Испытывать привязанность к месту, в котором родился и вырос, для человека естественно. Испытывать к нему какие-то особые чувства, запечатлённые с детства. Желание хотя бы иногда возвращаться туда, если долго находишься где-то далеко. Всё это понятно и нормально, однако бывают некоторые особенности, которые в зависимости от политики могут добавлять этому явлению отдельные дополнения.
Есть два вида людей. Одни считают, что правда должна быть общая для всех. Другие настаивают, что она у каждого своя. Первые к её установлению подходят примерно так: «Мы и к вам не лезем, и вы к нам тоже извольте не лезть. Вам бы понравилось, если бы к вам кто-то вторгался на вашу территорию и стал бы устанавливать свои порядки? Нет? Ну так и нам не понравится». И т.д., по каждому вопросу аналогичный подход.
Тот, для кого «правда у каждого своя», подходит к делу иначе: «Моя Родина всегда права, как бы она не поступала и не делала. И если мы нападаем, мы всегда правы, потому, что на это есть причины и это надо понимать. Если на нас нападают, то они всегда неправы, потому, что этому оправданий быть не может! А если кто-то что-то говорит против интересов нашей Родины, слушать его не надо. А кто этого не хочет понимать, того надо наказывать – идти к нему, и наказывать».
Тот, кто ищет общую для всех правду, рассуждает так: «Ты за правду или против?» Тот, у кого «правда у каждого своя, рассуждает «Ты за наших или нет? Если да – то соглашайся со всем, что мы требуем; если нет, то ты враг!». А ему скажешь: «Что значит – за ваших? Я за правду! Вот если ваши за правду, то я за ваших. Ты просто обозначь, за что вы – какие у тебя проблемы?» – а его так что-то не устраивает: «Какая правда? Ты что? Правда у каждого своя! Ты либо за наших, либо против. Если против, то и говорить с тобой нечего! Потому, что тут либо наши ихних, либо ихние наших – третьего не дано!» Ну вот как-то не нужна ему правда, которая общая для всех должна быть.
В этом суть милитариста: возведением относительности в абсолют он отрицает невыгодную для себя правду. Для него всегда существует только вопрос, ты за наших или нет, а за правду или против – это ему не надо. А если и надо, то только в случаях, если на него вдруг нападают. А когда он сам решит нападать, он как-то об этом забывает.
В чём же основное отличие искателей общей правды от тех, у кого правда своя личная, и для своих личных интересов? В том, что куда первый бы не направился, правда всегда с ним. И везде в защиту его позиций, и всегда способная ему помочь. И она всегда для тех, кому она нужна. И куда бы он не направлялся, он найдёт определённое понимание – пусть не у всех, но кто-то всегда найдётся.
И на её основе должной быть общей для всех правды можно задавать такие вопросы, на которые желающим идти против неё вразумительно ответить будет нечего. И она может быть даже сильнее, чем ор целой толпы, которые могут только орать, но доказать ничего не могут. И она всегда будет при её носителе. И она будет работать. А в правде того, у кого «у каждого правда своя», такого нет. Потому, что никому, кроме своих, он и не нужен с такой «правдой». Ни искателям общей правды, ни искателем «своей», у которых она тоже против общей, да только полярно противоположная его правде.
Понятное дело, что куда бы милитарист со «своей правдой» не пришёл, он везде встретит несогласие. А если он при этом верит ещё, что он прав (а у милитаристов это целая методика), значит, неправым у него будут оппоненты. А значит, везде встретит ненавистные «неправые рожи» оппонентов, которые не хотят ничего слушать и «понимать». И не будет хватать ему приученных синхронно с ним соображать, и гнуть линию в нужную ему сторону. Приспособленных по-умолчанию пропускать все вопросы, на которые у него нет ответа. Готовых ему поддакивать и помогать всеми остальными методами, которые остаются у тех, кто общую для всех правду не любит. И он это знает. И он понимает, что работать его правда будет только там, где определённая система. Где его единомышленники, где нужные ему порядки, заточенные под то, чтобы всё работало, как ему надо. Вот и не комфортно ему. И не знает он, под каким же деревом то ему прилечь, на каком бережку постоять, или на какой камень усесться, чтоб до горизонта ни одной лужайки не было, ассоциирующейся с «ненавистными рожами», которые по этой лужайке ходят, и носят в себе всё то, что он хотел бы выбить из них, да власти нету. Вот и получается у него, что на своей земле он любит каждое деревце и каждую травинку, а на чужой не будет любить, цвети там хоть до горизонта цветами красивее, чем он мог бы себе представить. Свой репейник милее. Потому, что тут у себя он под любым деревцем может прилечь и рассуждать о том, какие все они все там неправые, и никто ему слова поперёк не скажет. И никто его отвечать не заставит на вопросы, на которые ему не нравится отвечать. И каждое его слово, каждый пост, будут подхвачены с пониманием и энтузиазмом, и проплюсованы так, как нигде в другом месте не будут. А там за границей ничего этого не будет. Нет там такого дерева, крона которого обещала настоящее душевное спокойствие, нет такой травы, в которой можно было бы лежать, и смотреть в небо с ощущением лёгкости бытия. Нету ничего, что ассоциировалось бы со своим.
Вот только называется у милитариста всё не такими словами, потому, как на языке милитариста всё называется не своими словами. У милитариста всегда всё скрыто, всё закамуфлировано, всё выдаётся за что-то другое – это в его природе. Ведь жизнь-то для него – это бой, а война – искусство обмана. «Как я люблю родную землю. Тут всё своё. Тут всё родное. Как я всё это люблю – не передать словами… Это надо понимать! А там всё чужое. Там всё неприветливое. Там всё не то. А вот такого, как здесь – нигде нет!».
В таком режиме милитаристу можно создать режим, заставляющий затягивать пояса потуже, или прессующий его свободы – он всё равно не захочет уезжать. Уезжать захочет только то, кто общую правду для всех ищет, если слишком уж совсем невыносимо прессовать будут. Милитарист же привязан особой любовью к родной земле. Его не надо удерживать силой – он сам никуда не хочет. В этом один из фокусов системы – привей человеку милитаристское мышление, и он будет верно служить системе.
Как солнечный свет под линзой в одной точке собирается, а вокруг неё тень, так и вся любовь к земле у милитариста сфокусирована на территории, называющейся, «Родина там, где наши войска». Где столб пограничный проходит, всё, что перед ним растёт, и где можно пройтись, называется «Вот это всё я люблю, вот это я понимаю!» А вот то, что по ту сторону его, всегда будет «А вот это уже нет!». Это всё он не любит, этого он не понимает, это всё ему и за даром не нужно. Пока столб не подвинут. Вот когда «свои» придут, и подвинут подальше, тогда любить начнёт.