1
Эмираты
Я проснулся поздно утром с головной болью. С вечера мне было никак не заснуть, и, промаявшись до полуночи, я принял всё-таки снотворное и минут через десять уже катался в Индии на слонах. Ну а с утра, когда солнце вовсю жарило этот облагороженный практически дармовой нефтью кусок пустыни под названием Шарджа, я сполз с широченной кровати, натянул шорты и футболку, кое-как умылся и пошёл завтракать. В ресторане было прохладно и пусто: все постояльцы отеля уже отбыли в поисках развлечений. Люблю шведский стол: здесь — чуть-чуть, там — слегка, ну и тут — самую малость, — вот и сыт! Чашка кофе для укрепления духа и сигарета, выкуренная на свежем воздухе, немного приглушили барабаны, тамтамящие у меня в голове, — можно двигать на пляж, время у меня ещё есть.
До пляжа очень неторопливо, пешком — минут десять от силы. Из отеля направо, мимо ресторана «Казань», перешёл улицу — и дальше, вдоль отеля с игривым названием «Лу-Лу». Повернул налево и всё — пришёл...
Пляж был дикий: никаких кабинок для переодевания и душевых, шезлонгов и зонтиков — только белый песок и ласковый Персидский залив, прогретый солнцем до приемлемых 22°. Из благ цивилизации на пляже присутствовали только спасатели: все, как один, низкорослые, кривоногие, в плавках и красных жилетах, с чёрными бородами, из которых, как паровозные трубы, торчали свистки. Предполагалось, что этими свистками они будут отпугивать дельфинов, рвущихся познакомиться с людьми поближе. Едва на горизонте появлялась стая резвящихся дельфинов, как эти наивные дети ближайшего зарубежья принимались отчаянно свистеть в свои дудки — хотя, как мне показалось, дельфинам на это было наплевать. Они подплывали максимально близко к берегу, высовывали морды из воды и звали по-своему, по-дельфиньи — щёлканьем и забавным посвистыванием — людей с собой в море, на свободу, попрыгать над волнами и повеселиться. Пляж в такие минуты больше напоминал оживлённый перекрёсток в каком-нибудь мегаполисе во время блэкаута: с одной стороны — люди, с другой — дельфины и между ними — редкая цепь красно-чёрных спасателей, неистово трубящих об осторожности и неверии в дружелюбие дельфиньего народа.
Пляж был русским: вокруг полно недорогих отелей без своих пляжей, и сюда, на этот бесплатный пляж, стекались желающие сэкономить. И вот первое и неожиданное открытие, сделанное мною несколько дней назад: добрую половину из этих любителей пляжного отдыха составляли пенсионеры всех мастей (в основном женщины, мужиков гораздо меньше) — вот и верь после увиденного в их бедственное положение и полуголодное существование на родине. Эмираты, как известно, не самая дешёвая страна, даже для зимнего отдыха, и, тем не менее, результат налицо — полный пляж пенсионеров. Не в собесе же им путёвки выдают...
Мои знакомые, Света с мужем-чиновником (это она сама так про него сказала), были уже здесь. Я расстелил принесённое с собой полотенце неподалёку и приготовился слушать Светины сказки про её шубы, бриллианты и «Лексусы». Чиновник сразу же встал и ушёл курить: на лице у него были тоска и безнадёжность, и, по-моему, его слегка подташнивало. Сквозь Светино журчание и возобновившуюся барабанную дробь я слушал шум волн, набегающих на пляж, грелся на солнышке и радовался, что хоть и в конце ноября, но ухватил-таки лето за хвост. Только за этим я сюда и прилетел: из страны восходящего маразма в страну вечного лета, где в году 355 солнечных дней — с ума сойти можно!
Я сходил искупался, поплавал немного вдоль берега и, когда вернулся, снова угодил под водопад Светиных излияний: она, кажется, даже не заметила моего отсутствия. Свободного времени у меня уже не оставалось, и я безжалостно прервал этот поток, объявив, что мне пора идти. Света обиженно умолкла, а чиновник с уважением посмотрел на меня и опять отправился курить. Со свёрнутым полотенцем под мышкой под палящим солнцем я вернулся в отель. Принял душ, переоделся, поймал такси у выхода из отеля и поехал в Дубай.
