«Государь вёл себя по отношению к нему и ко всему его семейству, как ангел», - писала Е.А.Карамзина сыну Андрею о Пушкине 2 февраля 1837 года. Примерно такую же оценку мы можем встретить и у других современников поэта, да и многие комментаторы, поклонники «царя-рыцаря», указывали мне на его распоряжения после смерти Поэта, подчёркивая благородство императора. Но действительно ли «ангельски» вёл себя император?
Давайте ещё раз всё рассмотрим.
В Пушкинском Доме хранится «Своеручная записка, данная мне государем императором 30 генваря 1837» (надпись В.А.Жуковского на обложке) с распоряжениями Николая I:
«1. Заплатить долги.
2. Заложенное имение отца очистить от долга.
3. Вдове пенсион и дочери по замужество.
4. Сыновей в пажи и по 1500 р. на воспитание каждого по вступление на службу.
5. Сочинения издать на казённый счет в пользу вдовы и детей.
6. Единовременно 10 т.».
Существует также составленный Жуковским черновик, где и перечислены все эти пункты. Ну не могу не сказать, что переписывал государь не слишком внимательно: вряд ли Василий Андреевич мог написать об одной дочери поэта!
Некоторый комментарий к распоряжениям можно найти у С.Н.Карамзиной (личность этой дамы достаточно неоднозначна, но полагаю, что в достоверности сообщаемого ею сомневаться не приходится): «Вот что сделал государь для семьи. Он уплачивает все долги Пушкина, доходящие до 70 тысяч рублей [на самом деле общий долг Пушкина был почти вдвое больше]; он выкупает его убогое именьице (впрочем, это всего лишь семьдесят душ в Псковской губернии: имение в двести душ, которым он владел в Нижегородской губернии, он отдал в пожизненное владение своей сестре Павлищевой и жил, следовательно, в точном смысле слова, только своим пером!). Он назначил Натали пенсию в 5000 рублей и каждому из его четырех детей по 1500 рублей, оба сына записаны в Пажеский корпус; им дают ещё сейчас же 10 тысяч рублей единовременно и на казённый счёт в пользу детей будет выпущено полное собрание его сочинений, которое, верно, разойдётся немедленно. Поверишь ли, что за эти три дня было продано четыре тысячи экземпляров маленького издания “Онегина”».
Добавлю ещё, что позднее Наталья Николаевна, вопреки царскому распоряжению, до поступления в Пажеский корпус определила сыновей в гимназию, где они были «вольноприходящими» («Они будут жить дома и ходить туда только на занятия», - объясняла она).
В уже цитированном письме Е.А.Карамзиной есть продолжение (я его уже когда-то приводила, но считаю не лишним повторить): «Когда В.А.Ж. [Жуковский] просил г-ря во второй раз быть секретарём его для Пушкина, как он был для Карамзина, г-рь призвал В. А. и сказал ему: “Послушай, братец, я всё сделаю для П., что могу, но писать как к Карам. не стану; П. мы насилу заставили умереть, как христианина, а Карамз. жил и умер, как ангел”». Очень любившая Пушкина Екатерина Андреевна (я уже и рассказывала о её прощании с поэтом, и приводила собственные её слова), тем не менее, находит мнение императора совершенно правильным: «Что может быть справедливее, тоньше, благороднее по мысли и по чувству, чем та своего рода ступень, которую он поставил между этими двумя лицами?»
Очень интересно, что, рассказывая сыну о «горькой сладости» прощания с поэтом, о милостях императора, Екатерина Андреевна, как верно заметил ещё И.Л.Андроников, ни словом не упоминает о тех благословениях, которые, по рассказам Жуковского, умирающий поэт посылал царю, не пишет о них и её падчерица Софья. И уже поэтому не могу не согласиться с выводом Ираклия Луарсабовича: скорее всего, эти слова приписаны Пушкину его друзьями, ну а с какой целью, понять нетрудно.
…Чтобы быть совсем уж справедливой к Карамзиным, должна сказать, что в письмах, отправленных после смерти Пушкина, помимо сочувствия к «бедному» Дантесу, мы можем увидеть и истинные переживания из-за гибели поэта. Так, София Николаевна напишет: «Не могу тебе описать впечатление, какое произвела на меня гостиная Катрин [Е.Н.Мещерской] в первое воскресенье, когда я вновь её посетила, — опустевшую без этой семьи, всегда её оживлявшей: мне казалось, что я вижу их и слышу громкий, серебристый смех Пушкина». А ещё заметит, что даже день рождения младшей сестры из-за гибели Пушкина был отмечен весьма скромно: «Мещерские хотели устроить для Лизы танцевальный вечер, но после этой страшной катастрофы они не имели духа это сделать», «Катрин отпраздновала, поведя её в русский театр». И очень интересный рассказ о сыне Мещерской: «Николенька, которого тоже взяли в театр, сначала был в восторге, а под конец страшно боялся, что будут стрелять из пистолета; из пьесы он понял только, что люди там ссорятся, а история Пушкина, о которой он слышал так много разговоров (он слушает всегда с чрезвычайным вниманием и вдумчивостью), необыкновенно обострила его сообразительность по части дуэлей: он предвидел поединок, и пришлось увести его до того, как стреляли».
