В 15 лет Анатолий Комлев попал на фабрику смерти. В самый страшный концлагерь...
Никто не скажет, что Анатолию Комлеву скоро 88 лет. Он энергичен и бодр. С первых чисел апреля не вылезает с дачи. Про войну вспоминать не любит. Говорит "всё равно не поверят, что такое могло быть".
Слишком трудно представить, что в Освенциме людей вагонами отправляли в крематории и газовые камеры. Что на узниках ставили страшные опыты, а новорожденных топили в ведре.
- В 43-ем нас с сестрой привезли в Освенцим. Стояла осень. Помню ворота с надписью "Труд освобождает", и дорогу, ведущую от них к большим зданиям. Новоприбывших немцы сразу сортировали. После медосмотра все оказывались поделенными на две стороны. Правый ряд означал немедленнейшую ликвидацию, - мерно рассказывает Анатолий Григорьевич.
Подготовившись к разговору, я уже знаю, что детей и стариков в 1943 году уничтожали почти без разбора. Эшелоны из Греции, Румынии, Венгрии везли людей в Аушвиц якобы на работу. Везя с собой всё самое дорогое, те были уверены, что в трудовом лагере заживут хорошо, ибо готовы трудиться. Сойдя на станции, шли мимо зелёных лужаек и клумб "на газ". Бывало, ждали своей очереди в небольшом леске часами, пока в муках корчилась предыдущая "партия". Чем объясняли им это ожидание немцы?.. Не важно. Но никто из мучеников не догадывался, какая участь им уготована. Раздевшись, связав по указанию ботинки шнурками, жертвы направлялись якобы в душ. Только вместо воды из стен шёл газ… И кто знает, может быть, эта смерть была легче той, которая настигала пленных в лагере, когда медленно, по крохам, вытравлялась из человека жизнь. Волосы, зубы убитых – всё собиралось и использовалось бережливыми немцами. Что уж говорить об одежде и обуви, ботинки потому и велели связывать шнурками, чтобы не перепутывались пары.
Прав Анатолий Григорьевич, как в это поверить сейчас?.. Крепкий 15-летний парнишка, попав в Освенцим, чудом избежал мук. Сберегла его мать.
- Спасло нас с сестрами то, что мама, закончив гимназию, три языка знала, которым и нас научила, - говорит он, добавляя, - у тех, кто языками владел, всё по-другому складывалось.
Так, наш собеседник, попав в один из самых жутких концентрационных лагерей, через месяц вышел из него живым и невредимым. Его ждал австрийский городок Вёргль, куда вместе с другими пацанами увезли на работы.
Воля, труд, знания
- Хозяину, которому я достался, было лет шестьдесят. Я не помню, как его звали. Когда меня привезли к нему, сначала отвели мыться, а потом накормили досыта, - вспоминает Анатолий Григорьевич.
Можно сказать, что самое страшное время на этом закончилось для моего собеседника. В двух километрах от Вёргля, в небольшой деревушке он жил и трудился.
- Добрый или злой был хозяин? – спрошу и услышу: "Знаешь что? Ни разу не крикнул, дурного слова не сказал. У него до меня уже жила девушка-украинка и ещё один паренек лет двадцати. Вставали мы с рассветом и начинали хлопоты. Я кормил скот, на тракторе работал. Меня ещё в десять лет научили дома управлять ЗИСом!
Сколько раз кормили в день кормили? – переспрашивает Анатолий Григорьевич. Мне кажется, что его раздражают такие вопросы.
- Сколько мог съесть, столько и давали, - отвечает он. На выходных, взяв с собой кусок хлеба, часто уходил в Альпы. Просто ходил и думал о чём-то своём.
До сих пор вспоминает то время мой собеседник с благодарностью. Судьба сложилась так, что, оказавшись в неволе, он очутился в окружении добрых людей. Однажды, возвращаясь домой с гор, столкнулся с австрийцем, бывавшим у хозяина, который спросил: "Ты хочешь учиться?". Услышав утвердительный ответ, пообещал помочь.
- И вот через некоторое время после того разговора за мной приехали. Увезли в Енбах, где располагался огромный лагерь. Все оставшиеся до Победы два года я там только и делал, что учился. Освоил гальванику, токарное, сверлильное дело, горячую и холодную обработку металла. Да, неволя есть неволя, но если тебя учат, то как не учиться! – восклицает Анатолий Григорьевич. Ещё до войны, в Витебске, при детской технической станции учившись на токаря, он на всю жизнь запомнил слова старика-преподавателя: "Толя, учись! Тогда всегда в руках кусок хлеба будет!".