Проклятущий водитель, пока мы ехали до «Дубай Молла», всю душу из меня вынул! Скучно ему было, вот он и развлекался как умел. Оказался он афганцем: молодой, черноволосый парень с неожиданно рыжей бородой. Английский он знал плохо — так же, как и я, поэтому разговор наш сводился в основном к междометиям: «Как дела?» — «Хорошо!»; «Ты откуда?» — «Из России!»; «Ну и как там?» — «Хорошо!» На этом круг замыкался, и всё начиналось сначала: «А у тебя как дела?» — «Хорошо!»; «А ты откуда?» — «Из Афганистана!»; «Ну и как там?» — «А чёрт его знает! Я там лет двадцать не был!» Вот так, с разговорами, и доехали…
«Дубай Молл» — это самый большой в мире ТРК. Поэтому я, как только вошёл внутрь, сразу же заблудился. Смартфон у меня в кармане почуял халявный Wi-Fi и радостно вздрогнул. Вывесок со стрелками и надписями — аж на трёх языках (кроме русского, конечно) — полно, но нигде не было указано, как пройти к «Бурдж-Халифа». Всё есть: места, где поесть, где попить, где купить, где такси, где вход и где выход, аквариум, туалеты, водопад, а вот «Бурдж-Халифа» — нет, хоть ты тресни! Так бы я блуждал, если бы не догадался попросить помощи у местного охранника — здоровенного, губастого чернокожего верзилы. Он-то и поведал мне, что искать на указателях надо не Burj Khalifa, а At the Top, и буквально минут через десять я был у цели.
Великая китайская река затопила подступы к лифтам, возносящим всех желающих с билетами в руках на вершину мира. Она бурлила и волновалась на поворотах, вспенивалась громкими возгласами взрослых и пронзительными визгами детей. Изредка встречающиеся в этом неистовом потоке европейцы застенчиво улыбались и отводили глаза — им было стыдно: они уже давно отвыкли от такой непосредственности, вели себя тихо и даже как-то пришибленно. Для того чтобы лично убедиться в том, что полтора миллиарда — это очень и очень много, совсем не обязательно лететь в Поднебесную. Можно для разнообразия слетать в Дубай, местами уже напоминающий пригород Пекина. А китайцы, не обращая ни на кого внимания, громогласно решали какие-то свои, китайские, проблемы во весь голос, надсаживаясь так, как будто собеседник находился не в нескольких метрах, а в паре километров — на дальней стороне рисового поля.
Отсюда, с 124 этажа «Бурдж-Халифа», мир выглядел совершенно иначе: в нём как будто бы появилось ещё одно измерение, которое ранее, по непонятным причинам, отсутствовало — высота. У подножия самого высокого здания в мире легко верилось в то, что Земля плоская и, возможно, действительно покоится на трёх китах, или четырёх слонах, или на черепахе (нужное подчеркнуть). Под водой я был на глубине 300 метров, под землей — на 750, да и в Шарджи я прилетел не на ковре-самолёте — а это, как минимум, 10 000 метров. Но сюда-то, на 124 этаж, я поднялся на обычном лифте, и это в корне всё меняло: верить и знать — это, как ни крути, всё-таки разные понятия.
А вот на 125 этаже в углу стояли разноцветные крылья, которые можно было взять в аренду всего лишь за 70 дирхамов — полетать на высоте 470 метров вокруг башни. Коренастые китайские скво с удовольствием это делали, а их мужья в кургузых пиджачках и убитых кроссовках поддерживали своих благоверных радостными криками одобрения и аплодисментами. Улыбки цвели до ушей, обнажая гнилые зубы, блестели глаза, ожесточённо шуршали фантики от шоколадных батончиков, и щёлкали камеры смартфонов.
