Начало здесь
Настасья переделала все дела и села у раскрытого окошка передохнуть. Сынок Илюша спокойно играл с деревянной лошадкой, что выстругал ему отец.
Вот прошёл мимо забора староста, даже не посмотрев в её сторону, а за ним, чуть поодаль, шёл секретарь исправника. Он издали приметил Настасью, а поравнявшись с её окном, приподнял свой картуз и улыбнулся.
— Доброго здоровьичка, красавица! Муженёк твой дома? — спросил он её, вытянув шею, словно гусь.
— И вам здравствовать! Мужа нету, с утра в церковь пошёл! — крикнула Настасья, отгоняя назойливую муху.
— Далеко? — Василий снял кепку и утёр ей лицо.
— Да уж неблизко. В соседнее село.
— А, видел, проезжали мы его. Хозяйка, дай напиться, жарко очень.
— Напиться дам. Только ты у калитки обожди. Я вынесу.
Онопченко зашёл во двор, притворив за собой калитку. Вскоре появилась Настасья и протянула ему ковшик воды.
— А чегой-то вам мой Парфён понадобился? — спросила она, глядя на Василия голубыми, как незабудки, глазами.
— Иван Капитонович как очнулись, сразу за ним послали, — парень вытер губы, и благодарно посмотрел на Настасью, — спасибо, хозяйка. Сладка у тебя водица!
— На здоровье! — улыбнулась Настасья и засмущавшись его долгого взгляда, пошла в дом.
Секретарь, постояв немного, тоже пошёл по своим делам. "Красивая у Парфёна жена", подумалось ему.
Вечером Иван Капитонович послал его снова, потому как Парфён должен был уже вернуться, а у Иван Капитоновича была в нём какая-то срочная надобность.
Солнце шло к закату, окрасив небо причудливыми красками. Настасья сидела на лавке возле соседского забора в компании местных молодух, чьи дети играли с её Илюшкой тут же, неподалёку.
— Настасья! — позвал Василий, а у самого мурашки по телу побежали. Так необычно приятно было произносить это имя, что он повторил: — Настасья... поди-ка.
Она встала и подошла к нему. Вскинула на него свои удивительные глаза, в вечерних сумерках показавшихся ему фиалковыми.
— Ну?
— Приехал, что ли, муж-то? — внезапно в горле у него пересохло а висках застучало. Он не мог оторвать глаз от белой нежной шеи Настасьи, ему вдруг сильно захотелось поцеловать её, настолько, что он даже подался чуть вперёд.
— Нет, пока. Встречаю вот. — Настасья сделала шаг назад, и закрыла шею накинутым на плечи платком, словно распознав его нечистые мысли.
— Ты.. — начал было секретарь, но на ум, как назло шли одни непристойности, и он, махнув рукой, быстро пошёл прочь, под смешки Настасьиных подруг. Лицо его горело, он сам не заметил, как деревня осталась позади, а он всё шёл и не мог привести свои мысли в порядок. Пролесок утонул в сумерках, на дороге ни человечка. И вдруг секретарь приметил огонёк. Взяло его любопытство: кто это вечеряет в лесу? Может быть, Парфён привал устроил? Осторожно он стал пробираться на свет и скоро увидел костёр. У огня, вытянув длинные худые ноги, сидел чернодобородый цыган, а молодая цыганка, стояла рядом, прислонившись к дереву.
Василий уже открыл рот, чтобы приветствовать их, как цыганка стала расстёгивать кофту. Взору Василия предстала её девственная грудь. Цыган, казалось, был поглощён этим зрелищем и оттого не заметил секретаря, а тот хотел, но не смог уйти, завороженно глядя, как молодое тело девушки выгибается под звон браслетов на её смуглых руках и узких лодыжках.
Василию с трудом удалось оторвать взгляд от цыганки. Шатаясь словно пьяный, хватаясь за стволы деревьев, он пошёл прочь. Но не успел сделать и десяти шагов, как из-за ближайшего дерева вышел к нему тот-самый цыган, который должен был остаться у костра.
