«Однажды ночью, пробираясь, по своему обыкновению, в лес, где я добывал себе пищу и собирал дрова для своих друзей, я нашел кожаную дорожную сумку, в которой была кое-какая одежда и несколько книг. Я радостно схватил этот трофей и вернулся с ним к себе в сарай. По счастью, книги были написаны на языке, уже отчасти знакомом мне. То был «Потерянный Рай», один из томов «Жизнеописаний» Плутарха и «Страдания молодого Вертера». Обладание этими сокровищами принесло мне много радости. Отныне я непрерывно питал ими свой ум, пока мои друзья занимались повседневными делами»
Роман восхитительной молодой англичанки Мэри Шелли «Франкенштейн, или Современный Прометей» изобилует аллюзиями ко многим литературным, религиозным и мифологическим произведениям, обладает глубоким философским подтекстом, а созданный ею образ никак не заслужил остаться в сознании нашего несчастного поколения в качестве дешевого костюма на «Хэллоуин».
Каждый достойный человек состоит из книг, оказавших влияние на его душу. Родившаяся в интеллигентной семье литераторов Мэри с детства получала достойное образование. В своих дневниках она писала, что не раз вместе с отцом перечитывала поэму Джона Мильтона «Потерянный рай». Библейские образы, созданные этим радикальным пуританином, нашли свое отражение в персонажах ее романа.
АЛЛЮЗИИ НА «ПОТЕРЯННЫЙ РАЙ» ДЖОНА МИЛЬТОНА.
Один из главных героев романа Мэри Шелли – существо, созданное Виктором Франкенштейном. В пересказе своей жуткой истории Роберту Уолтону тот называет его не иначе как «чудовище», «демон» и «враг». Это прямая аллюзия на одно из прозвищ Люцифера в «Потерянном рае». После грехопадения Люцифер получил прозвище «враг рода человеческого» и решил мстить Богу, соблазняя людей на совершение грехов, тем самым приговаривая их к той же адской муке, что испытывает он сам.
Виктор Франкенштейн предстает перед читателем юным ученым, с огнем в глазах жаждущим внести свой вклад в науку. Вот что он говорит: «Никому не понять сложных чувств, увлекавших меня, подобно вихрю, в эти дни опьянения успехом. Мне первому предстояло преодолеть грань жизни и смерти и озарить наш темный мир ослепительным светом. Новая порода людей благословит меня как своего создателя; множество счастливых и совершенных существ будут обязаны мне своим рождением. Ни один отец не имеет столько прав на признательность ребенка, как буду иметь я. Раз я научился оживлять мертвую материю, рассуждал я, со временем (хотя сейчас это было для меня невозможно) я сумею также давать вторую жизнь телу, которое смерть уже обрекла на исчезновение».
Внешность творений.
Монстр Виктора все же отличался от Адама. Созданный по образу и подобию Бога Адам обладал неимоверной красотой, для жизни ему было отведено райское место в Эдеме, а безобразное чудовище сотворено из мертвой материи на скорую руку и сразу же покинуто своим создателем.
Мэри Шелли, изображая уродство неумело созданного «Адама», ссылается на книгу четвертую «Потерянного рая». В ней описывается изумление Евы от красоты существа, увиденного ею в отражении. В ответ на это ангел сказал так: «То, что ты видишь, Создание в воде – то ты сама». Монстр же описывает свои впечатления от увиденного отражения в воде так: «Но как ужаснулся я, когда увидел свое собственное отражение в прозрачной воде! Сперва я отпрянул, не веря, что зеркальная поверхность отражает именно меня, а когда понял, как я уродлив, сердце мое наполнилось горькой тоской и обидой. Увы! Я еще не вполне понимал роковые последствия своего уродства».
Таким образом, творение Франкенштейна противопоставляется идеально созданным Богом людям. Сравнивая себя и Адама, монстр приходит к выводу, что он больше похож на Сатану: «Как и у Адама, у меня не было родни; но во всем другом мы были различны. Он вышел из рук Бога во всем совершенстве, счастливый и хранимый заботами своего творца; он мог беседовать с высшими существами и учиться у них; а я был несчастен, одинок и беспомощен. Мне стало казаться, что я скорее подобен Сатане; при виде счастья моих покровителей я тоже часто ощущал горькую зависть».
Мэри Шелли подводит читателя к общеизвестному тезису о том, что внешний вид может быть обманчив. Она создает живой образ, основанный на контрасте монструозной оболочки и души, стремящейся к добру и свету.
Зависть к Адаму.
Создание Виктора Франкенштейна нашло дорожную сумку с томиком Мильтона и охотно прочло «Потерянный рай», воспринимая все описанное как произошедшее в реальной жизни.
