- Что?? Ах ты сучка, решила застать нас врасплох, беги немедленно Джон, реши проблему и возвращайся, а я заболтаю эту тварь, что ты сидишь, окаменел? Куда ты смотришь?
- Привет, мальчики, и зачем повышать голос на слугу. Да еще какого – лучшего на все побережье; думаю, вы его мне подарите, когда договоримся, - стремительно вошедшая высокая поджарая блондинка в спортивном костюме и кроссовках, с собранными простой резинкой в пучок волосами и льдистыми глазками на костистом лице картинно погладила молодого латиноамериканца в белом кителе с золотыми галунами по щеке, от чего тот задрожал и покрылся потом.
- Что молчите, дара речи лишились? – Маноло, кресло, - и не этот дурацкий армейский стул, а настоящее, мягкое и с подлокотниками, - чтобы потом, когда ты станешь моим, мне не пришлось наказывать тебя, понимаешь, мальчик?
Ну что, дети мои, в этом доме не принято здороваться? Не принято проявлять гостеприимства? Как, каким непостижимым мне образом это очерствление душ, эта всеобщая утрата культуры, это европейское варварство добралось и до нашего чудного города?
- Добро пожаловать…
- Здравствуй… те…
- Мы же договаривались на…
- Да-да, конечно, но я все равно пробегала мимо – кардиолог рекомендовал мне именно такой подъем, как к вашему дому - и подумала, что уже достаточно устала за тренировку, и зачем возвращаться дважды? И знаете, мне так не терпелось пощебетать с вами о ваших задницах, - спасибо, Маноло, - что я решила зайти чуть раньше. Спонтанность – это ведь обворожительно, и это залог эффективности, и я просто уверена, что не помешала вам. Вы же оба такие джентльмены.
- Пощебетать… о чем?
- О задницах, я же сказала. О ваших. О главной части твоего тела, глупыш. Которой вы оба, судя по тому, как раскорячились и на меня смотрите, еще думаете.
Ну, вы оба! Соберитесь! Что с вами, не отошли от дозы?..
Ау, ребята! Тут все дома?
Итак, малыши, вы воспитали извращенца. Только не надо песен: он клеится к моей Ромулетте, и клеится грубо. И мне интересно, что мы все теперь в связи с этим будем делать.
Поверьте – и я даже не буду сладко улыбаться, чтобы вы мне поверили, - мне совершенно не радует перспектива идти с этим в полицию. И тем более к правозащитникам. Не дергайся, черныш: я же сказала – не радует. Совсем: такая огласка марает всех, и правых, и виноватых, и чистых не остается, поэтому лучше решить все своими силами, между собой, мы же так хорошо и давно знаем друг друга.
И, кстати, признайтесь: вы же на это и рассчитывали, да, Джек, рассчитывали?
А теперь у меня для вас хорошая, по-настоящему новость: можете засунуть свои надежды себе в задницу, так глубоко, как у вас получится, и самоудовлетвориться ими.
У нас с вами будет конкретная и конструктивная сделка – и закрой, пожалуйста, рот, Джон, твои слюни меня сегодня не возбуждают, кто бы мог себе такое представить, да и к чему бы это?
Итак, мы решим нашу проблему – точнее, мы решим вашу проблему, дети, сейчас и здесь, и решим окончательно. Джек, я обращаюсь к тебе, потому что Джон, - не хочу тебя обидеть, но ты где-то витаешь, в каких-то облаках.
Джек, хоть ты тут, вы что, накурились?
- Да, Альда, я тут, но согласись, что, застав нас врасплох, ты могла бы застать нас и накурившимися.
- Молодец, малыш, ты мне всегда нравился. Твоя находчивость.
Так вот, это извращение – гнуснейшее, которое можно придумать, жертвой которого пала моя невинная дочь… Что? Джек, что ты там бормочешь себе под нос, можно вслух, чтобы я тоже слышала? – да и Джону, наверное, будет интересно, - да, Джон?
- Она все-таки не пала, мы говорим пока даже не о выраженных намерениях, не говоря уже о действиях, мы говорим лишь о некоем ощущении, причем только тобой и при этом ничем содержательно не подкрепленном, об ощущении некоей потенциальной возможности, равно негативной и равно неприятной для каждого из нас, верно, Альда?
