Глава 41.
Время действия - 1878 год
- Дарья! Не слышишь разве — Гришутка плачет! - крикнула Анна в открытое окно, вытирая руки краем передника.
- Недосуг мне. Полы мою! - огрызнулась Дарёнка откуда-то из глубины избы.
- Ооох, ты мне, беда… Дарёнка, мать же ведь ты! - Аннушка ворвалась в дом. - Неужто же не обрывается сердце?
Дарья с остервенением скребла половицы жёсткой щёткой.
- Да ты же мой голубчик, ты мой славный! - Анна вытащила всхлипывающего внука из люльки. - Да весь же мокрый. Да, верно, голодный. Дарья, покорми! Ведь чмокает губёнками, титьку просит.
Дарья швырнула щётку, поднялась с раздражением.
- Нету молока у меня, вот и голодный. Не йдёт молоко! - в сердцах сказала матери.
- Да ты крапивы завари, попей. И сама не злися. Откуль же быть ему, молоку-то, если ты родное дитя в руках держишь, будто брезгваешь им!
- Ну и брезгваю! Вражье семя…
- Думать надо было, когда от родных матушки с батюшкой в окно сигала. Небось, не думала про вражье семя. А теперь невинным дитём брезгвать стала!
- Ты-то меня, матушка, не коли! Люди на меня смотрят будто на прокажённую, сама себя ненавижу, так хоть ты меня не казни!
- Да никто о тебе дурного не говорит и не думает. Сама себе напридумывала. Ну было и было! Не ты первая, не ты и последняя. Что ещё нужно тебе — муж молодой, глаз с тебя не спускает, дитё здоровое да красивое. Сколь жёнок на земле, которым Бог не даёт матерью стать!
Гришутка недовольно заворчал, захныкал, отталкивая крошечной ладошкой пустую грудь.
- Врага родила… - мрачно сказала Дарья.
- Врага бы ты в Туретчине родила, если бы сбежала с Йылдырымом. От кого бы не рожала дитёнка русская баба, а коли своим молоком вскормила, коли родные песни ему пела, то и дитё русское будет. Давай мне его сюда! - Анна протянула руки к малышу, и он радостно загулил, потянулся к бабке. - Ты мой крошечка. Вырастет наш Гришенька, моряком будет. Ты мой сладкий! Голодный… Нешто коровьего молочка дать ему…
Дарья снова взялась драить щёткой половицы.
- А ты, доченька, брось грызть себя. Молодость — она быстро уходит. Радуйся каждому дню, красоте своей, силе, здоровью.
- Что мне с той красоты! Ты вот замуж за батю выходила — любила ли его?
- Я-то? - усмехнулась Анна. - Я изо всех девиц, которых генерал Протасьев обозом прислал, единственная под венец с открытыми глазами шла. Любила, ещё как любила. Роднее его у меня на свете не было. Он да Васёнка — будто сестричка меньшая.
- Да ведь он вдвое старше тебя был! Зубов не хватало, морщины кругом!
- Оно конечно, годы надевают на нас харю*...У кого пригляднее, у кого безобразнее… Да ведь когда любишь, то хари той вовсе не замечаешь. Я в Тимоше парня видела, молодого да красивого, каким он в двадцать лет был.
--------
* - старое название маски
--------
- Харя, говоришь? А на бабку Оксану кто её надел? - Дарёнка бросила щётку в шайку.
- А ты на бабку зла не имей. Знаю, травку она тебе давала. Да я ту травку подменила. Не сверкай глазами, не сверкай! Грех это, дитё в себе убивать. Оксана на ведьму похожа, это верно. Да ты про то подумай, сколь хворей она с людей сымала, с баб да с ребятишек. А хвори, они просто так не уходят. С ими бороться — сил много надо. Вот и скрючило её, бедную.
Гришутка снова захныкал, заворчал, пытаясь сжать крошечной ладошкой грудь Анны.
- Ах ты, горе какое… Молока коровьего вдоволь, да ведь с кружки поить не станешь… И рожка нет как на грех. Где ж взять-то… Дай-ка спробую напоить…
Аннушка вытащила из горки* фасонистую кофейную чашечку, подаренную когда-то Мариной и с тех пор стоявшую для украшения за стеклом, плеснула в неё из кувшинчика молока.
--------
* горка — стеклённый шкафчик
--------
- На вот, Гришенька, поешь! - бабка поднесла к губам малыша чашку, наклонила, слегка коснувшись молоком губ ребенка.
Гришутка неуклюже ткнулся в фарфор и вдруг ухватил край губёнками, зачмокал, втягивая молочко, заурчал благодарно. Анна замерла, боясь испугать ребёнка, и только когда малыш оторвался, ласково заговорила с ним, осторожно ставя чашку на стол.