Простите, увлеклась, но не могла не привести этих рассказов!..
… Вернёмся к царским распоряжениям, точнее, к царской реакции на предложение Жуковского. После смерти Н.М.Карамзина Василий Андреевич составил текст указа о его заслугах и о пенсии его семейству и после смерти Пушкина предложил составить такой же. Об ответе императора, кроме Карамзиной, рассказал и А.И.Тургенев в письме брату Николаю от 31 января: «Жуковский, говоря с государем, сказал ему а peu pres [почти дословно]: "так как ваше величество для написания указов о Карамзине избрали тогда меня орудием, то позвольте мне и теперь того же надеяться"– Государь отвечал: "Я во всём с тобою согласен, кроме сравнения твоего с Карамзиным. Для Пушкина я всё готов сделать, но я не могу сравнить его в уважении с Карамзиным, тот умирал, как ангел". Он дал почувствовать Жуковскому, что и смерть, и жизнь Пушкина не могут быть для России тем, чем был для неё Карамзин». А ещё более резкий царский ответ запишет уже позднее П.И.Бартенев: «Д.В.Дашков передавал кн. Вяземскому, что государь сказал ему: "Какой чудак Жуковский! Пристаёт ко мне, чтобы я семье Пушкина назначил такую же пенсию, как семье Карамзина. Он не хочет сообразить, что Карамзин человек почти святой, а какова была жизнь Пушкина?"»
Более того, скорее всего, до императора доходят слухи, подобные тому, что распускает в своих письмах к начальству чувствующий близкую отставку Л.Геккерн: «Долг чести повелевает мне не скрыть от Вас того, что общественное мнение высказалось при кончине г. Пушкина с большей силой, чем мы предполагали». Указав, что «высший класс» признаёт, что его «сын» «по справедливости не заслуживал ни малейшего упрёка: его поведение было достойно честного человека», он буквально доносит: «Смерть г. Пушкина открыла, по крайней мере, власти существование целой партии, главой которой он был, может быть, исключительно благодаря своему таланту, в высшей степени народному. Эту партию можно назвать реформаторской: этим названием пользуются сами её члены. Если вспомнить, что Пушкин был замешан в событиях, предшествовавших 1825 году, то можно заключить, что такое предположение не лишено оснований».
Я уже писала о тех «мерах предосторожности», которые сопровождали отпевание поэта и прощание с ним в Петербурге. Может быть, действительно причиной их послужил испуг царя (говорят же и об анонимных письмах, полученных А.Ф.Орловым перед похоронами поэта, с обвинениями в адрес иностранцев)…
И не могу не вспомнить ещё раз так упорно ходившие слухи о не туда посланных жандармах. Записал же А.Н.Аммосов со слов К.К.Данзаса: «На стороне барона Гекерена и Дантеса был, между прочим, и покойный граф Бенкендорф, не любивший Пушкина. Одним только этим нерасположением, говорит Данзас, и можно объяснить, что дуэль Пушкина не была остановлена полицией. Жандармы были посланы, как он слышал, в Екатерингоф, будто бы по ошибке, думая, что дуэль должна была происходить там, а она была за Чёрной речкой около Комендантской дачи». Кстати, в этих воспоминаниях тоже идёт речь о «партиях», но в совсем другом смысле: «В петербургском обществе образовались две партии: одна за Пушкина, другая — за Дантеса и Гекерена. Партии эти, действуя враждебно друг против друга, одинаково преследовали поэта, не давая ему покоя».
Наверное, невозможно перечислить все причины, по которым всё происходило именно так. Но, мне кажется, несомненно одно: если бы государь действительно был «ангелом», то было бы организовано прощание с Пушкиным совсем иначе.
Один из посетивших квартиру Пушкина в дни прощания с ним указывал, что обстановка в доме указывала, что «домашние и семья растерялись вследствие ужасной, внезапной потери». Без сомнения, таковы же были чувства и ближайших друзей Пушкина. Но пройдёт какое-то, совсем небольшое, время – и они задумаются об оскорбительности всего происходившего.
Но, впрочем, об этом – позже.
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь
«Путеводитель» по всем моим публикациям о Пушкине вы можете найти здесь