С территории этого лагеря уже не выпускали. Не было больше свободных прогулок по Альпам и дружбы с кобылой хозяина, чье имя - Фани - сберегла память.
Полученные знания потом пригодились стране. Ни один десяток лет проработал инженером на Иркутской ГЭС.
- Ценили меня. Планерка не начиналась, если рядом с начальником я не сидел, - улыбается Анатолий Григорьевич.
А судьи кто?
Не любит наш собеседник говорить о войне, и его можно понять. Немцы – нелюди, скажет любой, прочитав о том, что творили они с людьми. Только мальчик Толя видел другое.
- Один мастер мне каждый день бутерброд в лагерь приносил, - в разговоре обронит Анатолий Григорьевич. Не австрийцем был – немцем.
Разные люди… звери как у нас есть, так и у них, - уверен ветеран. Очень крепкий по сей день. Сильный. Уверенный в себе.
- Отец до сих пор лодку резиновую сам накачивает! Без насоса, - с восхищением говорит о нём зять, на что тот с гордостью замечает: "У меня 6,5 литров объем легких был. Я же II и III места на Первенстве Союза брал в гребле на каноэ. А ещё тягал штангу, катался на горных лыжах, велосипеде. Увлекался силовой гимнастикой.
Война подарила Анатолию Григорьевичу знания. Научила любить. Про австрийцев говорит он очень тепло.
- Приветливые они. У нас в России тоже люди такие, но с каждым годом всё меньше. Знаете, что нужно, чтобы у нас народ жил лучше? Чтобы чиновники жили так же, как и простой люд.
Всего разговора с Анатолием Григорьевичем не пересказать. С какой любовью говорил он о супруге Антонине!
- 57 лет не расставались! Я ей ни одного плохого слова не сказал. Сам всё делал: и готовил, и стирал и вязал.
- Вы и вязать умеете? – удивленно спрошу.
- Конечно! За ночь в былые годы носки мог связать. Я раньше и брюки себе шил. Всё сам могу, а строительство так вообще в совершенстве знаю. Учу сейчас внука сварочным работам. В том году вот ему баньку сложил.
Тут зять вставляет: "Мешки с цементом по 50 кг таскал! Обещай, Бать, так больше не делать!".
В ответ на это хитро улыбнется Анатолий Григорьевич. Беречься не привык, а силы есть ещё. Напоследок будет уговаривать угоститься чаем или его любимым молоком. Отказавшись, уйду с двумя банками варенья – ветеран сам варил его и закатывал банки. Витаминное, терпкое снадобье из красноплодной рябины…горькое, но полезное, как те уроки, что получил 15-летний пацан в неволе.
Война – это люди
Венгерский писатель Имре Кертес, как и наш собеседник, в 15-летнем возрасте попал в концлагерь. Десятилетия спустя он напишет о пребывании в нём роман "Без судьбы", за что получит Нобелевскую премию.
В финале романа есть такие строки: "Почему они не хотят уяснить: если есть судьба, то невозможна свобода; если же – продолжал я, сам все более удивляясь себе, сам все более увлеченный ходом своей мысли, – если же есть свобода, то нет судьбы; то есть – тут я остановился, но лишь на мгновение, чтобы перевести дух, – то есть тогда мы сами – своя судьба, вдруг понял я, понял так ясно, как никогда прежде".
Если всё так, как говорит мыслитель, значит мы и есть своя судьба, и не надо бояться. Всё будет так, как положено нами самими. Судьба Толи Комлева, как из кирпичиков, сложена из знаний. В пять лет мальчишкой читал "Детей капитана Гранта". Болтал по-польски и по-еврейски. Учил под руководством матери немецкий. Удил рыбку на речке и не думал о том, что такое война.
Слушая же его рассказы, которыми он так неохотно делится, находишь лишь одно определение к этому слову: война – это…люди.
Полина Кузаева
Оренбург
2016
Воспоминания Бабушки Кати о жизни в оккупированной Украине во время Великой Отечественной войны
#Узник Освенцима
#освенцим
#очерки из жизни