- Слава те, Господи… Поел… - перекрестилась она, благодарно поклонившись иконам.
- Что, обошёлся без меня? - усмехнулась Дарья, передвигая шайку с грязной водой. - Перейдите на чистое. Здеся тереть буду.
- С уборкой затеялась… Нешто гостей ждёшь?
- Не жду… Никто мне не нужон. А ты вот говоришь, другие девушки под венец пошли с закрытыми глазами. И что, не роптали?
- А чего ж роптать? Сами решились ехать, никто не неволил. Знали, что за матросов идти. Знали, что израненные они в войну. А уж коль приехали за полторы тыщи вёрст, то роптать вовсе глупо было бы.
- И что, все довольны были мужьями? - прищурилась Дарёнка.
- Никто не жаловался. Что же, мужья работящие, заботливые, вина не пьют, жёнок не бьют. Дома согласие и достаток.
- А любовь как же?!
- Со временем и любовь пришла. Василиса первое время боялась Семёна, такой уж он изуродованный был. Да ведь полюбила! Безносого полюбила. Эээх, Дарья… Кто же спрашивает девушку, замуж выдавая! Хоть у богатых возьми — женятся на приданом, родню заводят со связями, а до чувств девицы никому дела нет.
Дарья не ответила. Посмотрела на мать, взяла шайку и вышла во двор.
- Что, дочушка, тяжко девке? - вышла из спаленки Глафира.
- Тяжко… - вздохнула Анна. - Гришутку берёт, а руки будто деревянные. Словно не мать она ему, а чужая тётка. С Павлушей холодно разговаривает. А о том, чтобы женой ему быть, и речи нет. Да ничего, образумится со временем.
- Дай-то, Бог! - перекрестилась старуха.
Вечером пришёл из Севастополя Павел. Принёс гостинцы — коралловые бусы для Дарьи, погремушки малышу, коробку сладких пирожных из кондитерской да заграничного табаку.
- Жалованье получил? Неужто матросам так много платят? - усмехнулся Тимофей, усаживаясь на скамейку под большим ореховым деревом и закуривая трубку.
- На жизнь хватает, - улыбнулся Павел. Не рассказывать же ему, что брался он всю неделю, пока пароход стоял на ремонте в доке, за любой подработок — грузил уголь, перетаскивал ящики, даже пришлось однажды выводить с грузового судна породистых лошадей, выписанных каким-то генералом из Европы.
- Это ты молодец! - одобрил Тимофей, догадываясь о том, что недосказал зять. - Что слышно в городе? Какие новости?
- Назара Верехова арестовали.
- Как? - Тимофей выронил трубку. - Опять? За что?
- Он в тайном революционном обществе состоял. Поначалу его учитель из ремесленки с пути сбил. Назар-то всё справедливости желал — Пимена наказать да землю у него отнять. Вот и попал под влияние. А теперь девица в их обществе объявилась. Софьей зовут. Софья Перовская.
- Не губернатора ли бывшего сродственница?
- Она самая. Внучка бывшего губернатора Тавриды Николая Ивановича Перовского. Рядом с Севастополем у них имение Алькадар. Возле Бельбека. Там она, Софья эта, частенько жила, когда из Петербурга наезжала. Одно время в Симферополе в губерной земской больнице работала после женских курсов. И подалась девица эта в революционерки.
- Чего же не хватает-то ей, при богатствах семейных?!
- Справедливости желает. Чтобы землю крестьянам раздать. Всем поровну. Программа у них такая - «анархизм и коллективизм». Это, значит, чтобы никакой власти не было, кроме самоуправления в общинах. Судили эту девицу по делу о пропаганде в Империи* да оправдали. Теперь снова арестовали. Заодно всех, кто связан с ней был. А Назар наш как раз помогал ей во всём, потому что влюблён в неё.
--------
* судебное дело революционеров-народников, разбиравшееся в Петербурге с 18 октября 1877 по 23 января 1878 года.
--------
- Эвон… Танюшку-то нашу от себя оттолкнул, жениться не захотел. А революционерку полюбил.
- А что ему наша Танюшка? За Антона замуж вышла, так самая обычная женщина стала — дитё, стряпня, мужни портки. Назару с такой скучно. Ему идейная в самый раз.
- Что ж теперь? Что ему будет?
- Каторга грозит, говорят. Потому что обвиняются они в ниспровержении порядка государственного устройства. Это вам не шутки. В Сибирь отправят, как пить дать.
- Как мать-то выдержит… - вздохнул Тимофей. - Всю семью потеряла, почитай. Мужа убили, дочь в родах померла, сын на каторге… Несчастная доля!
- Мужчины! За стол идите! - вышла на крыльцо Анна. - Вечерять будем.
- Сейчас придём! - Тимофей принялся выбивать трубку. - У своих-то был? - спросил он Павла.
- Был.