- Как хорошо ты ведешь переговоры, Джек, - ты умница, но здесь ты не соскочишь. Это не «ощущения возможности», это конкретные намерения, уже воплощенные в конкретные действия, и то, что вы в теме, при всей скрытности нынешней молодежи и полной суверенности ее жизни, доказывает это с предельной убедительностью. Вы воспитали извращенца, воспитали его сознательно и злонамеренно, а затем вы направили его против меня, против моей семьи, против моей дочери, - и у вас все еще хватает наглости рассказывать мне, чья дочь только что подверглась нападению подготовленного вами и выпущенного вами в свет извращенца, об «ощущениях возможности»?
Мальчики, да вы сказились. Вы совершаете преступление, прямо здесь и сейчас, преступление против меня и моей семьи, и рассказываете при этом об ощущениях?
Вот именно это называю извращением не я – именно это называет извращением закон.
- Альда, ты же знаешь, мы относимся к тебе с величайшим уважением…
- Ну, если теперь вот это называется «уважением», - то да, я знаю. Теперь знаю, но только теперь.
- Но ради бога, объясни, к чему все это? Я допускаю, что наш Юлий пару раз посмотрел на твою Ромулетту, может быть, даже поговорил с ней о чем-то отвлеченном, пару раз, но не больше – он хорошо воспитан, он не мог себе позволить ничего такого, он об этом попросту ничего не знает – он не может знать…
- «Ничего такого»? Вы в своем уме? Вы что, думаете, я пришла бы сюда и тратила на вас свою жизнь из-за каких-то взглядов? Он соблазнял ее, он развращал ее, он говорил с ней, - так же, как я сейчас говорю с вами, - и он говорил ей про ее фигуру, про ее стати. Про ее губы, про ее глаза, про ее лицо. Он нагло и прилюдно домогался ее, и я хочу решить с вами то, как мы будем выходить из этой ситуации.
Я добрый человек, я не хочу видеть вас и даже его в тюрьме, но мы должны разрешить эту ситуацию раз и навсегда.
- Подожди минуту, Альда, - внезапно ожил Джон, - я, кажется, понимаю. Я понял, это совсем не то, о чем мы сейчас говорим. Это очень смешно, но он действительно изучает древнюю историю, древний мир. Тогда были странные обычаи, тогда разврат был нормой и люди даже размножались противоестественным образом, подобно животным, - и у них было много разных странных верований.
- Он что, ко всему еще и исповедует эти древние культы? – брезгливо сморщилась Альда.
- Нет, конечно нет, ни минуты, он же цивилизованный человек, - но он их изучает! На летней школе ему поручили подготовить доклад по «библии» - это древний трактат, основа нашей веры, из которой выросла наша церковь, - и ее частью является «песнь песней» Соломона. Я знаю ее, я помню ее, потому что, когда мы только познакомились, - ты читал мне ее, Джек, ты же декламировал мне ее, встав на колено, ты помнишь?
- Это наше, Джон, зачем рассказывать?
- Потому что это памятник культуры, и я учил его с Юлием наизусть, готовясь к тестам, - и, возможно, он просто репетировал, просто повторял исторический текст об Исусе, готовясь к проверке, - и делал это при людях, он же немного аутист, это теперь не только политкошерно, но и модно, - и Ромулетта просто напрасно приняла это за свой счет, он же часто разговаривает сам с собой, верно, Джек?
- Вы хорошо играете в пас, но у вас слишком много странных имен, мальчики. Соломон, теперь Исусе, - кто эти люди? Их имена звучат, как у террористов.
(Продолжение следует)
Этот текст - отрывок из книги «Праздничный ад свободы»: https://xn----8sbalcgsi5aih6o.xn--p1ai/19060-prazdnichnyy-ad-svobody
Для исчерпывающего понимания того, что, как и почему происходит - моя книга «Конец эпохи: осторожно, двери открываются!» (13-е издание) Том 1. Общая теория глобализации
Том 2. Специальная теория глобализации
В электронном виде: Том 1. Общая теория глобализации
Том 2. Специальная теория глобализации.
Кроме того, рекомендую мою книгу о том, как не выживать, а жить под властью одичалых строителей блатного феодализма: «Жизнь в катастрофе: победи кризис сам!» (издание пятое)