел... Всегда хочется вспоминать о нем, такой это был человек. Эту память ничем не вытравить.
Александр ШАГАНОВ:
- В Игоре Давыдовиче чудесным образом совместились песенность и книжность. Его стихи можно напечатать и прочитать глазами. Они и в печатном варианте имеют ценность и художественность — в отличие от многих поэтов-песенников. Безусловно, это шло от Литературного института, в котором он учился, от его прекрасных учителей в первую очередь в лице Михаила Светлова. А Светлов — прямая линия к Маяковскому…
Шаферан работал в жанре песни, но при этом был прекрасным литератором. То, что его песни сопровождают нас уже не одно поколение, говорит о многом. Эти песни были созданы в другую эпоху — и тем не менее они до сих пор завершают большие концертные программы. Так, как концерт десятилетия программы «Голос» закончила «Мы желаем счастья вам».
Это вообще выдающееся произведение! Оно стоит отдельной строкой, потому что было создано человеком с опытом — а по тексту кажется, что его написал подросток, полный энергии и сил. В этой песне — та «неслыханная простота», о которой говорил Пастернак. Я вот сейчас преподаю в университете и говорю студентам: «Вы такие же строчки можете сочинить! Ни одного незнакомого вам слова, ни одной эмоции, которая вам чужда». Кажется, что это просто, но — нет! Вроде бы «мы желаем счастья вам» - достаточно обыденная фраза, каждый произносит ее по много раз, а на выходе звучит песня, пережившая многие поколения.
Он писал песни для людей! Человеческую лирику. О счастье, о любви, о жизни, о взаимоотношениях. И это воспринимало огромное количество простых человеческих сердец. Он не был диссидентом. Но и заслуженным деятелем искусств его не признавали, орденами не осыпали. Потому что прежде всего Шаферан был прекрасный лирик.
Он получал авторские гонорары за свой честный труд и прожил в этом отношении счастливую жизнь. Был услышан — и заработал за это, ни в чем не лукавя. В конце его жизни некоторые моменты поменялись, но у нас страна такая...
Мы, люди разных поколений, познакомились где-то в 1991 году, когда у меня пошли первые успехи. Нас свели на программе канала, аналогичного сегодняшней «Культуре». Ее снимала женщина-журналист, импозантная и доброжелательная. Делала полемическую программу о поэзии будущего — что нам, условно, ждать лет через десять.
Обсуждалось, какие темы будут в дальнейшем — религия, например? Упоминание Христа в песнях еще не могло прозвучать, допустим, еще в году 85-м. Мои «Деревянные церкви Руси», которые через пару лет спела группа «Черный кофе», тогда были невозможны. И Шаферана позвали поразмышлять как опытного поэта.
Лично я его никогда не видел. Съемки были на Бульварном кольце, кажется, на Петровском бульваре. Я приехал первым и уже начал обо всем говорить. В какой-то момент к нам подошел седовласый человек. На вопрос журналиста: «А что нам Игорь Давыдович скажет?» он сначала сказал: «У вас уже есть молодой и симпатичный поэт. Давайте его дослушаем!» Всё с улыбкой, всё добродушно. Так я и понял, что это — тот самый Шаферан. В конце записи той программы, которую я так и не увидел, он и предложил к нему зайти.
Я был совсем юный — 26 лет. Шаферан был одним из моих заочных учителей, наряду с Дербеневым и Таничем. Их песни были на слуху, я их фиксировал, изучал. Все люди, которые с ним работали, - Матецкий, Пресняков-старший, другие — отмечали его основательность, но при этом он был очень свойский человек. В хорошем смысле сибарит. Я — человек с рабочей окраины, а Игорь Давыдович, когда я попал к нему домой, произвел впечатление человека, любящего уют.
Такая поэтическая квартира маститого литератора! И потрясающие истории о том, как Светлов водил своих учеников в пивные, и они там продолжали читать друг другу стихи. Это звучало очень романтично!
Он приглашал так: «Когда у вас будет свободное время, приходите. Мне было бы интересно с вами поговорить». Запомнилось, что пришел к нему в предзимье, по первому снежку. И он был настолько ко мне добродушен! Видел во мне новое поколение, с которым можно очень доверительно говорить.
А из его песен он больше всего рассказывал мне о «Гляжу в озера синие». Видно было, как она ему дорога. Он акцентировал на том, что писал текст уже на готовую музыку. Для меня эта его песня так же дорога, как собственная «Выйду в поле ночью с конем». «Гляжу в озера синие» была и остается уникальной. Это высший пилотаж — песня слушалась как стихи, которые писались изначально. Логика, развитие, кульминация — там было всё!
Беседовали в его кабинете где-то час с небольшим. Потом я уже поторопился — в юности мы всегда куда-то торопимся. Спустя время я ему позвонил, и он сказал, что находится в больнице. Так нам больше встретиться и не удалось. Он ушел в 62. Мне скоро 57, вхожу в этот возраст. И лучше понимаю — как горько, что так распорядилась судьба.
Изменения в стране повлияли, конечно. Сменились ориентиры — как жить, о чем писать. Хотя Игорь Давыдович не жаловался на новые времена. Я даже не знал, что он сошел с дистанции. Уже позже Рита Пушкина говорила, что Шаферан взял и неожиданно оборвал свой творческий путь. Может, из-за здоровья, может, еще из-за чего-то. Но как он со мной, достаточно малознакомым, будет делиться сокровенным? Наверняка он надеялся — сегодня не пишется, завтра запишется. Уверен, что он оставался бы в строю до последнего. Просто самочувствие, скорее всего, подвело.
Вполне вероятно и то, что новые популярные темы его не привлекали. Для него та же история воровского мира была чужда. А тогда наступали именно такие времена — малиновых пиджаков…
Запомнились слова Шаферана, что певцы и певицы — очень сложная публика, зачастую неблагодарная. И Володя Матецкий об этом говорил. Так и есть, я тоже в этом убедился. Они такие во многом в силу своей профессии. «Хочу вам представить свою новую песню!» - и без единого слова о том, что эту песню сделали композитор и поэт. Нормального человеческого участия от артистов зачастую не услышишь. В своих интервью они часто даже не удосуживаются упомянуть авторов.
А на меня та встреча с Шафераном сильно повлияла. До сих пор ее зримо помню — и описал в книге («Я Шаганов по Москве», - Прим. И.Р.). Это большой человек, большой автор, у которого я учился. С одной стороны — эпохальный за счет своего творчества. С другой — очень человечный. И в той съемке, и в домашней атмосфере была видна его мудрость.
Игорь Давыдович был трудяга. Написал огромное количество песен. Мне врезалась в память «Рассвет-закат» на музыку Преснякова-старшего, где Александр Абдулов пел ее вроде как с Ириной Алферовой, но голос был — Аллы Пугачевой. Ирина плохо пела, и Алла подарила песне свой голос. Снималась песня в цирке.
«Ходит песенка по кругу» - это вообще мое детство. И это лишний раз подчеркивает, что песни Шаферана с нами уже полвека — и по-прежнему с нами остаются. Народ говорил языком его песен. Ему было подвластно всё. От рок-подмостков до песни, которую споет театральный актер. Все его песни были по сути. Не высосанные из пальца. Сложнее всего придумать простую историю. А он возводил ее на уровень «неслыханной простоты». Он видел то, чего не видим мы.
Вам понравилась статья?
Подписывайтесь на мой канал!
Подписывайтесь на канал «РабиНерв» в YouTube
Также можно подписаться и на мой телеграм-канал