- Что ты делаешь здесь? – наступала толстая прыщавая негритянка в туго обтягивающих огромные кривые формы майке со святым Микки и лосинах на хрупкого еврейского юношу, судя по архаичным очочкам – члена Скаутов Сов Хогвартса, - вжимавшемуся под ее напором спиной в стену кошачьих консервов. - Что ты здесь делаешь, зачем ты пришел сюда, Юлий Каин Ромулус, у вас нет электрокошек! Ты меня снова преследуешь? Ты извращенец? Маньяк? Чего ты хочешь?
- Ну что ты, как можешь ты говорить такие страшные вещи… - растерянно бормотал парень, а негритянка все наступала на него и, наконец, топнув ногой, потребовала окончательного ответа: - Тогда почему? Почему ты здесь и что ты делаешь, когда у вас нет электрокота? Ты бесконечно пялишься на меня, ты рассказываешь мне гадкие и непонятные сказки, а теперь я встречаю тебя здесь, отвечай!
- Да, - бормотал парень, нервно смахивая густую перхоть с плеча, - я здесь, я здесь просто… А электрокота у нас и вправду нет, вот я и подумал, может, завести… А ты же умная и добрая, и знающая, ты же посоветуешь, какого лучше выбрать и чем его кормить… Правда?
- Ты лжешь. Ты преследуешь меня всю неделю, что приехал к своим поганым родителям, я все время вижу тебя, и после того, как мы с тобой поговорили, ты всегда убегаешь, как только я замечу тебя. Но теперь тебе некуда бежать, и попробуй только сделай что не то, я закричу и вызову охрану, потому что ты извращенец! Чего ты хочешь, что тебе надо, что ты вообще здесь делаешь?.. Правду! Говори правду, мелкий белый придурок!
- Ну, в общем, Ромулетта, как сказать…
- Да уж скажи! Говори как есть, урод, или я кричу! Ну!?
- Ну, я любуюсь…
- Как?
- Ну, я… смотрю… и любуюсь…
- Кем? Чем?
- Ну как чем… тобой…
- Я знаю, я не должен, - взахлеб заторопился он в ужасе, что она сейчас завопит, и прибегут люди – посетители и охрана – и все откроется, - и не кричи, пожалуйста, я не подойду близко, хотя какой я дурак, я же больше всего на свете хочу подойти близко к тебе, но пусть будет как ты хочешь, пусть все и всегда будет как ты хочешь, только прости меня! Я не хочу создать тебе неудобства и доставить дискомфорт, я больше всего на свете боюсь как-то помешать или докучать тебе, но ты такая красивая и волшебная, что не смотреть на тебя, не любоваться тобой просто нельзя!
Не говори этого ужасного слова, я сам знаю, что не должен, что не имею права, что это противоестественно, это разрушает мораль и здоровье, я сам тысячу раз говорил это себе, но я ничего не могу сделать с собой, это сильнее меня, пожалуйста, прости. Я не извращенец, я нормальный, я хороший, не бойся и не пугайся меня, я ведь ничего не хочу, я хочу просто смотреть на тебя, чтобы ты была, чтобы думать о тебе и всю жизнь вспоминать тебя.
Вся моя жизнь – это и есть теперь ты, с первого раза, как я тебя увидел, ты мой свет, и ничего нет на свете заслуживающего внимания, кроме тебя.
Это страшный грех, я знаю, я не должен, это против природы, против самого нашего естества, но ты сильнее меня, и это сильнее меня, и, когда я смотрю на тебя, я истаиваю, я перестаю существовать, у меня нет сил, чтобы бороться с собой, и становится незачем бороться. У меня сейчас опустела голова, у меня впервые нет ни слов, ни мыслей, чтобы говорить, я кажусь очень глупым, верно? Да, я знаю, я сам себе кажусь дураком, - я дурак и есть, раз при людях читал тебе «Песнь песней», - но ты знаешь, что это был лучший, самый лучший момент моей жизни? И ты знаешь, что от тебя исходит сияние, как от Луны, – почти как от диодной гирлянды ночью?