— Сеньор! — черноглазый испанец протягивал мне свой смартфон и просительно улыбался. Его красавица-жена с сыном лет пяти сидела на качелях и затравленно смотрела в нашу сторону. Мне показалось, что они были на всё согласны, лишь бы поскорее отсюда свалить куда-нибудь пониже и потише. Я сделал три снимка этой симпатичной семьи с разных ракурсов. Потом мы поменялись с мужчиной телефонами, и он несколько раз сфотографировал меня, сидящего на краю четырёхсотметровой пропасти. Пожали руки и понимающе улыбнулись друг другу.
И ещё: когда я был внизу — всё было многоцветным: зелёная трава и аккуратно подстриженные кусты; голубое озеро в окружении пальм и сине-стальная громада башни над ним; зеркальный блеск других небоскрёбов, играющих солнечными зайчиками; музыка и веселье. А здесь, At the Top, всё это пропало, и только два цвета царствовали вокруг на много километров — жёлтый и коричневый. Пустыня. И, если бы не нефть, такой бы она и осталась.
В сувенирной лавке я купил магнит с изображением «Бурдж-Халифа», чтобы подарить его по возвращении своему шизанутому братцу. Хотя, видит Бог, нужен он был ему так же, как ручка на бутылке водки…
2
Мона Лиза
Лиза сидела на кухне и ждала, когда закипит чайник — старый, облезлый и пузатый, — мама его покупала ещё лет двадцать назад. Смотрела сквозь мутное, давно не мытое оконное стекло на улицу, а там гасли фонари, таял снег и прохожие, как белки, скакали от одной лужи к другой. Вчера весь день шёл снег, ночью потеплело, и к утру развезло окончательно: всё, что ещё вчера было белым и пушистым, сегодня превратилось в мокрую и липкую грязь. Со второго этажа было хорошо видно, и Лиза частенько проводила время именно так: сидя бездумно у окна и наблюдая чужую жизнь, потому что своей жизни у неё уже почти не осталось. А то, что осталось, жизнью назвать можно было с большой натяжкой. Это было существование: жалкое, постыдное, никому не нужное и очень тягостное…
Два года назад, 25 июня, Лиза сдала последний школьный экзамен, и всё было очень хорошо, всё было прекрасно, и казалось, что конца этому не будет никогда. Впереди — институт и взрослая жизнь, впереди — столько нового и интересного, что у семнадцатилетней Лизы дух захватывало от восторга, счастья, молодости, солнечного лета и каких-то ещё не определённых, но обязательно приятных ожиданий. А 26 июня всё рухнуло мгновенно, в одночасье, жестоко и несправедливо: папа с мамой разбились на машине по дороге с дачи, а через день от сердечного приступа умерла бабушка, папина мама, и Лиза осталась совсем одна. Убитая горем, растерянная, какая-то одеревеневшая от всего свалившегося на неё и не знающая толком, что и как надо делать в таких случаях. Куда идти, о чём и кого просить и, самое главное, как жить дальше, когда всех, кого ты так любила, с кем прожила всю свою жизнь, больше нет в живых?
Помощь пришла из института, где работали папа с мамой. К Лизе домой приехали женщины — немолодые, опытные и знающие, что к чему на этом свете, — и взяли на себя все тяжести и жуткие подробности этого скорбного ритуала: от опознания в морге до похорон и поминок. Если бы не они, если бы не их постоянные забота и внимание, вряд ли Лиза пережила бы эту катастрофу. Ей казалось, что у неё внутри, на сердце, которое постоянно болело, появилась трещина: ей хотелось только кричать в голос и выть, выть от горя и кричать, кричать до тех пор, пока сердце не лопнет…
А потом, когда всё закончилось и боль от потери немного утихла, к ней начали захаживать совсем другие люди. Её друзья, друзья друзей, бывшие одноклассники, парни и девчонки, и Лиза, одинокая, как подранок, принимала всех и радовалась гостям. И не сразу, нет — не сразу, а как-то постепенно, незаметно и ненавязчиво, ей стали говорить то, что поначалу говорят всем, кого обдуманно хотят посадить на иглу и отобрать жизнь. «Ты только попробуй, и тебе сразу же легче станет! Ты только попробуй, и тебе понравится! Ты только попробуй, это же бесплатно! Ты только попробуй! Только попробуй!» Лиза, с детства боявшаяся врачей и уколов, естественно, категорически отказывалась. Долго отказывалась. Полгода. Но однажды согласилась — и всё! Жизнь её пропала…
В дверь тихонько постучали, и Лиза, выключив давно уже закипевший чайник, пошла в прихожую и, посмотрев в глазок, спросила: «Кто там?»
