Любовь, которая больше жизни. Больше посмертия. Больше тебя самого. Я даже не знаю, как выразить, не могу подобрать слова... Наверное, именно это буддисты и христиане называют Божественной Любовью, любовью Творца — да простится мне столь кощунственное сравнение... Насчет «простится», это я сейчас глупость написал, конечно. Мне уже ничего не простится. Говорят, Божественная Любовь есть высшее, истинное счастье, но это неправда. Просто рядом с ней такие категории, как «счастье» и «несчастье» уже не имеют значения.
В детстве я любил музыку. Уже не помню, какую, любую, наверное. Она оказывала на меня странное, прямо-таки гипнотическое воздействие. Буря чувств, неистовый восторг, желание прыгать, бежать куда-то, стремление к чему-то недостижимо-высокому, чего я не мог ни назвать, ни описать... Столько эмоций, что даже больно. Их нужно было как-то выплеснуть, я и выплескивал — как все дети, в играх, в богатом воображении. Меня тянуло именно к высокому: великие битвы, волшебные страны, загадочные маги, могущественные короли... Каких только историй я не придумывал! Это не прошло с возрастом, фэнтезийные книги и фантастические фильмы легли на благодатную почву. Мой мир взрослел вместе со мной. И уже сам, как мощнейший сгусток психической энергии в моем сознании, требовал хоть как-то выплеснуться наружу. Лет в двенадцать я решил стать музыкантом. Что лучше музыки может выразить невыразимое?
Мои добрые, заботливые родители наскребли денег на музыкальную школу. Потрясающе нудное место, а «невыразимое» все никак не выражается, хоть ты убейся. Я честно старался и в конце концов почти возненавидел музыку — любую. Но Баха и Моцарта особенно.
Потом я пытался писать. Куча отрывков, сначала в блокнотах, тетрадках, затем в компьютерных файлах. Я много лет пишу один-единственный роман и почти закончил первую главу. Мне кажется, я почти сумел выразить невыразимое... как я ненавижу это «почти». В моей жизни абсолютно все «почти» удалось.
В общем, я стал психиатром. К тридцатнику я мог назвать себя «успешным» человеком. Защитил кандидатскую, готовил докторскую. Родители мной гордились, но с каждым годом их все больше тревожило отсутствие внуков. Каждый наш разговор неизменно сворачивал на одну и ту же тему, где все мое психологическое искусство оказывалось бессильно. Мама плакала, отец грозил кулаком, я позорно сбегал.
Ну не чувствовал я потребности в «тихом семейном гнездышке»! Мне и холостяком хорошо было. Женщины... я их слегка презирал. Всех. В силу профессии слишком хорошо знал женскую природу, чтобы безоглядно влюбиться, хотя влюблялся охотно. И мгновенно остывал. Женщины... самовлюбленные, корыстные, продажные существа... как и мужчины, в общем-то, но в большинстве своем глупее. И главное — настолько приземленные! Куда им до моей девочки с гитарой, до главной героини моих снов, историй, неумелых детских ноктюрнов...
Ты всегда жила в моем мире, первая с того мига, как он был рожден. У Тебя было тысячи лиц — женских, детских, мужских, даже звериных — пока я не научился узнавать Твои черты в любом обличьи. Незаметно Ты вытеснила с места Главного Героя даже моего протагониста — вполне справедливо, это место могло принадлежать только тебе, ведь именно Ты — душа моего мира. Я все чаще видел тебя в снах...
Сначала Ты была — пустота. Абстрактный идеал, а внутри— холод. Растерянность. Я был слепец, искавший Солнце на ощупь, я был художник, решивший написать портрет Совершенства, ни разу не увидев оригинал. Как же мне все-таки удалось Тебя нарисовать? Я много раз задавал себе этот вопрос. Акт творения — величайшая тайна бытия, воистину... Из многих потребностей, из многих жалких, примитивных звериных нужд человеческой души, пусть хоть сотни раз возведенных религией и культурой в ранг святынь, единственное, что есть в ней действительно великого — жажда красоты. Если ее раскормить как следует, если неустанно раздразнивать, возбуждать аппетит, но никогда не удовлетворять его полностью, довести до той степени, чтобы душа днем и ночью кричала от голода — она, эта обезьянья душонка, попытается спастись от муки. И каким-то неведомым путем родит вам Идеал. На время это утолит жажду. Но потом вам станет мало, слишком мало — и снов, и воображения... И вы начнете поиск...