- Гостинцами поделился?
- Да.
Покривил душой. Не приняли родители ни пирожных, ни табаку. Всё велели нести в дом тестя.
- Ты вот что, парень. Жене и ребёнку подарки дари. С умом, конечно. Шибко много не стоит — ценить не будет. А вот нам с Анной не надо, не траться. Каково матросу платят, мне ведомо. Лишнюю копейку прибереги. Понадобитсяещё. А теперь айда в избу. И про Назара никому не рассказывай. Узнают сами. Худые вестибез ног, а бегут быстро.
- Как там Фёдор с Маринушкой-то? - хлопотала Анна. - Как внучок наш? Давненько не приезжали они.
- Да всё у них хорошо. Фёдора скоро на курсы инженерные пошлют. Домик приглядывает он себе. Хватит, говорит, на казённой квартире жить! - Павел взял на руки Гришутку, принялся целовать крохотные пальчики.
- Воооона! - всплеснула руками Анна.
- Тимоша, чтой-то Дозорка наш забеспокоился! Никак гости к нам? - тревожно поднял голову Ананий.
- Сейчас посмотрю, бать! - кинулась на улицу Анна.
Снаружи послышался говор, мужской голос о чём-то спрашивал, и вот Анна вошла с растерянным видом обратно:
- Дилявер к нам. О чём-то поговорить хочет…
- Входи, входи, друг! - поднялся с места Тимофей навстречу татарину. - Я слышал, у вас поверье такое есть — если гость к началу трапезы приходит, значит, с добром он идёт. Садись с нами, повечеряй, чем Бог послал.
- Селям! - гость слегка поклонился хозяевам. - Мир вашему дому.
- Да ты не стой, Дилявер, садись! Вот сюда садись! - хлопотала Аннушка. - Дарья, а ты-то куда пошла? Неси чашку для гостя! В горке-то возьми новую.
- Я… Мне выйти надо! - нахмурилась Дарёнка. Вспоминать о том, что именно татары помогли турку сбежать, ей было тяжело.
- Нет… Не уходи… - тяжело вздохнув, сказал Дилявер. - У меня послание для тебя.
- Для меня? - Дарья замерла уже у самой двери.
- Для тебя. Передам при родителях твоих и муже. Они тоже знать должны.
Побледнев, Дарёнка медленно повернулась к гостю.
- Пленный, который содержался в вашем поселке, вернулся к родителям. Сейчас он… - Дилявер снова вздохнул, - женился на девушке, которую ему сосватали родители и уехал во Францию, служит в дипломатической миссии. Ему стало известно, что у… у Дарьи родился сын. В память о добром к нему отношении он передал деньги… золото… и кольцо для малыша, чтобы он носил, когда вырастет. На кольце выгравирована надпись. Если вдруг мальчику станет трудно, то пусть он приедет в Турцию и покажет это кольцо любому чиновнику. Ему всегда окажут помощь.
Пока старик говорил, лицо Дарьи покрывалось малиновыми пятнами. Анна в ужасе смотрела на дочь — как бы удар не хватил девчонку, что теперь будет?
- Деньги..? Золото..? - наконец смогла сказать Дарёнка. - Я-то думала, он любил меня хоть немного, а он меня как уличную девку купил? Попользовался, бросил, а теперь заплатить решил?
Татарин опустил голову. Трудная ему досталась роль, и знал он об этом заранее. Знал, что не возьмут Громовы денег. Знал, что оскорбятся и девушка, и родители её. Но не мог он доверить этого никому, потому и поехал сам.
- Да будь он проклят! - вдруг взревела Дарья и, схватив со стола кольцо, швырнула его в открытое окно. - Будь он проклят! Дрянь! Господи, жить не хочу!
Она кинулась на улицу, и Анна метнулась следом:
- Что ты, доченька, что ты!!!
Захлопнулась за нимидверь, и повисла в избе тишина.
- Возьми-ка ты, Дилявер, эти деньги, да отошли ему обратно, - наконец сказал Тимофей. - Вырастим ребёнка сами, без его подачек.
- Верно! - подал голос Павел. - Мой это сын, мне его и растить! - он прижал мальчонку к груди, с нежностью посмотрел на него. - Справлюсь.
- Не надо было тебе приносить их, Дилявер! - в голосе Тимофея звучала горечь.
- Нет, Тимофей, надо! - твёрдо сказал татарин. - Надо. Чтобы не думала дочка твоя о нём, не ждала. А деньги… Я, конечно, могу отправить их обратно. Только они всё равно осядут в чьём-нибудь кармане. И Йылдырым будет уверен, что вы их приняли. Лучше возьмите. Там много, очень много. Женский ум недалёк, дальше сегодняшнего дня ничего не видит. Распорядитесь золотомсами. И кольцо, Павел,найди, спрячь.
