Касаясь главной темы этого номера — «Милость», — шеф-редактор «РП» Игорь Мартынов разбирается, почему при всей своей милейшей благовидности эта тема столь противоречива и непродуктивна в наших краях. Даже (и тем более) у мастеров речи.
Милость-немилость — это как кошки-мышки: тот, некто — то ли погубит, то ли спасет. А ты не при делах, сиди помалкивай, пока свора разоряет твой дом, пока франт клеится к твоей жёнке.
Был такой поэт, «милость к падшим призывал», но не к себе. Мольбам о милости предпочитая ствол 12-го калибра и дуэль со смертельными условиями: барьер всего в десять шагов, стрелять позволено с любого расстояния на пути к барьеру. В случае промаха дуэль возобновляется до тех пор, пока не будет результата. Примирение исключено.
Отсрочив схватку, пока Дантес женится на Екатерине Гончаровой, барон Геккерен справил для него у тульских оружейников кольчужку, в которой тот и будет стреляться. Потом возникнет версия о том, что Дантеса спасла пуговица мундира, якобы в нее попал Пушкин. Пушкин попал куда надо, но мог ли щепетильный в вопросах чести предположить столь коварную подноготную у противника? Отстрелявшись, смертельно раненный, спрашивает Дантеса, куда тот ранен. «В грудь», — отвечает Дантес. «Браво!» — восклицает Пушкин. Знал бы про кольчужку призывавший милость к падшим — взял бы на несколько вершков выше, чтоб уже наверняка, в лоб. Немилосердно.
Со смертного одра в записке к императору он хлопочет о милости — но не к себе, а к своему секунданту Данзасу.
В последних словах не милости он просит, но морошки.
Ягодный ассоциативный ряд продолжен в стихах Мандельштама, за год до гибели:
«Я молю, как жалости и милости,
Франция, твоей земли и жимолости,
Правды горлинок твоих и кривды карликовых
Виноградарей в их разгородках марлевых.
В легком декабре твой воздух стриженый
Индевеет — денежный, обиженный…
Но фиалка и в тюрьме: с ума сойти в безбрежности!
Свищет песенка — насмешница, небрежница, —
Где бурлила, королей смывая,
Улица июльская кривая…
А теперь в Париже, в Шартре, в Арле
Государит добрый Чаплин Чарли —
В океанском котелке с растерянною точностью
На шарнирах он куражится с цветочницей
Там, где с розой на груди в двухбашенной испарине
Паутины каменеет шаль,
Жаль, что карусель воздушно-благодарная
Оборачивается, городом дыша, —
Наклони свою шею, безбожница
С золотыми глазами козы,
И кривыми картавыми ножницами
Купы скаредных роз раздразни».
И тут ни слова о помиловании, никаких просьб к тому, кто только этого и ждет, чтоб удостовериться и утвердиться в своей власти. В системе, где правит жимолость, если и есть боги, то такие, как у Эпикура: им равно чужды гнев и милость к людям.
Мастер не просит милости. У Мастера кот-бегемот:
«— Единственно, что может спасти смертельно раненного кота, — проговорил кот, — это глоток бензина… — И, воспользовавшись замешательством, он приложился к круглому отверстию в примусе и напился бензину. Тотчас кровь из-под верхней левой лапы перестала струиться. Кот вскочил живой и бодрый, ухватив примус под мышку, сиганул с ним обратно на камин, а оттуда, раздирая обои, полез по стене и через секунды две оказался высоко над вошедшими, сидящим на металлическом карнизе.
— Вызываю на дуэль! — проорал кот, пролетая над головами на качающейся люстре, и тут опять в лапах у него оказался браунинг, а примус он пристроил между ветвями люстры. Кот прицелился и, летая, как маятник, над головами пришедших, открыл по ним стрельбу. Грохот потряс квартиру. На пол посыпались хрустальные осколки из люстры, треснуло звездами зеркало на камине, полетела штукатурная пыль, запрыгали по полу отработанные гильзы, полопались стекла в окнах, из простреленного примуса начало брызгать бензином. Теперь уж не могло идти речи о том, чтобы взять кота живым…»
Да помилуйте, о какой тут милости речь? С кем надо, со всеми посчитается не только за Пушкина Александра, но и за того парня, распятого на кресте.
Милое дело.
Колонка Игоря Мартынова опубликована в журнале "Русский пионер" №107. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".