— Здорово, приятель! — хищно ухмыльнулся он и от той улыбки Василию стало жутко.
— Добрый вечер.
— Не угодно ли взглянуть, как танцует моя женщина? — сверкнул глазами цыган. — Вон наш костёр.
— Я, в некотором роде, спешу, — Василий набрал в лёгкие воздуха, и пошёл на просвет, где проходила дорога.
— Постой, не торопись! У меня есть кое-что, что может тебя заинтересовать. Леона!
Он хлопнул в ладоши, и изумлённый секретарь увидел ту самую молодую цыганку, что осталась у костра позади него а теперь отчего-то показалась спереди.
— Снимай бусы! — приказал ей цыган.
Девушка сняла бусы и тут же, изменившись в лице, бросилась бежать через лес. Цыган догнал её, и повалил на землю. Девушка кричала и отбивалась, пока ему не удалось снова надеть на неё ошейник из речного жемчуга.
После того, как бусы оттенили её смуглую шею, цыганка снова стала покорной и позволила ему себя целовать, лишь постанывала от боли, когда он слишком сильно мял её грудь, то и дело поглядывая на секретаря.
— Видишь? Ну так что? — сказал он, оттолкнув от себя девушку, —Занятная вещица, все девки будут твои, и не только девки! — цыган сверлил его горящим взглядом, словно ведал его тайные мысли.— Купи, дёшево отдам.
— Премного благодарен, но нам без надобности,— прокашлялся Онопченко, который, как и его начальник, не верил в чудеса, и видел перед собой сейчас лишь парочку плутов, желающих выманить у него деньги.
Он прошёл мимо изумлённого цыгана, и тому ничего не оставалось, как заскрипеть от злобы зубами. Он наотмашь стукнул свою цыганку, и та, повалившись на землю, захныкала. Василий обернулся и ему показалось, что вместо цветущей девушки возле дерева сидит старуха и закрывается высохшими руками от ударов, что наносит ей жестокий цыган.
Василий прибавил шагу и вскоре оказался у дома старосты, где его с нетерпением ждал Иван Капитонович.
— Ну что, где Парфён? Тебя два часа не было! — с раздражением сказал исправник, — ты что, в село Просолово ходил?
— Никак нет, Ваше высокоблагородие. Парфён не возвращался, так его жинка сказала. Я пошёл проветриться в лес, и застал там цыган. Эти мошенники хотели обмануть меня.
— Неужели? — Иван Капитонович заинтересованно посмотрел на Василия. — Ну, рассказывай, это любопытно.
Василий пересказал всё что видел, опустив лишь подробности про свои срамные мысли. Исправник склонил голову и о чём-то думал, сжимая виски. Секретарь знал, что этот жест является у него показателем сосредоточенности. Если обратится к нему в этот момент, он не удостоит ответом, а если и удостоит, то это будет отборная брань, которую обычно Рязанцев себе не позволяет.
— Так, ладно. — наконец сказал исправник. — Сколь не интересен твой рассказ, нам нынче не до цыган. Надобно найти Парфёна, где б он ни был. Коли он до завтра не вернется, с утра отправишься за ним, и привезёшь его.
— Где же мне его искать? Вдруг разминемся? — спросил Василий.
— Не разминетесь, дорога одна. Сегодня я получил распоряжение. Мост велено сжечь. Парфён его строил, оттого мне угодно, чтобы он присутствовал при сем. Но ещё раньше, он должен разъяснить необъяснимое, я уверен, что он что-то знает.
Утром Василий, прежде чем отправиться в путь, пошёл к Парфёну, вдруг тот вернулся, тогда и ехать-то никуда не надобно. Пока шёл к дому, поднялся собачий лай, потом враз всё стихло. Даже ранние пташки замолкли. Василий огляделся вокруг — никого, но он был готов поклясться, что за ним наблюдают.