- Это верно! - ввернул своё слово Ананий. - Правильно Дилявер говорит. Жизня любым боком повернуться может. Капитал никогда не помешает.
- Прибери золото, а дочери скажешь, что отдал мне обратно. Испортил я вам вечер, уж простите меня, - поднялся с лавки Дилявер. - Пора мне. Обиды на меня не держите.
- На тебя какая может быть обида, друг! - Тимофей встал следом. - Что же, поезжай. Ты тоже на нас зла не держи. Мы тебе завсегда рады.
Проводив взглядом татарина, он повернулся к зятю:
- Золото спрячь. Положишь в Севастополе в банк. А кольцо утром разыщи. Он, Дилявер, верно говорит. Если бы лично сам турок явился с деньгами, я бы ему морду набил и золото его в глотку затолкал. Только он теперь во Франции и от совести своей этим золотом откупился.
- Я сделаю так, как ты говоришь, батя. Но для меня этих денег нет. Сам буду семью содержать.
- Эх, Павел, Павел. На службу тебе идти на тот год, как же ты содержать сможешь! Да коли в Кронштадт вас направят! Ты там будешь, а Дарья здеся. Нет, лучше, чем в отцовском дому, ей нигде не будет. Уж не в укор тебе. Да и… не виновен ты в рождении Гришутки, не тебе и груз нести.
Вошла Анна, придерживая за плечи Дарью:
- Вот и хорошо, доченька, хорошо. Не надо плакать. Забыть надо его. Не стоит он того, чтобы жизню свою поганить. Ты поешь, поешь, Дарьюшка. Сядь за стол.
Дарья смотрела безжизненными глазами, не видя никого:
- Оставьте…
- Так иди, приляг, приляг, родная моя. Не думай ни о чём, а я тебе взвару дам, чтобы спалось легше.
Хлопотала Анна, хлопотала, вилась вокруг мужа, с мрачным видом сидящего у стола, возле Дарёнки, молча лежащей на своей постели, нянькалась с внуком, требовавшим к себе внимания, откуда только силы брала! И ночь не спала, прислушивалась к дыханию спящей дочери — не проснулась бы, не наделала бы вдруг беды.
Не проснулась. Крепко спала, выпив травяного отвара. А утром выдала родителям:
- Хватит, в Севастополь поеду, к Павлу. Там жить буду.
- Ты чего это надумала?! - Анна без сил опустилась на лавку.
- Дома я всё в девочках маленьких хожу. А там своё гнездо вить стану.
- Ты это брось мне! - Тимофей грозно нахмурил брови. - Где тыжить собралась? Павел неделями в рейсах, а ты куда? К Марине? Так у ней своя семья!
- Авось найду, куда...
- Сымать угол у чужих? - взвизгнула Аннушка. - С малым ребятёнком?! Не пушшу! Не пушшу. На пороге ляжу. Сможешь через мать перешагнуть — иди.
- А я в окно! - усмехнулась Дарья. - Мне не в первой.
- Дарьюшка… - заплакала Анна. - Погубишь ведь Гришутку. А ты оставь нам его, а? Всё равно он теперь коровьим молочком кормится. Я бы уж его как родного сыночка вырастила бы. Оставь, а?
- Настырная ты, Дарья. Не думал я, что такой ты будешь. Но что выросло, то выросло, - вздохнул Тимофей. - Езжай. Поживи. Плохо станет — возвращайся, примем обратно. А дитё здесь оставь. Не позволю я тебе мальчонку по углам мотать.
Дарья равнодушно взглянула на люльку со спящим сыном, пожала плечами:
- Что ж, пусть останется.
Тимофей тяжело поднялся, подошёл к окну:
- Павел! Поди в избу! Послушай, что супружница твоя выдала.
Павлуша положил в карман кольцо — массивное, украшенное затейливо вьющейся арабской вязью и большим камнем — и вошёл в дом.
- Что такое?
- Дарья решила жить с тобой в Севастополе.
Лицо парня просияло:
- Так я только рад. Снимем угол, заживём. Гришутку чаще видеть буду.
- Гришутка здеся останется, - крякнул Тимофей. - Молоко у Дарьи пропало, так мы мальчонку коровьим выкормим. А как обживётесь, на ноги станете, да Гришутка подрастет, то и заберёте его к себе.
Жаль было Павлу оставлять малыша без матери, да доводы тестя были разумными. И на следующее утро отправился он с молодой женой в путь, неся на себе старый матросский сундучок с нехитрым Дарёнкиным скарбом.
Продолжение следует... (главы выходят раз в неделю)
Предыдущие главы: 1) Барские причуды 40) Последние раскаты войны
Если вам понравилась история, ставьте лайк, подписывайтесь на наш канал, чтобы не пропустить новые публикации! Больше рассказов можно прочитать на канале Чаинки