(1879-1964)
«Тот, кто хочет обнять мир в его целостности, обязан принять во внимание и то, что не определяется всеобщим. Мир есть не только идея, но и эмпирический факт. Изучение идей схватывает только одну сторону мира, один его элемент, а не весь мир в целом. И если изучение идей есть род точного знания, то изучение мира в целом не может быть знанием безусловно точным, поскольку в знании этом содержатся элементы чисто исторические, находящие выражения в фактических, а не рациональных истинах. Поэтому философия, понимая ее как знание о целом, не может быть точной наукой. Кто в наше время стремится к построению философии как точной науки, уподобляется тем древним философам, которые, открыв в мире количественные отношения, отождествили существо мира с числом; или тем материалистам, которые, открыв материальное лицо природы и опознав некоторые законы, управляющие материей, сделали заключение, что мир в целом чисто материален; или тем гносеологам, которые, познав соотносительность объекта с субъектом, пришли к выводу, что все познаваемое нами как мир чисто субъективно по своему существу»
Н. Н. Алексеев
Как мы уже отмечали в очерке о Е. В. Спекторском, для многих русских юристов, сформировавшихся в дореволюционную пору, проблемы права были неразрывно связаны с самым широким спектром философских вопросов. Такие люди, как Б. Н. Чичерин, П. И. Новгородцев, Л. И. Петражицкий, прославились не только в качестве правоведов, но и философов права. На юридическом факультете учился Н. А. Бердяев (был отчислен за участие в студенческих беспорядках), выпускниками юридического факультета были Е. А. Трубецкой, И. А. Ильин, Б. П. Вышеславцев, Г. Д. Гурвич, А. А. Боровой и др. Наш сегодняшний герой принадлежит, условно, к «младшему поколению» этой славной плеяды русских юристов-мыслителей. Речь идет о Н. Н. Алексееве (1879–1964), ученике Новгородцева. В его наследии можно выделить две составляющие: собственно философию права (т.н. «феноменологическую философию права» в зрелый период) и евразийскую историософию. Безусловно, для Алексеева обе эти темы были связаны, однако он никогда не смешивал их. Так, хотя некоторые его философско-правовые идеи с большим или меньшим успехом применялись в рамках легитимации евразийского проекта, сам этот проект не был их «органическим источником». Иначе говоря, можно утверждать сравнительную автономию этих двух направлений мысли философа, хотя во всех тех случаях, где явная связь между философией права и евразийством Алексеева наличествует, ее следует отмечать. Мы сосредоточимся на философии права и жизненном пути Алексеева без детализации его евразийских воззрений. Для этого обратимся к вступительной статье А. П. Альбова, Д. В Масленникова и М. Б. Ревновой к современному изданию «Основ философии права» (СПб, 1998; первое издание – Прага, 1924) под названием «Николай Алексеев: между стихией и Логосом». Приводим выдержки из текста:
«Судьба и жизненный путь Н.Н. Алексеева во многом типичны для ученых его поколения, родившихся в 70-80-е годы прошлого века и вошедших в науку в эпоху "серебряного века" русской культуры. Первые годы жизни и деятельности Алексеева связаны с Москвой. Он поступил на юридический факультет Московского университета, но в 1902 г. за участие в революционной деятельности бы исключен из него и продолжил образование за Границей, в Дрездене. После первой русской резолюции в связи с общей амнистией Алексеев восстанавливается в Московском университете, где ведущим правоведом в то время уже был П.И. Новгородцев. Новгородцева Алексеев называл своим учителем. Ему он был обязан не только профессиональными знаниями в области истории и теории права, но и формированием своего мировоззрения как ученого. В эти годы Алексеев отходит от первоначального увлечения марксизмом и обращается к трудам классиков философии права – к Аристотелю, Канту, Гегелю. <…> В 1908 г. молодой ученый направляется для продолжения образования за рубеж и вплоть до 1910 г. стажируется в университетах Берлина, Гейдельберга, Парижа, где знакомится с новейшими юридическими и философскими теориями.
