Рассказы Николая Кириллова многогранные. Прочитав их, вам предстоит поразиться безусловному таланту автора, его безграничным возможностям.
Раньше были хозяева. Он по торговым, она детей. Пригожие детишечки, — так и съел бы. Одеялки им подтыкал, если мороз зимой ночами в дом пробирался.
Кот их мерзавец, проходу мне не давал. Я под кровать — он за мной. Я на шкаф, — и он туда, и лапой меня. Раз прыгнул я неловко с верхотуры и захромал.
Жила у нас ведьма в соседнем доме, в дворницкой. Пощупала. «Суставы», — говорит. Спросила: «Кот черный?» Угукаю. Наказала жабий камень прикладывать. Но где взять, спросить я сперва забыл, а потом ведьма улетела, — когда Большая охота началась.
Беда, думаю, пришла как раз тогда.
Хозяев вскоре усадили в черную машину и увезли на исправление. Кот на меня с неделю позыркал, и фьюить через форточку.
Хозяев забирали неприятные, особенно тот, что окурок в детской в паркет втер. Истоптал черными вонючими сапожищами ковры, в уборной оправился в раковину и прыщ выдавил со лба. Бритва ему еще глянулась хозяйская, немецкая. Лезвием по ладони легонько провел. Увидел меня в зеркале, от неожиданности ладонь резанул. Зашипел: «Уходи, ты тут больше не нужен. Не вернутся твои». А мне куда с суставами идти? Осень, сырость. Скрылся с глаз чертячьих.
Хлопнули дверью и опечатали ее. Печать у них, правда, липа — сапожища ночью еще раз ковры потоптали, целый буфет серебра вынесли.
Вскоре квартиру поделил сброд. В ватерклозет они таскались со своими сидушками, — на чужие ведь не грех нагадить. Друг-другу не доверяли. Не отходили от плиты, пока ихнее жарилось-парилось — чтоб никто в суп не плюнул и ногу тощей куры не стащил.
В одной комнате — водительница трамвая. Муж ее с Электрозавода кашель с работы домой целый год носил. В трамвае его на кладбище и свезли. Кашля за лязгом вагона, небось, не слышали. И оркестром его потом глушили. И землей его присыпали, а ему хоть в глаза плюй медяками… На груди мертвеца сидел и не уходил. Стервец.
Рабочий еще жив был, я в комнату заглядывал, — думал помочь, но Кашля увидел, понял, что нет. «Шел трамвай 10-й номер, на площадке кто-то помер», — сказал Кашель губами спящего рабочего.
— Не знаешь, Кашель, где жабий камень достать?
— Жабу найди с камнем, — отвечал, — и достань.
— Кашель, ты как две копейки. Где достать-то?
— Кхе-кхе-кхе-кхе, — захлебнулся рабочий кашлем.
Жила еще с дочкой чиновница из Мосмракснаба. Малышка в войну того… А чиновница родила тоску. Та то дверью скрипит, то чай остудит вмиг, не успеешь заварить, то девочкиным голоском что-то на лестнице крикнет.
— Тоска, — спрашивал я у нее. — Может, ты знаешь, где жабий камень лежит?
— В самом моем сердце, — отвечала Тоска.
В средней комнате — метростроевец с женой и тещей. Два мальчика у них, а теща затылком ударилась в подъезде на лестнице. Встала, до комнаты дошла и на кушетке заснула насовсем. Тяжело ее было выносить.
Метростроевец всю жизнь рыл ход к чудищам, — к рексам, топсам и тифонам. Чего хотеть под землю до поры, не знаю. Подземные силой своей не делятся, сколько ты им не жертвуй. Но метростроевец этого не знал. Отдавал вечером деткам кусочки угля — чтоб поигрались. Им-то весело, а мне работа. Души рексов, топсов и тифонов начинали резвиться. С тещей поиграли на лестнице — я не доглядел. Замаялся выкидывать угли метростроевские, чтоб чудища гинули. Дом-то надо спасать.
В старости метростроевца мучали боли в пояснице. Лечился спиртовыми компрессами и прикладыванием капусты. Подворовывал я у него капусту, но ногам не помогало. А спирт он все больше внутрь. Пьяненький, у жены раз сто просил прощения за рексов, топсов и тифонов. Та не понимала.
Дети метростроевца физкультурничали, окна на полдня открывали настежь зимой. Ноги мои студили, тараканов и бабок-соседок. Тараканы пришли ко мне советоваться, что им делать. А что тут делать? Тикать. Только я к дому привязан. Тараканам легче.
Хорошо хоть внуки геологами стали, по полгода дома не бывали, все по степям да по тундрам шаро**бились. Но потом степи и тундры кончились.
Внуки метростроевца сидели вечерами перед телевизором, внутри которого обогревались самые упрямые тараканы, пережившие казни египетские. Смотрели мы то сериал про невероятную любовь, то колдуна. Колдун водил колючими глазами и всех усыплял, ручками своими покручивая над столом.
Однажды колдун решился из телевизора этого выйти к нам, высунул в комнату голову, огляделся, стакан воды им же заряженной выпил и как пошел на внуков, — душу из них вытягивать.