— Мона… Лиза? — за дверью стоял Борька и, как всегда, дурачился.
— А нуна, Шиза? — в рифму ему спросила Лиза.
— Я «дрель» принёс! — восторженным шёпотом ответил парень, и Лиза тут же распахнула перед ним дверь.
Пока она была в душе, Борька всё приготовил, и, когда она вышла, они по очереди прогнали раствор «дрели» друг другу по венам, а потом часа два яростно, ничего не стесняясь, как животные, занимались сексом…
Борька проснулся первым и тихонько подул в лицо спящей ещё Лизе — она открыла глаза и с улыбкой посмотрела на Борьку.
— Здравствуй, Боря! — торжественно начала Лиза.
— Здравствуй, Лиза! — не менее торжественно поддержал её Борька. Это была их дежурная шутка вместо «Доброе утро!»
— Борь! — жалобно сказала Лиза. — Я есть хочу! Только у меня ничего нет.
— Я понял! Сейчас сбегаю! — Борька уже натягивал трусы. Затем что-то вспомнил и как был в трусах, так и пошёл в прихожую: покопался в карманах куртки, нашёл и вернулся в комнату.
— Это тебе! — он протягивал Лизе что-то небольшое, в целлофановом пакетике.
— А что это?
— Магнит на холодильник. Брат из Эмиратов привёз.
— Ой, как красиво!
Магнит был непростой: пятислойный, объёмный. На заднем плане возвышалась одинокая «Бурдж-Халифа», стояли другие известные небоскрёбы, потом зелёная трава, и под ней, на переднем плане, бурая надпись: Burj Khalifa, Dubai. И всё это на фоне выцветшего голубого неба с желтком солнца слева от башни.
— Спасибо, Боря! — Лиза прижала магнит к груди, и на глазах у неё появились слёзы. — Мне уже давно… Никто… Ничего… — и всхлипнула, как ребёнок.
У Борьки защипало в носу, и он, отвернувшись от Лизы, продолжил одеваться дальше: джинсы, футболка с длинным рукавом, ещё одна футболка с коротким рукавом и сверху кенгурушка с капюшоном. Собрал в пакет следы употребления и взял с собой. В прихожей накинул куртку, влез в ботинки и вышел за дверь: замок звонко щёлкнул, и Лиза осталась одна. Она полежала ещё немного, любуясь неожиданным подарком и улыбаясь. Спрятала магнит под подушку, убрала постель и пошла на кухню; зажгла газ под чайником и ушла в ванную принимать душ…
В дверь, как показалось Лизе, уже давно стучали: только теперь громко и требовательно, и, судя по всему, ногами. «Значит, Егоров пожаловал», — подумала Лиза, поплотнее запахиваясь в халат, и открыла дверь.
— Чего так долго не открываем? А, Морозова?! — старший лейтенант полиции Егоров собственной персоной, районный участковый. — Опять компания у тебя? Соседи вон жалуются!
— Какая компания, Егоров? Одна я одинёшенька, — Лиза повернулась к мелкому лейтенанту спиной и пошла на кухню, а Егоров, не разуваясь и не раздеваясь, оставляя за собой цепочку грязных следов, прошёлся по всей квартире и заглянул во все три комнаты. Свет даже везде включал — искал компанию. После осмотра тоже пришёл на кухню и по-хозяйски уселся на табуретку, разведя тощие колени на ширину плеч Шварценеггера. Шапку только снял и куртку расстегнул: жарко ему было.