— Кто тут? А ну, выходь! — неуверенно сказал он, нащупывая в кармане наконечник стрелы, что завсегда носил с собою вместо ножа.
— Хихихихи... — послышался тонкий, противный смешок.
— Выходи, говорят тебе! — уже громче крикнул Василий. Ему почудилось, что за ветхим забором Парфёнова сумежника прячется какой-то ребёнок, вздумавший пошутить над ним. Подошёл к забору — никого. Даже трава не примята. Секретарь плюнул и повернул к избе Парфёна. В окне он увидел бледное лицо Настасьи и понял, что та, скорее всего, не сомкнула глаз, ожидая мужа. Он подал ей знак и она, накинув платок, вышла.
— Не пришёл Парфён, может заночевал при храме. А может, отец Гермоген отлучился по надобности. Такое бывало уже. — сказала Настасья, не поздоровавшись.
— У меня приказ ехать в Просолово и доставить твоего мужа. — Василий старался не смотреть на Настасью, и говорил казённым тоном. Жена Парфёна, несмотря на то, что была с головы до пят закутана в шаль, волновала его.
— Да... я... я желаю вам доброго пути! Но прошу вас, Василий Федотыч, привезите его сперва ко мне. Сердце не на месте,— Настасья умоляюще посмотрела на секретаря.
— Ладно. Ради вас.
Настасья смотрела ему вслед, пока двуколка не скрылась из виду. Утренний туман ещё до конца не рассеялся, когда секретарь прибыл в село. Оно поразило его пустотой. Обычно люди снуют туда-сюда по делам, а тут... никого. Василий слез с двуколки и привязал коня к одиноко стоявшему столбу старого колодезного журавля. Сам колодец высох, и это тоже удивило Василия, потому как судя по всему, он находился в самом центре села, а там такое безобразие немыслимо.
Но сильнее всего поразила секретаря тишина, отдававшаяся беспрерывным свистом в ушах. Ни людской речи, ни птичьего гомона, ни мычания скотины.
Секретарю захотелось уехать немедленно — его охватила такая острая тоска, что хоть вой. Но он не мог. Что он скажет своему начальнику? "Зайду в какую-нибудь избу спрошу у крестьян, что за лихо приключилось, отчего все по домам хоронятся" — подумал он и направился к ближайшему дому, вросшему в землю почти по самые окна.
— Эй, хозяева! Есть кто дома? — крикнул он, постучав, и выждав положенное время, собирался уже повернуть назад, как вдруг услышал скрип отворяющейся двери.
— Чаво надо? — спросил мужской голос. В приоткрытую щель секретарь никого не увидел.
— Я ищу Парфёна, из Разумихи. Здесь он, что ли?
— Парфён-то? Кх... здесь Парфён, только разговаривать он с тобой вряд ли станет. Не шибко жалует вас, казённых.
— Он меня знает! Позови его, а уж я в долгу не останусь.
— А что ты мне дашь, коли позову? — вздохнул голос за дверью.
— А что тебе надобно?
За дверью послышался шёпот. Секретарь напряжённо вслушивался, но не мог разобрать ни слова. Подобный шёпот он слышал лишь раз, когда сильно приболел в детстве, и родитель его привозил знахарку шептунью, аж из соседней волости.
— Ей, служивый! Заходи, чтоль, токмо...
Василий остановился на полпути.
— ...токмо крестик с груди сними.
Внезапно Василий услышал, как заржал конь. Он был любимчиком Ивана Капитоновича и случись с ним что, на дальнейшую карьеру секретарь мог не рассчитывать.
— Я сейчас вернусь! — крикнул секретарь и метнулся к колодезному журавлю.
Туман не рассеялся, а казалось, стал ещё гуще, и Василий, к ужасу своему увидел людей, по одному взгляду на которых было ясно, что они мертвы — некоторые уже вовсе потеряли человеческий облик.
Коня держал под узцы человек, лицо которого показалось Василию смутно знакомым. Покойники окружили его кольцом, некоторые пытались коснуться, но отдергивали руки. Василий задевал некоторых, и ощущения были такие, словно он пробирался сквозь сбитый кисель.