Проживая в пастушьей хижине, монстр скрытно следил за людьми по соседству, перенимал их образ жизни, вслушивался в слова и учил язык – считал их своими «покровителями». Ему казалось, что семья Де Лэси должна была полюбить его и принять, ведь он в тайне помогал им с домашней работой и был хорошим человеком, несмотря на свою отвратительную наружность. Однако, когда он решил им открыться, его отвергли и выгнали прочь. Первые люди же были окружены лаской и заботой высших существ в лице Бога и ангелов, открывающих им сущность этого мира. Монстр все это понимал и испытывал зависть, которая затем трансформировалось в сатанинскую злобу.
Разрушенные надежды и обращение ко злу Люцифера и Франкенштейна.
В «Потерянном рае» Сатана по ходу повествования претерпевает значительные изменения. Он искренне не понимает, почему должен прославлять Бога. Грезит мечтами о равенстве ангелов, где он бы занимал первенство как всеми признанный руководитель. Люцифер борется за свои идеи, но претерпевает поражение и низвергается в Ад, где его раздирает мысль об утраченном блаженстве:
«Его терзают ужас и сомненье,
Внутри его бушует бездна Ада:
Он носит Ад в себе и вкруг себя
И, как бы место ни переменял он,
Уйти от Ада может так же мало,
Как убежать от самого себя».
В конце концов, Сатана укрепляется во зле. Он подавлен, отвержен и избирает путь мести, стремясь совершать все поступки, которые могли бы огорчить господа Бога:
«Прости ж, надежда; больше нет ни страха,
Ни угрызений совести: все благо
Утрачено навеки для меня;
Отныне Зло моим пусть будет благом»
Монстр Франкенштейна имеет схожую судьбу. Выходя во свет, он грезит мечтами найти себе друга и познать этот мир, он радуется солнечному свету и вдохновляется природой. Постепенно его надежды рушатся. Когда он пытается сближаться с людьми, те видят в нем лишь ужасное чудовище, испытывают отвращение и бегут прочь. Однако все, что было нужно этому чудовищу, – проявление любви и заботы хоть от кого-то, ему было больно оставаться в одиночестве.
Переломным моментом в его судьбе стала попытка показаться перед семьей Де Лэси, закончившаяся тем, что главные на тот момент люди его жизни остолбененли от ужаса и выгнали его из дома, а после пережитого и вовсе решили навсегда переехать. Разозленный непониманием людей монстр решил сжечь этот дом, а его желание дружить с людьми перерастает в желание отомстить им: «Все, кроме меня, вкушали покой и радость; и только я, подобно Сатане, носил в себе ад; не видя нигде сочувствия, я жаждал вырывать с корнем деревья и сеять вокруг себя разрушение; а потом любоваться делом своих рук». Эта цитата является прямой отсылкой к описанию Мильтона обращения ко злу Люцифера.
Доброе начало монстра обращается ненавистью и жаждой мести, яростью и дьявольской злобой. Мэри Шелли тем самым поднимает один из философских вопросов: человек по своей природе злой или добрый?
Жан-Жак Руссо в своем исследовании «Рассуждение о неравенстве» [1754] утверждал, что “человек по натуре своей добр и только общество делает его плохим”. Исследуя отношение к этому вопросу Иммануила Канта, А. Гулыга в своей книге «Кант», пишет: «Человек, утверждает Кант, по природе зол. В нем заключена неизбывная склонность творить зло, которая выглядит как приобретенная, будучи, однако, изначально ему присущей. Вместе с тем человек обладает первоначальными задатками добра. Моральное воспитание в том и состоит, чтобы восстановить в правах добрые задатки, чтобы они одержали победу в борьбе с человеческой склонностью к злому."
Ева.
Монстр говорил: «У меня не было Евы, которая делила бы мои мысли и развеивала мою печаль; я был один. Я вспоминал мольбу Адама к своему создателю. А где же был мой создатель? Он покинул меня, я, ожесточись сердцем, я проклинал его».
Мильтоновский Адам в своих молитвах к Богу также говорит о том, что не может оставаться один, что ему нужно подобное ему создание, которое бы смогло разделить с ним его счастье, дарованное Господом:
«Какое обожание воздам Тебе,
Кто создал мир и столько благ,
Мне уделённых щедрою рукой
Для процветанья моего,
Тобой Приуготованного? Но нигде
Не вижу — с кем блаженство разделю!
Возможно ль обособленно вкушать
Отраду, наслаждаться одному
Дарами всеми и счастливым быть?"
