Болезненный отказ от каждой концепции «Я», от каждого набора привязанностей, чтобы двигаться дальше, — это опыт, которого мы больше всего боимся. Это опасение находит свое самое крайнее выражение во всей нашей заботе о смерти. Ибо отказаться от старого и шагнуть в неизвестное — значит, по сути, умереть. Кришнамурти сказал:
Вы не можете жить, если не умираете психологически каждую минуту. Это не интеллектуальный парадокс. Чтобы жить полностью, целиком, каждый день в новом очаровании, надо умирать для всего вчерашнего, иначе будешь жить механистично...
В психологии йоги смерть рассматривается как одна из фаз процесса метаморфозы. На каждом этапе роста мы должны умирать, чтобы «переродиться». Это суть жизни. Сопротивление этому моментальному «отпусканию» — это скорее страх жизни, чем смерти, хотя наш страх отказаться от старого кристаллизуется вокруг нашего предвкушения смерти и разложения физического тела.
Пока мы боимся жизни, мы будем бояться смерти. Человек, который не боится жизни, не боится полной незащищенности, ибо он понимает, что внутренне, психологически, безопасности нет. Когда нет безопасности, есть бесконечное движение...
Патанджали перечисляет «страх смерти» (абхинивеша) как последнюю из клеш или «причин страданий» (препятствий для роста). Этот базовый, примитивный страх аннигиляции отражает скрытое, но широко распространенное ограничение свободы человека полностью открыться для изменений. Более продвинутые мастера йоги учат, что смерть и распад, подобно физическим законам времени, пространства и причинности, характеризуют только более грубые уровни нашего существа. Разнообразие и перемены, будучи драматичными и беспокоящими на периферии колеса, уступают место по мере того, как сознание смещается к его центру, к тому состоянию, в котором нет ни движения, ни изменений.
Широко используемая в современной психологии терапевтическая техника, направленная на отказ от ложного чувства безопасности и замена его повышенной открытостью непосредственному опыту, называется гештальт-терапией. Один из центральных постулатов этого подхода заключается в том, что хорошо функционирующий человек постоянно реорганизует свой мир, в то время как невротик цепляется за свою особую манипулятивную рутину. Многие из методов гештальт-психологии предназначены для лучшего осознания настоящего момента. Этого можно добиться, попросив человека в мельчайших подробностях описать свой непосредственный опыт. Затем он сталкивается непосредственно с манипуляциями и уловками, которые он использует, чтобы избежать настоящего. Пациент часто замечает повышенную яркость ощущений и восприятия. Комментируя такое повышенное осознание женщины, с которой он работал, Фриц Перлз сказал: «Это то, что мы называем в гештальт-терапии мини-сатори. Она начинает просыпаться, мир становится реальным, краски становятся яркими.
Гештальт-терапия имеет некоторое сходство с йогой. Акцент делается на отпускании, на простом осознании настоящего. На самом деле один гештальт-терапевт назвал это «разговорной медитацией», заявив: «Я призываю человека стать беспристрастным свидетелем… наблюдателем, тем, кто наблюдает, не оценивая, — как способ более объективно увидеть себя».
Этот терапевтический подход кажется полезным для отказа от привязанностей и интеллектуализации в пользу усиленного переживания настоящего момента. Но отпускание и возникающее в результате осознание, которое происходит в гештальт-терапии, также демонстрирует некоторые фундаментальные отличия от расширения сознания, характерного для йоги. Ибо осознание гештальта находится прежде всего в сфере ощущений, эмоций и фантазий. Оно очень сильно связано с физическими энергетическими оболочками, описанными в первых главах этой книги. Оставляя позади привязанности к интеллекту и к прошлым и будущим ориентациям, часто возникает тенденция к формированию новых привязанностей к новым сенсорным и чувственным переживаниям. Погружение в сенсорные входы и эмоциональность может стать бегством от интеллектуальных навязчивых идей, заменив собой развитие уровня, с которого и чувство, и интеллект могут удерживаться в сознании.