— Садись скорее и читай молитву Иисусову! — скомандовал человек, державший коня, и Василий в мгновение ока вскочил в двуколку, и зажмурившись, стал читать. К нему со всех сторон тянулись руки, он ощущал их прикосновения. Какой-то малец даже взобрался на повозку и молча теребил костлявыми ручками полу его сюртука. Тогда он открыл глаза, и увидел в толпе, которая в тумане сливалась в одно серое болото с сотней глаз и рук, давешнего цыгана. Тот стоял обособленно, скрестив руки на груди, и не сводил с него лихорадочного взгляда.
— С Богом! — услышал он голос своего спасителя, и почти сразу двуколка поехала, словно лодка рассекая серую призрачную реку. Призракам не под силу было её остановить. Секретарь обернулся, но не увидел своего спасителя.
Когда двуколка выехала на знакомую дорогу, туман рассеялся. Василий снова услышал пение птиц и шелест листвы, и уже стал думать, что морок, произошедший с ним, всего лишь сон, а может быть и происки цыган, которые, как он слышал, могут обладать умением внушать человеку то, чего нет.
С этими мыслями он въехал в село Просолово, где народ расходился после службы.
***
Отец Александр прибыл на новое место служения за полночь. Батюшка прошёл за церковную ограду и толкнул двери храма, зная, что здесь обычно в отсутствие священника пономарь денно и нощно читает Псалтирь. Он хотел взять у пономаря ключи от домика, где ему предстояло жить до возвращения отца Гермогена. Войдя в храм, он с удивлением отметил, с каким чувством читает пономарь.
Дождавшись, когда тот закончит псалом, батюшка подал голос:
— Доброй ночи, добрый человек. Не отдашь ли ты мне ключи, что оставил тебе для меня отец Гермоген?
— Батюшка! — обрадовался пономарь, — Отец Александр! Наконец-то я вас дождался!
— А в чём дело? Что за срочная надобность, кто-то помирает? — священнику очень хотелось скорее прислонить голову к подушке, и хоть на несколько часов забыться сном.
— Погибает! Я, погибаю, батюшка! Помоги, прими исповедь, а то вдруг не доживу я до утра! Прямо жжёт меня всего изнутри грех мой! — плача, Парфён кинулся отцу Александру в ноги.
Тот был человек добрый, и как не слипались его глаза, он согласился выслушать исповедь незнакомого человека.
— Так ты не пономарь? — окинул он просильщика взглядом.
— Верно, был тут пономарь, но прихворнул, не мог читать, осип совсем. Вместо него я подвизался.
— Нехорошо. Ну да ладно. — Священник перекрестился, достал священное писание, и стал слушать исповедь Парфёна.
Тот говорил недолго, не пытаясь себя оправдать, и закончил исповедь словами:
— Грешен я, батюшка. Куда не поверни, всюду грешен. Лишь на милость божию уповаю.
Отец Александр задумался. То, что рассказал ему этот несчастный, указывало на то, что бывает он обуреваем духами зла, которые выдают себя за умерших христиан. Но искреннее раскаяние тронуло его и батюшка грехи отпустил.
— Утром на литургии причащу тебя, но знай, что должен ты отныне по сорок поклонов земных класть утром и вечером, строго поститься и молиться беспрестанно. Иначе бесы от тебя не отступят и погубят окончательно душу твою! А теперь... пошли спать. В паломнической избе есть и для тебя угол.
Утром в храме собрался народ, было так тесно, что и яблоку негде было упасть. Слушая проповедь отца Александра, Парфён увидел в дверях храма, среди оглашенных, секретаря. Выглядел тот странно: одежда его была измята и в пыли, хотя раньше Василий всегда выглядел опрятно, даже щёгольски.