Единственной мечтой монстра стало обрести такое же безобразное существо рядом, возможность сойтись с людьми он уже полностью отверг. Монстру необходимо иметь рядом такое же искусственно созданное чудовище, которое смогло бы разделить с ним изгнание, словно Адам и Ева после грехопадения. Поэтому он угрожает Виктору расправой над его близкими и после отказа претворяет свои обещания в жизнь, убивая родных Франкенштейна и превращая его существование в кромешный Ад.
«– Каждый мужчина, – воскликнул он, – находит себе жену, каждый зверь имеет самку, а я должен быть одинок!» – так кричал монстр, заставляя Виктора содрогаться от мысли, что это может привести к заселению планеты новой породой недолюдей.
ГРЕХ ВИКТОРА ФРАНКЕНШТЕЙНА
Дэвид Болтер писал: «В античной и в новой истории Европы, вероятнее всего, никогда не было такого момента, когда кто-нибудь не пытался реализовать идею создания человека другим, отличным от обычного репродуктивного, способом».
В романе мы встречаем Виктора Франкенштейна молодым ученым с горящими глазами, переполненного искренним стремлением к познанию самых сокровенных тайн природы. Он говорил: «В то время как моя подруга сосредоточенно и удовлетворенно созерцала внешнюю красоту мира, я любил исследовать причины вещей. Мир представлялся мне тайной, которую я стремился постичь. В самом раннем детстве во мне проявлялись уже любознательность, упорное стремление узнать тайные законы природы и восторженная радость познания».
Несмотря на то, что уже 19 веке алхимия вызывала лишь усмешку в глазах настоящих ученых того времени, Виктор всерьез увлекался работами Парацельса, Агриппы и Альберта Великого. Вероятно, идеи одного из самых знаменитых алхимиков средневековья – Парацельса о создании гомункулов, изложенные в его в работе «О природе вещей», и вдохновили Франкенштейна на создание искусственного человека из собранной на кладбищах мертвой плоти.
Упоминая одного из родоначальников оккультизма Генриха Корнелия Агриппу Неттесгеймского, Мэри Шелли, возможно, отсылает нас к связанной с ним легенде о непослушном ученике. Современники Агриппы считали его чернокнижником и колдуном, продавшим душу сатане. Рассказывают, что во время пребывания Агриппы в Лувене, один из его учеников проник в кабинет учителя, где нашел книгу заклинаний, с помощью которой вызвал демона. Однако, не имея никакой власти над демоном, тот не мог им управлять, вследствие чего стал жертвой своей самонадеянности. Так и Франкенштейн, познакомившись с работами Агриппы Неттесгеймского, стал своеобразным «учеником чародея».
Также следует обратиться к истории, связанной с другим деятелем средневековья Альбертом фон Вольштедтом или просто Альбертом Великим. Альберт создал гомункула или голема в виде женщины, которая умела говорить, и использовал ее, разумеется, в качестве прислуги в домашних делах. Над ее созданием он работал около 30 лет, но, увы, его ученик – прославленный проповедник-католик Фома Аквинский – пришел к нему в гости и увидел на пороге странную женщину. Она не была похожа на настоящего человека: лицо ее было бескровно, а движения неестественны и лишены плавности. Испугавшись, Фома осенил себя крестным знаменем и набросился на нее с молотком. Когда его учитель вернулся, он увидел лишь разбитые детали своего творения.
До появления монстра на свет Виктор грезит надеждами о создании новой породы людей, которая благословляла бы его как создателя. Он не гнушается эксгумации и проведения экспериментов над покойниками, запрещенных моралью и церковью. Он ставит себя выше этого и отводит себе место Бога в мире созданных им чудовищ.
В мировой литературе и науке уже были примеры искусственно созданных людей. Так, в пьесе «Фауст» Иоганна Гёте ученик доктора Фауста Вагнер создает гомункула, который, как и создание Виктора Франкенштейна (монстр быстро выучился читать и умел острый ум), обладает высоким интеллектом и также мечтает стать человеком. Еврейские мифы говорят нам о созданном по образу человека Големе, который предназначался для защиты и выполнения работы по дому.
Трагедия искусственно созданных людей заключается в их несовершенстве. По религиозным законам человек есть раб божий, он обязан почитать своего небесного отца. Создание им других существ рассматривается как дерзновенная, но обреченная на провал попытка достичь божьей славы. Соревнуясь с Богом-творцом, человек порождает лишь несчастных существ, в которых по иронии (Природой или Богом) заложено желание мстить своему творцу за дарованную им неполноценную, несовершенную и несамостоятельную жизнь. Это является своеобразным наказанием человеку за попытку похитить у Бога «тайну творения».
Франкенштейн не способен контролировать созданное им же существо. Более того, оно отвратительно и ввергает людей в ужас. На протяжении всей истории Виктор испытывает к нему лишь страх и отвращение, не пытается понять его и принять. Гнев Франкенштейна вызван собственной неудачей в создании новой жизни. Его можно сравнить с родителем, бросившим своего ребенка из-за его внешних генетических дефектов.
