Дима гулял. Возле дома, туда и сюда. По дороге. По ней они вчера с мальчишками чуть не дошли до краешка Земли. Но стало темнеть, и они повернули назад, потому что даже с краешка Земли смотреть в темноту, наверное, не интересно никому.
Домой Дима бежал. Но мама всё равно уже стояла на крыльце, и не ушла до сей поры его искать лишь потому, что не могла решить, откуда ей начать. И так по Диме наскучалась, что сегодня он вышел на улицу лишь к вечеру, когда стало ясно, что без свежего воздуха ребёнок больше не сможет.
…И под окнами, чтобы его было видно!..
Так что гулялось не очень. Дима потрогал шершавую стенку сарая, потрещал палочкой по забору, и уже собрался залезть под крыльцо. Как за сараем мелькнуло. И скрылось. Как будто бы кто-то хотел! И не вышел. И - кто?..
Притихли на карнизе воробьи. Не дожидаясь ужаса, что мог вдруг появиться, с крыши сорвалась и улетела в даль ворона. Притаилось всё, все ждали… Только больше не мелькало. И Дима, не дожидаясь, пока там не перепрячутся, пошёл. Приник спиной к сараю и по шагу, и по шагу. Как разведчик, до угла. И, выставив вперёд свой почти как настоящий пистолет, вышагнул из-за сарая.
Стрелять не пришлось, там оказался не шпион! Чуть не ткнувшись в него бархатным носом, навстречу Диме шагнул жеребёнок. Мама его, лошадь, ела травку, а он! Поначалу, как глупый, всё бегал, всё бегал. А тут глаза свои огромные уставил, и был уже готов в одну секунду снова убежать.
Уже пора о чём-то было говорить, и жеребёнок был такой! Что «руки вверх!..» кричать такому не хотелось. И первым заговорил жеребёнок. Сделав уши торчком ещё больше, даже чуть потянувшись вперёд, вдруг тоненько сказал: «И-и-и!..» - и что есть мочи, замахал кудрявым небольшим хвостом.
…Он так здоровался, и Дима, было, тоже замахал! Вот только хвоста у него, даже малюсенького, не оказалось.
Зато был жук! В коробочке, в кармане. И Дима тотчас ту коробочку открыл и протянул на ладошке.
- Хм-м-м… - низким, как из середины живота, сказала строго мама-лошадь: - Хм-м-м!..
На лошадином и на человечьем языке это означало, что брать у незнакомых ничего не стоит, что жеребёнку лучше отойти. Но жук так зеленел. Что жеребёнок-сын на маму лишь оглянулся, секунду подумал потянулся всё же к коробку.
Жук был отличный, жеребёнок уже стал его нюхать! Но только-только Дима поднял руку, чтобы погладить по белой звёздочке на его лбу. Как тут же, растолкав, расшвыряв их огромными боками, на жеребёнка с Димой налетел какой-то настоящий ураган, и между ними! Прижавши грозно уши и ужастно хмурясь, появилась лошадь.
Её никто не ожидал, они стояли!.. Только лошадь даже не хотела слушать. Глазами вдруг сверкнула так! Что Дима отступил, за что-то зацепился, стал уже валиться! Но ему не дали, подхватили. И громким, словно гром, голосом мамы, сказали: «Не сметь!..»
…Сверкала огромными зубами лошадь, внимательно в её глаза смотрела мама!
Выкручивал из-под её руки голову Дима, тянул любопытное лицо из-за лошади жеребёнок. А мамы, упёршись друг в друга глазами, смотрели. И пусть ни таких отличных зубов, ни даже обыкновенных копыт у мамы не было, лошадь отступила первой. Как будто поняла, что Дима ничего плохого жеребёнку не хотел. Кивнула, будто бы сказала: «Ладно…» - и оттесняя боком жеребёнка, отошла.
Снова стало хорошо, стало тихо. Вернулась ворона, пылило по улице стадо коров. Уже можно было куда-то идти, но Дима и мама стояли. Дима просто, ну, а мама с ним. С её ногами… У неё они как будто стали не свои, как почужели.
Посреди лужка, укоризненно взмахивая хвостом, отчитывала жеребёнка лошадь. И пусть по-лошадиному Дима понимал еще не до конца, что она говорила, было понятно любому: говорила, как она переволновалась. Что жук мог запросто оказаться ядовитым! А о том, чтобы жеребёнок от неё далеко не отходил, она уже устала и повторять.
А мама Диму не ругала, он ведь грызть жука не собирался. Ощупывая со всех сторон, лишь повторяла: «Ты цел?.. Ты цел?..» А когда наконец-то поверила, что Дима всё же цел, облегчённо вздохнула. И пусть темнеть ещё даже не начинало, объявила, что приключений для неё, пожалуй, на сегодня хватит, и повела его с собой домой...