Секретарь поманил его рукой, но Парфён решился дождаться окончания службы. Выходя из храма, он глазами поискал Василия, и увидел его восседающим на чиновничьей двуколке. Лихо спрыгнув с неё, он взял коня под узцы, и ища глазами, где бы его привязать, увидел Парфёна.
— О! Парфён Ильич, какая удача! — скороговоркой заговорил он.— А я ищу вас повсюду! Сейчас же поедем к Иван Капитоновичу, он вас заждался!
Парфён удивился тому, как выглядит секретарь — только что он видел его измученным и грязным, а этот — щёголь, аж цветок в петлице.
— Поехали, поехали, без промедленья, Парфён Ильич, вас очень ждут. И супруга ваша, Настасья Михайловна, вся испереживалась!
Парфён посмотрел на храм широко перекрестился, благодаря бога за возможность исповедоваться и причаститься. На улицу вышел отец Александр, окруженный прихожанами, и махнул ему рукою.
— Надо бы попрощаться с отцом Александром! — повернулся Парфён к секретарю, но того и след простыл.
Парфён тотчас пошёл в паломничью избу, где стояло распятие, и упав перед ним на колени, стал молиться, чтобы Господь избавил его от дьявольского наваждения.
На коленях и застал его Василий, только что приехавший в село, и зашедший в паломничью избу в поисках Парфёна.
— Здорово, Парфён! — Василий был рад, что отыскал наконец, Парфёна.
Но тот повёл себя странно: стал его крестить секретаря и даже облил святой водою.
— Изыди, сатано! — сказал он, шарахаясь от Василия.
— Парфён Ильич, что это ты, обезумел? Это же я, Василий! — сказал секретарь.
— Был тут уже один Василий! — озираясь, сказал Парфён. — А ну, перекрестись!
Секретарь перекрестился, и зашептал:
— Парфен Ильич я не в обиде на тебя. Самому, покамест ехал сюда, такое причудилось, кому расскажи, не поверят.
— А зачем ты здесь? — спросил Парфён, слегка успокоившись.
— Есть у меня поручение: доставить тебя в целости и сохранности к Их Высокоблагородию, графу Рязанцеву.
— В чём его нужда во мне? Если снова с мёртвыми беседовать, тогда напрасный труд, зарёкся я. Поклялся на Святом Евангелии! — сказал Парфён.
— Я про нужду Иван Капитоныча знать не могу. Слышал только, что получил он депешу, с высочайшим указанием сжечь построенный тобою мост. Их Высокоблагородию угодно, чтобы ты, Парфён Ильич, при сем присутствовал.
— Пущай сжигают. Жаль конечно, столько трудов... Три человека загинули, пока строительство шло! Но я то ему зачем? Мне это зрелище удовольствия не доставит!
— Не могу знать, Парфён Ильич. Должно быть, Иван Капитонович сам тебе всё объяснит.
После того, как отец Александр благословил их в путь, Парфён с Василием доехали до деревни без приключений. Никакой цыган им боле не мерещился.
Высадив Парфёна у дома, Василий наблюдал, как заплакав от радости, бросилась мужу на шею Настасья.
— Мне, Парфён Ильич, тебя здесь подождать придётся. Исправник меня без тебя на порог не пустит! — крикнул он Парфёну.
— Я сам приду, дай срок. Дай хоть жену обнять!
— Я ж говорю: не пустит он меня без тебя. Так что пока вы обнимаетесь, я подожду. Но ты уж поживее, прошу.
Парфён с сожалением посмотрел на жену. Вдвоём они зашли в дом.
Она полила ему тазик воды, он сполоснул руки и лицо, и поднял на неё виноватый взгляд:
— Я ненадолго, Настасьюшка, обещаю.
— Не ходи, Парфён, не ходи, — Настя вытерла глаза углом платка.
— Кабы мог, не пошёл бы! Жди, я скоро!
Он поцеловал жену и быстро вышел. Залез в ожидавшую его двуколку, и та покатила к дому старосты, где их давно уже ожидал исправник.
Продолжение
#мистика #страшные рассказы #рассказы #мила менка