— Чай пить будешь, Егоров? — это Лиза просто так спросила. Она и так знала, что ничего есть или пить у неё в квартире Егоров не станет — боится заразу какую-нибудь подцепить. И насчёт соседей он врёт — никто из соседей на неё никогда не жаловался: жалели они её и помогали чем могли. Хотя чем тут можно помочь?
Ходил он к ней уже давно — больше года: раз, а то и два в неделю заглядывал обязательно и, что характерно, всегда приходил один. Никогда никого не задерживал, в участок не отправлял, ОМОН не вызывал: если заставал у Лизы компанию, то просто выгонял всех посторонних и читал Лизе лекции о вреде и последствиях употребления — проводил плановое мероприятие. Непонятное поведение Егорова сбивало её с толку: не понимала она причин для такого лояльного отношения к себе и решила, что он просто хороший человек и добра ей желает. Молодая наивность Лизы граничила с идиотизмом.
— Скажи-ка мне, Морозова: вот на что живёшь? Не работаешь нигде, а деньги откуда берутся? Кушать-то каждый день хочется. А, Морозова?
— Мне друзья помогают! — Лиза выключила газ под чайником, на котором мелко дребезжала и подпрыгивала крышка.
— Знаю я всех твоих друзей! — веско заметил инспектор. — И чем они тебе помогают — тоже знаю.
— Я дачу продала! — оправдывалась Лиза, как в школе перед строгим учителем.
— Ну, дачу-то ты ещё полгода назад продала — так что денежки, я думаю, давно уже закончились.
Лиза молча сидела у окна, закинув ногу за ногу и покойно скрестив руки на коленях, а по лицу её бродила усмешка. Как будто бы она знала что-то про Егорова, чего Егоров сам про себя ещё не знал. Эта загадочная полуулыбка, полуусмешка Джоконды бесила Егорова до крайности. Вот вроде бы и в глаза ему смотрит, а явно видит что-то другое, ему пока недоступное и неведомое.
— Ладно, Морозова! — Егоров нахлобучил на голову свою шапку и поднялся с табуретки. — Пора мне! — и пошёл в прихожую.
— У меня парень есть! — вслед ему гордо сказала Лиза. — Мы пожениться хотим, свадьбу сыграть!
— Это на какие же шиши? — Егоров засмеялся в прихожей.
— А мы квартиру эту поменяем на однушку с доплатой — вот и будут деньги!
Лиза, Лиза… Что же ты натворила?
3
Стервятник
Сегодня выдался какой-то сумасшедший день: такое периодически случается на работе, но, слава богу, не так уж и часто. Прёт отборный клиент, один краше другого, и все требуют или невозможного, или странного — как будто бы не к нотариусу пришли, а к волшебнику из страны Оз.
Сначала это была супружеская пара (обоим за семьдесят), которая желала удостоверить брачный договор. Я посмотрел на дату регистрации их брака — неделю назад. Ну, что ж: даже стоя одной ногой в могиле, лучше соблюдать осторожность — это я понимаю.
Потом был импозантный мужчина с внешностью и манерами Аль Капоне. Ему требовалось засвидетельствовать, что сегодня, сейчас (взгляд на дорогущие часы Patek Philippe), в 11 часов 55 минут, он находится не на Мальдивах, а в кабинете у нотариуса. Это я тоже понимаю — предусмотрительность прежде всего!
А вот следующий клиент, предъявив мне свидетельство о собственной смерти, потребовал удостоверить факт нахождения его в живых, но временно, сроком на три года, и это было уже выше моего понимания. Этот воскресший покойник напрочь выбил меня из колеи, и я отправился обедать, торжественно возложив свои обязанности на помощницу, — благо, женщина она опытная, умная и, чего греха таить, очень привлекательная во всех смыслах этого слова, но замужняя, а это уже не мой профиль.