Наибольшее влияние на него оказало неокантианство Марбургской и Баденской школ. Он разделяет многие из теоретических установок неокантианства, а неокантианская методология надолго становится для него образцом научности. Позже приходит увлечение феноменологией Э. Гуссерля. Религиозно-нравственные мотивы также почти где слышны в творчестве раннего Алексеева они будут усиливаться с годами, под влиянием жизненных обстоятельств и пережитой российской трагедии. По возвращении на родину Николай Николаевич публикует свою первую фундаментальную работу "Науки общественные и естественные в историческом взаимоотношении их методов. Очерки по истории и методологии общественных наук" (М., 1912). <…>
Гегель окончательно преодолевает натурализм школ естественного права Нового времени. Математический метод, как показал он, адекватный в области механики, отнюдь не имеет универсального значения, поскольку количество само по себе – лишь один из моментов в системе логических категорий, и к тому же совсем не высший. Алексеев выделяет важную для себя сторону в гегелевском подходе к анализу общественных явлений: автор "Науки логики" выступал против разложения качеств на количества – он хотел оставаться при "качественно-конкретном", за которым признавал онтологическое и теоретико-познавательное значение. Именно стремление постичь "качественно-конкретное" в обществе и праве, которое Алексеев находил также в учении Аристотеля, у средневековых схоластов и Лейбница, составит в дальнейшем его главную программную установку. Гегелевским решением этой задачи он не удовлетворен: "... Гегель облек принятое им "качественно-конкретное" в рациональные схемы диалектической логики. Таким образом, получилась удивительная картина: крайности сошлись, реакция против рационализма сама породила философскую концепцию, своим рационализмом едва ли не превосходящую старые механические аналогии". Однако "культурно-историческое бытие не есть бытие логического". И от того, что "математический монизм сменился диалектическим", социальной науке не легче. Здесь нужно заметить, что Алексеев разделял общий в то время взгляд на гегелевскую диалектическую логику как на абстрактную логическую схему, который еще не до конца преодолен и современным гегелеведением…<…>
Установившееся в философии после Гегеля стремление преодолеть "логицизм" немецкого идеализма имеет своим результатом возрождение механистического материализма и натурализма в духе Нового времени. <…> Маркс поставил предел натурализму в области наук об обществе и праве, но механистическая теория общества и теория исторического материализма – это звенья одной цепи. Отталкиваясь от критики марксизма, Алексеев формулирует собственную научную задачу, которую с отрицательной стороны составляет "критика существующего социально-научного сознания, поскольку проявляется оно в фактическом составе натуралистических социальных теорий", а с положительной – создание теории, которая была 6ы строго научна и в то же время учитывала идею "невозможности полнейшей рационализации общественных отношений – той рационализации, вера в которую, с одной стороны, воплощается в мечтах о близком земном рае, с другой – связывалась с убеждением, что общественную науку можно вылить в математически-рациональные формулы". Алексеев указывает на своего учителя П.И. Новгородцева, который неоднократно формулировал эту основополагающую для молодого правоведа идею невозможности рационального "счисления" общественных отношений. <…>
Работа молодого ученого имела успех и признание в научном сообществе России. С 1912 г. – он профессор права в Москве, наряду с педагогической работой активно занимается разработкой методологических и философских вопросов права. Результатом стал выход в свет серии последовавших одна за другой работ: "Введение в изучение права" (М., 1918), "Очерки по общей теории государства. Основные предпосылки и гипотезы государственной науки" (М., 1919), "Общее учение о праве" (Симферополь, 1919) и завершающая цикл книга "Основы философии права" (Прага, 1924), которую автор заканчивает уже в эмиграции. <…>
К более глубокому осмыслению опыта русской революции, ее уроков и возможностей выхода из беззакония Алексеев обратится несколько позже, присоединившись к евразийскому движению. Пока что он хочет лишь еще раз, по возможности коротко и просто, выразить идею права и обосновать его необходимость. Однако это под силу лишь философской науке о праве. Именно "вопрос о месте права в мире, о месте его в различных пластах бытия, является главнейшей проблемой философии права". <…>
Распространенная ошибка в определении государства и правовых отношений проистекала, согласно Алексееву, из стремления большинства правоведов найти и фетишизировать какую-либо субстанцию, которая якобы стоит за этими отношениями или символизирует их. Являясь централизованной системой общественных отношений, властным отношением между личностями, "государство не может быть никаким самостоятельным существом, ни организмом, ни личностью, ни субстанцией, – но некоторой постоянной точкой социальных связей". Субъект права также может быть определен как некоторый абстрактный, постоянно сохраняющийся центр правоотношений, который отнюдь не всегда может быть персонифицирован: "... быть субъектом права означает ничто иное, как стоять в центре известных правовых отношений, пребывать в них, охранять их, двигать, изменять, направлять, вступать в другие правоотношения и связи. Таким центром может быть не только носитель известного сознания, но и разные другие предметы – неодушевленные вещи, лица, еще не родившиеся, союзы и общества". <…>
В феноменологической философии, искавшей с помощью особо организованных мыслительных операций – редукций – изначальные принципы сознания и ориентировавшей науку на исследование прежде всего его феноменов, Алексеев видел предпосылку для решения своей главной задачи: остаться на почве строгого научного знания и в то же время избежать неправомерной рационализации объективной действительности. Впрочем, степень влияния феноменологии на Алексеева вряд ли следует преувеличивать. В максимальной степени оно чувствуется в его учении о ценностях в праве (глава IV) – тема традиционная как для феноменологии, так и для неокантианства – но в остальном Алексеев предстает в первую очередь как оригинальный русский мыслитель, и этим прежде всего ценен его труд. Обобщив обширный современный материал по философии и теории права, русский правовед строит систему, основой которой делает три важнейшие темы русской философии права: субъект права, ценность в праве, идеал правоотношений. <…>
Последние годы жизни Алексеев посвятил не только научной, но и литературной деятельности, опубликовано несколько художественных произведений. В 1955 г. В Нью-Норке увидела свет объемная работа "Идея государства: Очерки по истории политической мысли". В 1953 и в 1956 гг. издавалась книга "Мир и Душа". Одна из последних книг русского ученого – "Формы мышления и атомная революция". Эта работа имела чисто философский характер. В ней Алексеев ставил вопрос о том, сохраняют ли в атомный век свое значение всеобщие категории, возникшие еще в древней философии: бытие, ничто, время, пространство, причинность, закон, случай и др. Его вывод однозначен: ценность философского знания неоспорима для всех эпох и для любых форм знания.
Доказательством тому могли бы, пожалуй, служить сама жизнь и творчество Николая Николаевича Алексеева – ученого-юриста, который в одну из самых страшных эпох в истории человечества стремился донести до людей идею права, неразрывно связав ее с метафизическим постижением смысла бытия. Можно лишь сожалеть, что этот выдающийся ученый, доживший до глубокой старости, долгие годы находился за пределами своей Родины, не преподавал в наших университетах, не оставил последователей и учеников. Такие его качества, как исключительная образованность, желание и умение использовать последние результаты мировой науки, могли бы стать той высокой планкой, которая бы задавала теоретический уровень наших научных правоведческих школ. Сегодня в нашем распоряжении лишь труды, оставшиеся в наследие от выдающегося ученого».
Расширенный список русских философов: перейти