Я неподвижно стою на ступеньках, глядя на свое отражение в блестящем щите с трофеями. Я провожу ладонью по лицу, закрываю глаза и прошу Заступника послать мне каплю чуда.
Намара открывает рот, чтобы поприветствовать меня какой-нибудь заранее заготовленной мерзостью, но знакомый пронзительный звук колокольчика заставляет ее вскинуть глаза.
Когда приходят траурные девы, даже шашки в страхе пролезают сквозь щели.
Слуги открывают двери, отчим почтительно кланяется, почти ломаясь в талии, Намара падает на колени и начинает неистово молиться Трехголовому. По крайней мере, ее голова, всегда такая забитая скрабами и мелочностью, могла хоть что-то сделать: она научилась молиться узурпировавшему ее богу, и даже я едва слышал нордические отголоски в суровом халларнийском языке, словно искры от кузнечного молота.
- Бог, который видит все, может защитить дом смиренных", - сказала верховная жрица, переступая порог.
На ее груди висел обсидиановый медальон в форме глаза. Он такой же тяжелый, как и взгляд, которым она одаривает обитателей замка.
Сзади появились еще четверо, рассеянные вдоль стен, как безмолвные призраки.
Последнему, шестому, на вид не больше десяти лет. На его круглой, выбритой под шарик голове свежая вязь избитых шрамов. Звонит колокол, и с каждым звонком Намара почти в экстазе, когда толстое, раздутое тело ее отчима двигается, как желе.
- Кроткие покорны и славят Провидца", - прошептала она, прижимаясь губами к одеянию Верховной жрицы.
'Я так не думаю, когда она оттягивает подол и внимательно смотрит на лицо Намары.
"Уведите ее! - Я мысленно кричу. - Твой трехголовый бог будет рад испить крови такой красавицы!".