И, когда я хлебал борщ по-флотски в ресторане недалеко от конторы, у меня зазвонил телефон (простите меня, Корней Иванович!). Звонил мой бывший одноклассник Саша. Какой Саша? Фамилия его мне ни о чём не говорила, и я уже хотел прервать связь, когда он назвал мне свою школьную кличку — Малый, и я его сразу же вспомнил. Он перевёлся в нашу школу, когда мы учились в девятом классе. Самый маленький среди всех мальчишек, он автоматом получил кличку Малый. Ну, Малый и Малый: дружбы мы с ним не водили, после школы не встречались ни разу, да и поводов никаких к этому не было.
Звонил он мне с деловым предложением — это он сам так сказал. Дело, мол, плёвое, но денежное — и как раз по моей специальности. Я предложил ему обсудить все подробности по телефону чуть позже — мой обед медленно остывал, однако Саша настаивал на личной встрече и ссылался на то, что это не телефонный разговор. И дело срочное, отлагательств не терпит, и было бы очень хорошо, если бы я сегодня вечером подъехал к нему домой переговорить. От такой наглости аппетит у меня пропал, и я собирался уже было послать его лесом, но тут он озвучил сумму предполагаемого барыша. Это были хорошие деньги, даже очень хорошие, и я согласился. Саша сказал, что сейчас же скинет мне свой адрес и будет ждать меня дома с 19 часов. На том и распрощались.
«Навигатор, навигатор — мой любимый комментатор!» — напевал я вслух неизвестно откуда взявшуюся фразу, крутя баранку и выглядывая, где бы мне машину припарковать: время вечернее, все автомобилисты уже дома вкушают заслуженный отдых, и свободных стояночных мест просто нет. Я делал уже второй круг вокруг Сашиного дома, когда впереди наконец-то вспыхнули красные фонари и кто-то стал аккуратно выбираться из стройного ряда стоящих вдоль дома машин. Мой благодетель благополучно закончил манёвр и уехал, а я тут же вогнал свою «Мазду» на его место и вздохнул с облегчением: вот и всё — я в чуриках!
Так, третий подъезд, первый этаж — металлическая дверь с правой стороны уже гостеприимно распахнута. Саша встречал меня. Он ничуть не изменился: похоже, что уже к девятому классу он достиг своих пределов роста. В прихожей мы неловко обнялись и пожали руки. Я снял куртку, повесил её на вешалку и вопросительно посмотрел на Сашу: мол, разуваться надо? Он выдал мне пару домашних тапок и весело сказал:
— Пойдём! Выпьем за встречу по махонькой!
— Я за рулём, Саша! — пить мне совсем не хотелось: я сюда, вроде как, по делу приехал.
— А мы тебе такси вызовем! — усмехнулся Малый и повёл меня в гостиную.
Увидев, какую водку он выставил на скромно накрытый стол, я решил, что домой поеду на своей машине.
— Давай-давай — присаживайся! — Саша уже разливал водку. — По рюмахе, и к делу!
Я налил себе кока-колы из литровой бутыли и приготовился с ним чокнуться. Малый поморщился, но ничего говорить не стал: мы чокнулись, и он одним махом опрокинул в себя рюмку водки. Закусил огурцом и, действительно, сразу же заговорил о деле.
— Значит так, Игорёк! Есть трёхкомнатная квартира. На Лиговке. Общая площадь — восемьдесят девять метров. Квартира чистая.
— Что с хозяевами? — спросил я.
— А нет хозяев! — Малый откинулся на спинку стула. — Жила семья: папа, мама, бабушка и дочка. Два года назад родители погибли в аварии, бабка померла. Девка осталась одна, села на иглу и три недели назад тоже померла. Больше родственников нет — я проверял.
— Откуда информация?
— Участковый я! Понимаешь меня, Игорь? Участковый. И дом этот находится на моей территории, — Саша налил себе ещё одну рюмку. — Что скажешь?
— Пока ничего не скажу: мало информации, — я хлебнул кока-колы. Что-то меня смущало.