Иногда мне казалось, я почти нашел. Взгляд, движение, улыбка... я готов был поверить, я готов был на рабство, на все... пара встреч и еще большее презрение к женскому роду. В глубине души я уже точно знал — Тебя нет. Точно так же, как нет ни на Земле, ни на одной планете во Вселенной моего Города-на-Перекрестке, моих дворцов, владык, райверга, Ночи Света и Дня Тьмы и старого толстого корчмаря в таверне, чьи стены обиты драконьей кожей. Как психиатр я все отлично понимал и строго осуждал свой эскапизм, но что с того, если мой мир по прежнему оставался реальнее этого, его события и перемены дергали куда сильнее, чем даже подача на меня в суд родственниками одного из пациентов... Там погиб один мой друг — тут попал в автокатастрофу другой — и за кого мне было больнее? О, как психиатр я понимал, что мой ответ неверный...
А потом я Тебя встретил. Шел дождь, Ты брела без зонтика, в насквозь промокшей рубашке, тащила футляр с гитарой. Тонкая, неправдоподобно хрупкая девочка с распущенными намокшими волосами цвета орехового дерева.
Ты приняла меня за маньяка. Я ж с первого взгляда понял, что это Ты и просто не мог Тебя упустить! Когда Ты отказалась от предложения подвезти, я достал из машины зонтик и побежал рядом, настаивая помочь нести гитару.
— Нет, спасибо, э-ээ... нам не по пути, мне вообще-то в другую сторону! — шарахнулась Ты.
— Нам теперь всегда по пути — радостно заверил я.
Ты ускорила шаг, нервно оглядывала пустынную улицу и наконец со всех ног бросилась к подъезду, перед моим носом захлопнув защищенную домофоном дверь. Ну ничего, адрес я запомнил, у алкаша, как оказалось, из соседней с Тобой квартиры, узнал, что Тебя зовут Леська, Олеся, Тебе девятнадцать, учишься в консерватории, где я подкараулил Тебя с букетом белых орхидей. Моя девочка с гитарой любила орхидеи, я это точно знал!
Через полгода мы поженились. Еще через пару лет я окончательно осознал, что Леся — не Ты. Собственно, сомнения у меня появились еще на второй день знакомства, но я их тщательно гасил. Я был действительно влюблен. Леська правда очень хорошая. Чистая душа, возвышенная натура, что называется. И очень талантливая музыкантша, и голос у нее красивый. Это только мне не нравились ее песни, но ведь я сравнивал ее с божеством, с идеалом, а Леся все-таки — простая земная женщина...
Почему ей так не повезло — встретить меня?
Она меня долго терпела. Любила, наверное. Неправда, что я не любил ее. Просто это чувство несравнимо с другим. Мне было больно и я срывался на том, кто ближе всех и всех виновнее. Она ведь была виновна — тем, что была не Ты. В пьяном виде сей факт представлялся мне особенно обидным и я стал поднимать на нее руку. Тогда она ушла от меня — правильно сделала, зачем только вернулась? Вернулась, когда узнала, что я бросил пить и подсел на вещества. И вытащила меня. Это было несложно, я даже не ощущал никакого привыкания, никакой потребности, ничего. Чувство, которое жило во мне, бесконечно сильнее любой наркотической зависимости, а я, глупец, старался задавить наркотиками боль. Это самая страшная боль на свете — осознание, что Тебя — нет. Никогда не существовало и никогда не будет существовать. Ни в самом отдаленном уголке земного шара, ни за триллиарды световых лет в другой Галактике, ни за тысячу лет до моего рождения, ни через миллион после моей смерти... Я бы смирился с тем, что мы никогда не встретимся, пусть. Только бы у Тебя был шанс на жизнь!