Ты же ангел, ты же светишься, просто быть рядом с тобой и просто смотреть на тебя – это и есть счастье, это высшее счастье жизни, зови кого хочешь, делай что хочешь, загуби меня, если у тебя будет такая прихоть, просто дай мне еще мгновение, еще минуту просто посмотреть на тебя, мне больше ничего не нужно ни от тебя, ни от всей жизни, просто еще минуту, пожалуйста.
Ты улыбаешься? Мне, надо мной? Я смешон, я жалок, я знаю, но ты не зовешь на помощь, не кричишь, ты улыбаешься, как солнце, ты светишь – ты светишь мне?
А ты знаешь, что твоя улыбка – это и есть счастье? Какие дураки философы, они искали смысл жизни, - но их всех можно простить, потому что они не видели твоей улыбки. А что можно знать о жизни, не видя твоей улыбки?
Не прогоняй меня, пожалуйста, дай просто побыть рядом.
Я буду жить долго или коротко, успешно или нет, я буду богат или беден, но ты всегда будешь со мной и во мне, всегда, до последнего вздоха, и ты ничего не сможешь сделать, потому что я уже украл тебя, - не у самой тебя, а у вечности, у этого безумного и равнодушного мира. Ты можешь забыть меня, прямо сейчас, и можешь уничтожить меня, просто позвав охрану, - тоже сейчас, - но ты ничего не можешь сделать со мной, потому что ты горишь в моем сердце, в моей душе, и ты ничего и никогда не сможешь сделать с этим.
Ты уже дала смысл моей жизни, ты уже оправдала мое существование, ты знаешь это?
Пройдет время, ты проживешь богатую и прекрасную жизнь и даже не вспомнишь меня, но я уже вырвал тебя из времени, украл тебя у вечности, ты можешь делать, что хочешь, и думать, что хочешь, но ты уже моя, моя навсегда, потому что я увидел тебя – и запомнил.
Ты навсегда моя и навсегда со мной…
- Ты смешной. – прервала она его. - Господи, какой же ты смешной. Ты будто бредишь. И ты пыжишься, зачем? Передо мной? Но ты хороший, и зачем мне кого-то звать, если ты не хочешь ничего плохого? Я помню тебя, как мы гуляли, когда были совсем маленькие, а теперь ты приехал с учебы, и смотришь, и говоришь с таким жаром.
Я не понимаю, о чем ты говоришь, - все эти слова про естество и что ты не должен, - но ты милый, и твое имя звучит музыкой, Юлий, и твои слова это музыка, и я хочу слышать их всегда.
- Но нам нельзя, Ромулетта, это противо…
- Кто сказал? Почему?
- Но родители, и весь мир, все правила, и все остальные – это нельзя…
- Да ладно тебе бояться, глупыш. Никому не нужна эта глупость, - что ты всю жизнь будешь несчастен, но будешь носить меня в своем сердце и бла-бла-бла. Я хочу счастья и радости, и я хочу, чтобы ты был счастлив и радостен, и я хочу быть с тобой.
И что с того, что это неправильно? Что они понимали, эти древние, канувшие в вечность люди, введшие эти запреты? Да, может быть, в их времена, которые мы учим, это все и имело смысл, - но мы живем сейчас, и это наша жизнь, и мы ее хозяева, и других жизней у нас нет, и неправильно то, что мешает счастью, а не создает его.
Я с тобой, Юлий, и порукой тому эти кошачьи консервы во всем своем разнообразии, как символ нашей великой страны, нашей цивилизации, наших ценностей, нашего величия, нашей свободы… Ты дрожишь? Ты боишься?
- Да, то есть нет… Ромулетта! Без тебя…
- Зачем же «без», когда вот она я. Смотри на меня, смотри в глаза: ты говорил правду, ты действительно хочешь быть со мной?