— Да я тебе говорю: всё чисто! — горячился Малый. — Я полтора года к этой наркушнице ходил, контролировал ситуацию. Из отдела никого туда и на дух не подпускал: ждал, когда всё закончится. Справки наводил — есть ли хоть какая-нибудь родня: никого нет — ни близких, ни дальних.
Саша перевёл дух.
— У меня на районе всё схвачено: и жилконтора, и суд. Любая форма: дарение, продажа, завещание — никто копаться не станет, всем плевать. Ты пойми: государству ведь отойдёт! — подумал немного и добавил: — Не, не отойдёт: найдутся умные люди — перехватят, — помолчал чуть-чуть и нанёс последний мазок: — Ты хоть представляешь, сколько может стоить трёхкомнатная квартира на Лиговке?
Я представлял, и всё равно что-то мне во всей этой истории не нравилось.
— Пойдём — покурим, — решил немного разрядить обстановку Малый.
Мы прошли на кухню, и Саша, приоткрыв форточку, протянул мне раскрытую пачку «Честерфилда». Я отказался и пошёл в прихожую за своим «Кэмелом». Когда вернулся, Саша щёлкнул зажигалкой, и я чуть наклонился, чтобы прикурить, скользнул взглядом по холодильнику, и сигарета выпала у меня из руки.
— Ты что, — спросил я у Малого, подобрав с пола сигарету, — в Эмиратах был?
— Чего-о? — удивлённо протянул он, но, заметив мой взгляд, горделиво усмехнулся. — Да нет! Это мне знакомые подарили!
В центре дверцы холодильника висел мой магнит! Да-да, я почему-то был в этом уверен: что это тот самый магнит, который я покупал в «Дубай Молле» для своего тогда ещё живого брата.
— Как её звали? — спросил я Сашу.
— А? — он с изумлением отвернулся от окна и посмотрел на меня.
— Я спрашиваю: как звали эту девочку-наркоманку?
— Лиза её звали, — уже с некоторой тревогой глядел на меня Малый.
— Расскажи мне, как она умерла.
— А что тут рассказывать-то — обычная история… — он делал короткие затяжки и словно выплёвывал слова вместе с дымом. — С парнем она была: двинулись они говном каким-то — она, походу, сразу отрубилась, а он, парень всё-таки, успел скорую вызвать и входную дверь открыть, — Малый выбросил окурок в форточку. — Так их и нашли: парень — на полу в прихожей, а она — в комнате, на кровати…
— Это был мой брат! — сорвался я на крик и, оторвав от холодильника магнит, сунул его Малому под нос. — И магнит этот я... я купил ему в Дубае, а он его девочке своей подарил! А ты, сука… — я резко развернулся и, чтобы не натворить делов, пошёл в прихожую одеваться.
Я сидел в машине и курил одну сигарету за другой. Во рту у меня была горечь — и не только от выкуренных сигарет: горько мне было от того, что наркотики снова убили ещё одну юную, ещё не оперившуюся, любовь. А ведь он рассказывал мне про неё, про Лизу: говорил, что любовь у них, фотографию её мне прислал. Я ещё подумал тогда, что если это любовь, если это действительно Любовь, то тогда, может быть, она и вытащит их обоих из этого омута, куда они попали не по своей воле.
Это мне урок! Потому что я хоть и любил своего брата, но презирал его за слабоволие и бесхарактерность. Это мне на всю жизнь урок: не стоит высокомерно думать о себе, думать, что ты — Иисус Христос, так как это — неправда. В лучшем случае — Пётр, в худшем — Иуда.
Я достал телефон и нашёл фотографию Лизы. Красивая девочка! Только вот взгляд у неё какой-то… измождённый. Но теперь это не имеет никакого значения… А что имеет значение? А вот что: я покопался в телефонной записной книжке и нашёл номер Лёшки Успенского. Он в УСБ служит: вот пусть они сами со своими делягами и разбираются.
А потом посидел ещё немного, подумал… и убрал телефон во внутренний карман куртки. Завёл двигатель и поехал домой.
Редактор Алёна Купчинская
Другая современная литература: chtivo.spb.ru