Мания. Навязчивая идея. Леська меня любила, Леська столько сил, нервов на меня ухлопала, у нас к тому времени уже было двое детей, Ксения и Олег, на два года младше... Мне было ради кого жить. Я твердо решил взять себя в руки. Я должен справиться с этими болезненными фантазиями! Психиатр я, или кто?
Опять закрутилась рутина, навалилась работа, надо было восстанавливать свою изрядно подмоченную репутацию, писать докторскую, растить детей... Боль никуда не ушла, но я научился с ней жить. Проблемы даже помогали, заставляли забывать на время...
Еще спасала графомания. Пока я писал, мне казалось, я делаю Тебя живой. Хоть такая жизнь... хоть на страницах книги... Конечный результат, правда, никогда не нравился.
Иногда я почти забывался. А иногда накатывало — я не мог ни есть, ни спать, ни дышать... Жена считала, что я чем-то болен и надо пройти обследование. Конечно, болен. Мания, навязчивая идея...
Однажды, в одну из безумных ночей, умирая от боли, я нашел выход, достойный моего безумия. Утром купил газету, отыскал рекламу и поехал по указанному адресу. К гадалке и ясновидящей.
С таким же успехом я мог заехать на работу. У нас же вся больница мистикой пропитана, кто от чертей отбивается, кто исцеляет мановением руки... Дверь открыла моя бывшая пациентка. Сказала, что у нее все хорошо, в больницу ни за что не поедет. И вообще, я ее слишком хорошо лечил, она теперь работать нормально не может — ни видений, ни голосов!
У следующей ясновидящей, бабы Дуни, к которой пришлось ехать аж за город, были то ли реальные экстрасенсорные способности, то ли очередное обострение:
— Знаю я, что тебе надо, антихрист проклятый! Пошел вон, пошел! — и с клюкой за мной по всему огороду на потеху скучающей очереди.
Последний, неприлично молодой колдун с рожей отъявленного афериста, сам меня за психа принял, когда я спросил, как мне встретиться с Дьяволом для оформления договора по продаже души. Но отрыл какую-то потрепанную книженцию и продиктовал всю церемонию проведения черной мессы.
Помню, как тем вечером, десять лет назад, я стоял на террасе дачи, горел закат, и дачный поселок уже был не поселок — деревня с высокими избами, а на горизонте, за садами, за холмами — серые башни моего Города-на-Перекрестке... и в пламени заката, в облаках я видел тысячи лиц, они смотрели на меня... и Ты тоже среди них... простите, ваш Творец бессилен спасти всех... Только одну... Тебя, мою лучшую выдумку, мой идеал, мою аниму... душу моего мира, объединившую их всех...
В полночь я сделал все в точности как было сказано в инструкции. Даже кота принес в жертву. Глубоко ошибается, кто считает, что кот — безобидное, нежное домашнее животное. Он откусит вам нос, выцарапает глазные яблоки и раздерет до кости руку, если почует хоть малейшую угрозу вшивому хвосту, чес-слово, психа на пике делирия легче скрутить! Кем надо быть, чтобы держать хищника в одной квартире с ребенком, я с тех пор выкидывал любого «бедного котеночка» с порога, невзирая на слезы и сопли...
Итак, я провел черную мессу по всем правилам, заранее составил договор, расписался кровью... И, конечно... ничего не случилось. Ни-че-го... Вставало солнце, пели соловьи, а я курил, плакал и ненавидел это утро, себя и весь мир...
А в следующую ночь мне приснился сон. И в следующую. И еще через неделю. Я просыпался в холодном липком поту, с криком ужаса, я стал вообще боятся спать. Пил транквилизаторы, даже в церковь ходил. Продолжало сниться...
Дьявол меня все-таки услышал.
Оказывается, под договором о продаже души нужно расписываться кровью этой самой души — никак не тела, элегантно проколов иголкой пальчик...
Продолжение следует... Подписывайтесь на канал, чтобы не пропустить, или читайте окончание рассказа здесь