- Да, конечно, как же и…
- В зной и в стужу, в горе и в радости, пока смерть не разлучит нас?
- Да, это все, о чем я думал в жизни, это предел…
- Тогда поцелуй меня. Сейчас. Здесь. Ну же, иди!
- … Как странно целоваться с девушкой!
И они поцеловались снова.
Казалось, прошла вечность, - сладкая, обморочная, всепоглощающая вечность, прежде чем они осознали, что снова живы, и могут двигаться и говорить.
- Как странно, - сказала Ромулетта, - и небеса не разверзлись.
- А разве ты боялась?
- Еще как, Юлий, еще как. Но, значит, Господь на нашей стороне.
- Как может быть такое! Не богохульствуй… - и Юлий боязно огляделся.
- Никого нет, не… тревожься, - лукаво улыбнулась Ромулетта, - а в нашем случае оглядываться лучше наверх. Но там тоже никого. Моя отец всегда говорит: если бог отвернулся от тебя, - этим он дарует тебе свободу творить все, что пожелаешь, он на твоей стороне, и ты должна пользоваться моментом, потому что это и есть высшее счастье.
И они поцеловались снова, но уже не так самозабвенно.
- Господи, что же будет? – спросил Юлий. – Что теперь будет?
- Будет то, что мы сделаем, - засмеялась Ромулетта, - только это: не бойся, рыцарь.
- Рыцарь? Что это?
- Забей, это словечко из древности. Не важно. Нам надо убежать, скрыться. Уехать.
У меня была великая миссия, великая тайная миссия, меня готовили к ней всегда, всю жизнь, сколько я себя помню, - теперь я могу это сказать, но только тебе, этого никто и никогда не должен знать, это тайна. Но величие, и польза, и заслуги… без тебя – зачем мне они, что мне с этого? Родители нас не поймут. То есть поймут, обязательно, они хорошие и любят нас, – но только позже, когда примирятся с этим. Нам надо бежать, что скажешь? Ты согласен?
- Конечно. Ты женщина – тебе решать.
- Значит, бежать. И прямо сейчас, потому что все может измениться, как в фильмах, в любой момент, и любая случайность может все нарушить… Мы сейчас с тобой идем по домам, Юлий, идем шагом, но максимально быстро, чтобы не привлечь ничье внимание, берем одежду и все необходимое, только самое необходимое, берем кредиты на учебу, на корректировку внешности, на приобретение андроида, - и встречаемся через час на аэровокзале. Нам нужно попасть в дикие миры, - такие, говорят, есть у индейцев в резервации, а может, где-то еще, - где мы сможем быть вместе и где нас не найдут, но сначала нам надо унести ноги отсюда, а искать дикие миры и тропинки в них можно будет потом, когда мы исчезнем отсюда туда, где нас никто не будет искать. Нам нужно далеко, очень далеко. А с родителями свяжемся потом, чтобы они не беспокоились. Ты понял?
- Да, любимая. Конечно, но…
- Тогда вперед!
- Ни хрена, - прозвучал сбоку хриплый насмешливый голос. – Стоять здесь, куда дернулись!
(Продолжение следует)
Этот текст - отрывок из книги «Праздничный ад свободы»: https://xn----8sbalcgsi5aih6o.xn--p1ai/19060-prazdnichnyy-ad-svobody
Для исчерпывающего понимания того, что, как и почему происходит - моя книга «Конец эпохи: осторожно, двери открываются!» (13-е издание) Том 1. Общая теория глобализации
Том 2. Специальная теория глобализации
В электронном виде: Том 1. Общая теория глобализации
Том 2. Специальная теория глобализации.
Кроме того, рекомендую мою книгу о том, как не выживать, а жить под властью одичалых строителей блатного феодализма: «Жизнь в катастрофе: победи кризис сам!» (издание пятое)