Причиной ненависти Виктора являются собственные разрушенные надежды, несоответствие сына его представлениям. Эта ненависть неоспорима и патологична по своей природе. В попытках скрыть собственный «позор» Франкенштейн приводит к гибели всю свою семью, однако не винит себя в этом и продолжает оправдывать свои действия высшей целью – спасением человечества. В действительности же его затуманенный разум просто не может объективно оценивать ситуацию.
Очевидно, что настоящим монстром является сам Виктор Франкенштейн. Прочитав последнюю главу романа, в этом невозможно усомниться:
« – А ты думаешь, – отозвался демон, – что я и тогда не чувствовал мук и раскаяния? Даже он, – продолжал он, указывая на тело, – не испытал, умирая, и одной десятитысячной доли тех терзаний, какие ощущал я, пока вел его к гибели. Себялюбивый инстинкт толкал меня все дальше, а сердце было отравлено сознанием вины. Ты думаешь, что стоны Клерваля звучали для меня музыкой? Мое сердце было создано, чтобы отзываться на любовь и ласку; а когда несчастья вынудили его к ненависти и злу, это насильственное превращение стоило ему таких мук, каких ты не можешь даже вообразить».
Виктор не раскаялся в своем грехе, до последнего дня он питал ненависть к своему созданию, которое хоть и сеяло зло, но без наслаждения. Отомстив ему, монстр теряет смысл существования и решает прервать череду страданий, которой являлась его жизнь. После смерти Франкенштейна он, словно терзаемый ядом гидры Геракл, восходит на собственноручно сложенный погребальный костер.
КАК ФРАНКЕНШТЕЙН СТАЛ «НОВЫМ ПРОМЕТЕЕМ»?
Между Франкенштейном и Прометеем существует несколько параллелей, делающих первого своеобразной аллегорией на второго.
Во-первых, монополия на сотворение человека принадлежит Богу. Каждый, кто дерзнет воспользоваться этой прерогативой и пожелает стать ему равным, будет наказан. Прометей и был наказан за то, что похитил огонь у Гефеста и передал его людям, хотя долгое время этим благом обладали только обитатели Олимпа:
«Так говорил ему Зевс, многосведущий в знаниях вечных.
В сердце великом навеки обман совершённый запомнив,
Силы огня неустанной решил ни за что не давать он
Людям ничтожным, которые здесь на земле обитают».
(Гесиод. О происхождении богов (Теогония)
Во-вторых, Прометея сравнивают с Франкенштейном, поскольку он вылепил из глины людей, которых Афина наделила дыханием. Однако отношения Прометея с людьми на этом не закончились. Он выступал в роли посредника между людьми и Зевсом. Согласно мифу, люди были обязаны отдавать Зевсу лучшую часть жертвенного животного со всем пригодным для употребления мясом и оставлять себе лишь кости. Прометей же разделил быка на две части: в одну пошло мясо, прикрытое сверху шкурой, во вторую – кости, покрытые жиром. По совету Прометея Зевс выбрал вторую часть, однако обман распознал.
Франкенштейн, вспоминая дни своего отрочества, описывает необыкновенно сильную грозу, во время которой молния поразила старый дуб: «Я внезапно увидел, как из мощного старого дуба, росшего в каких-нибудь двадцати ярдах от дома, вырвалось, пламя, а когда исчез этот слепящий свет, исчез и дуб, и на месте его остался один лишь обугленный пень». Это еще одна аллюзия к мифу о Прометее, который спрятал похищенный огонь в полом стебле тростника, чтобы затем передать его людям.
Роман Мэри Шелли также отсылает нас к басне Эзопа «Сатир и огонь». В ней рассказывается о любопытном Сатире, который впервые увидел горящий костер и пожелал его обнять. Прометей вовремя остановил Сатира и объяснил двойственную сущность огня, который может как спасать, так и убивать. Впервые увидев огонь, Монстр Франкенштейна также познает его дуальную природу: «Однажды, мучимый холодом, я наткнулся на костер, оставленный какими-то бродягами, и с восхищением ощутил его тепло. Я радостно протянул руку к пылающим углям, но тотчас отдернул ее с криком. Как странно, подумал я, что одна и та же причина порождает противоположные следствия!».
Таким образом, Мэри Шелли создает свою литературную интерпретацию мифа о Прометее, которую некоторые исследователи определяют как «неомиф». Образ Прометея находит воплощение в Викторе Франкенштейне, который жаждет совершить прорыв в науке и помочь людям, но заходит на этом пути слишком далеко и касается божественного.