Я тут закричу! А он мне: «Молчи, нечисть!» Я и замолчал, булькаю только, и с места не сдвинусь. Вытянул души колдун, на кулак намотал, в карман спрятал и назад полез в телевизор. Я расколдовался, к розетке метнулся и дернул провод. Телевизор выключился, а колдун застрял — голова и тело там, у себя, а ноги тут дергаются. Сделать ничего не может. Души я у него из кармана заднего вынул, оттуда еще газетка вывалилась с кроссвордом неразгаданным. Украденное на место вернул, потом телевизор снова включил. Колдун как выскочит, пятка аж сверкнула.
Внуки проснулись, морщатся, — плохие сны, говорят, им приснились. Газетку нашли с кроссвордом, еще больше озадачились. Колдуна решили больше не смотреть. Ну и славно. Уж лучше балаболов в галстуках на трибунах или про разбитые фонари кино, позови меня с собой, я приду сквозь злые ночи.
Время прошло, надумали внуки размежеваться. Начали квартиру делить. Спорили, ссорились, договорились продавать. Пока суть да дело, поселили жильцов. Парикмахерку, дизайнерку и smm-щицу. Сделали интернет девицы. Голова у меня от интернета трещит. Я их коробочку, что волны по квартире пускала, сломал. Антенну выдрал. Девицы друг друга обвинили, но потом скинулись на новую. Спросил я, чего делать, у тараканов. Сказали, что шапочка из фольги помогает. Помогла. Но шуршала. Девки все облизывались — думали, рядом шоколад едят.
Комната парикмахерки была завалена баллончиками от лака, красками для волос, цветными колготками.
Дизайнерка работала, сидя на подоконнике, с компьютером на коленях. Очечки круглые, сама рыжая. Матрас на полу, стопки книг с картинками из всяких домов. И я бы там жил.
Smm-щица все по кафе да по турциям моталась, романы крутила, но что-то с ухажерами не складывалось. К психотерапевту даже начала ходить, чтоб тот ей мужа наколдовал.
В эпидемию всем приказали по домам сидеть, чтоб вирус не разносить
Парикмахерка пару раз подпольно подстригла кого-то, схватила штраф. На исправление уехала домой к родителям в пердь.
Дизайнерка, как обычно, проекты мастерила. Потом вдруг заболела, но не вирусом — щеки пунцовые, от телефона своего не отрывается. Посреди шмакдауна за клиента замуж ускакала.
Smm-щица ходила по дому в исподнем. Халат накидывала, только когда курьеры стучались. Эти к ней один за одним шли. То ей фен новый привезли, то еду из ресторана, то ковер для йоги, то набор крышек для банок (от безделья девка начала варенье крутить, да в инстаграм выкладывать — альбом ее такой).
После шмакдауна явились покупатели на квартиру. Ходили не церемонясь. Носы морщили, глядя на smm-щицы быт, — банки с вареньем, трусы на веревке. Ушли, а после внуки звонят smm-щице, авансец, говорят, мы получили, а ты собирай манатки.
Начала девка моя искать, куда б ей приткнуться. Но тут же слегла с этим самым вирусом, вслед за покупателями дома моего. Лежит, еле дышит. Врач из-за двери приоткрытой лекарства ей кинул, как собаке кость. Сказал, что в больницу не повезет — мест там нет.
Пришел я к ней ночью лихорадку прогнать, но та еще и ко мне прицепилась. Лежу за шкафом, дрожу как осина. Думаю, труба. Так меня знобило и трясло, что со шкафа цветочный горшок упал и раскололся.
Так меня smm-щица и вычислила. Сказала: «Выходи, тварь!» Выполз я из-за шкафа. А она вдруг: «Ты чего фольгу на голову надел?» Интернет, говорю, твой. Ну, интернет она никуда деть не смогла — работа у нее. Зато хоть стала ходить не в одних трусах по дому. Стыд ведь. Имбирем с медом с лимоном меня кормила, подняла на ноги. И сама поправилась.
Пришла пора ей съезжать, — курьер привез ей две вещи напоследок. Собачью переноску и камень с китайского интернет-магазина. С азиатских болот. От тамошних жаб, которые даже квакают по-китайски. Сел я на камень и заплакал, как Аленушка. Последний раз такое со мной случилось, когда злодеи в черной машине хозяев на исправление увезли.
Smm-щица меня погладила, платок дала. Подошла к собачьей переноске, открыла дверцу, говорит: «Хочешь со мной? Будет это твой собственный дом».
У меня никогда своего дома не было, — я все за шкафом ныкался. Оглядел стены родные, переноску пластиковую фиолетовую, и обнял smm-щицу за ногу.
Так началась моя новая жизнь с новой хозяйкой. Съел бы ее. Буду ей одеяло, если что, в мороз подтыкать.
#современная проза #современные писатели #литература #формаслов
Читайте также:
Голова — корпус — голова //Современная проза
Махия и Минотавр // Современная проза
Читать рассказы полностью в журнале "Формаслов"