Второй сон Вардвана Варжапетяна: число бездны
Другие важные сны стали целыми рубежами в моей жизни. Когда я начал издавать армяно-еврейский журнал «Ной», несколько раз посещал Израиль, меня приглашали. Во время первой поездки я был членом жюри в соревновании сборных КВН Израиля и Армении, единственным неевреем в жюри. Последний тур, обе эти команды идут вровень. Последним было домашнее задание: три члена жюри отдали победу израильской команде, три — армянской. И вот мой голос решающий. Я его отдал израильской команде. Армяне меня чуть не растерзали. Хотя, если честно, мне обе команды не понравились, потому что они уже тогда вместо экспромтов использовали заготовки.
В Израиле я посетил «Яд Вашем» – музей истории Холокоста и героизма евреев. И там впервые мне назвали точную цифру, сколько было уничтожено евреев в годы Второй мировой войны. На тот момент было известно 5 миллионов 820 тысяч с чем-то. Этот мемориал меня поразил, но поразило и вот еще что: молодые люди, увидев в «Яд Вашем» весь этот ужас, как человека превращали в пепел, дым и прах, увидев, как это страшно, выходят из мемориального комплекса – и смеются. Сперва печаль, слезы, но потом жизнь быстро берет свое. И я стал думать, как взорвать в головах людей этот стереотип: было уничтожено 6 миллионов евреев. 6 миллионов – вот как это? Прямо так, 6 миллионов ровно? Такие цифры ни в коем случае нельзя округлять! Как это можно округлить? На 70 тысяч или на 150 тысяч больше? Это же люди. И я стал думать, как организовать восстание против этого бездумного повторения: было уничтожено 6 миллионов евреев…
Вскоре я увидел сон: огромный пустырь, на нем стоит двухэтажный деревянный домик. Я прохожу по скрипучим ступенькам на второй этаж, а там комната, в которой стоит огромный стол, заваленный грудой всяких интересных книг. И вижу: одна книга совершенно необычная. Она драгоценная, ее листы из золота. Я даже их переворачивал, и эти листы звенели. А на страницах – черные строчки из цифр, строчка за строчкой, все ими заполнено. Я проснулся и понял, что должен сделать.
Я взял пачку бумаги и начал писать цифры безо всякого порядка: 0, 3, 4, 1, 7, 9, 8, 4… Моя задача была в том, чтобы написать столько цифр, сколько было уничтожено евреев. Каждая цифра – уничтоженный еврей. Два года я писал, исписал гору листов. Писал каждый день по 5, по 7 часов. Это очень тяжелый труд – столько цифр написать. Писал и плакал, писал и плакал. Потом я отнес написанное в типографию, чтобы они напечатали рукопись в виде книги. Я назвал ее «Число бездны».
Страницы этой книги не пронумерованы, потому что для евреев она начинается с конца. Моя задача была – сделать такую книгу, которая была бы без всяких слов понятна хоть японцу, хоть арабу, хоть мексиканцу, кому угодно. Я понял, что на это издание не должен собирать пожертвования, как на армяно-еврейский альманах «Ной». Я понял, что должен заплатить сам, и занял 12 тысяч долларов – для меня это была огромная сумма! Книга вышла тиражом 999 экземпляров, я 10 лет продавал ее и расплачивался с долгами. А когда она еще готовилась, мне позвонил директор типографии и говорит: «Вардван, рабочие спрашивают, что это такое мы печатаем? Цифры, цифры, листы, листы – бесконечно. Черные такие. Это же не шпионская шифровка какая-то? Это что такое?» А книга большая, почти 900 страниц. «Мы, – говорит, – чувствуем, что это что-то страшное и зловещее. Что мы печатаем? Придите, расскажите рабочим!» Я пришел, рассказал про евреев, про Холокост. Они были поражены и очень бережно потом все сделали.
Уже изданное «Число бездны» я подарил трем выдающимся ученым: академику Арнольду, математику, академику физико-химических наук Гольданскому и выдающемуся астроному Раушенбаху. Арнольд, великий математик, полистал и говорит: «Ну и что? Что вы хотели сказать этой книгой?» И Гольданский сказал: «Да… Да…» И Раушенбах тоже. Я был поражен. Рабочие поняли, для чего и что это такое, а великие ученые – не поняли. На презентацию книги я пригласил советника по культуре Израиля, замечательного писателя Шамая Голана. Он мне говорит: «Вардван, ну вы же были у нас в Израиле, в музее „Яд Вашем“ были. Что вы, нееврей, можете добавить к тому, что уже написано? Целые библиотеки можно заставить книгами о Холокосте». Говорю: «Ну это не мне судить, если будет время – приходите». Он пришел. Я дал ему книгу, он открыл ее и говорит: «Вардван, вы сделали то, до чего не додумались евреи всего мира. Не надо ни памятников, ни музеев, тут все есть!..» Мне слали письма со всего света: от Библиотеки Конгресса США, от нобелевского лауреата Эли Визеля, от министров, от простых людей.
Недавно я узнал в «Яд Вашем», что через 10 лет после выхода «Числа бездны» дополнительно стало известно еще более 500 тысяч имен жертв. Если бы сейчас нашелся какой-нибудь благодетель, я бы дописал книгу и сделал бы второе издание, потому что «шесть миллионов» – они ни о чем не говорят, они никого не пугают. Помню, как мне сказал драматург Александр Гельман: «Вардванчик, ты сам не знаешь, что ты сотворил. Я теперь знаю, где 12 членов моей семьи. Они здесь. 12 циферок – это мой младший брат, моя бабушка… Твоя книга у меня как двенадцать надгробий дома».
Приключения
Я с детства мечтал быть самым-самым. Но я понимал, что самым красивым не стану, самым сильным не стану, самым богатым тоже (но это меня никогда и не занимало). Такое тщеславие меня не оставляло всю жизнь, может быть, даже и по сию пору не оставляет. Бывало, я ставил какие-то дурацкие рекорды. Допустим, на одной работе фронтовик мне рассказал, как во время войны они прошли вокруг Москвы не то 103 километра, не то 113. Шли они больше двух суток. А я и говорю: «Могу за сутки пройти». Поспорили. И я вышел ранним августовским утром в китайских кедах и по бетонке шел-шел-шел 17 часов без перерыва, пока у меня эти кеды не развалились. Я прошел 83 километра. Сейчас оглядываюсь и думаю: ну просто ужас.
Однажды я решил проверить, сколько смогу не пить и не есть. И вот на глазах у своей жены Маргариты Хемлин, замечательной писательницы, я не ел и не пил шесть с половиной суток. Мог бы и больше, но испугался: вдруг перейду какой-то невосполнимый, резервный рубеж организма. Стал опять есть и пить.
В молодости меня как-то раз послали в колхоз. Мне было 19 лет. Я был лаборантом в Энергетическом институте, которым руководил академик Глеб Кржижановский, друг Ленина, написавший «Вы жертвою пали…». Оттуда меня послали в колхоз, и там с местными мужиками у меня зашел разговор о том, кто в округе самый сильный. Мужики сошлись во мнении, что самый сильный – какой-то там тракторист Коля: он может 150 килограмм взять и тащить. А я говорю: «Могу двести!» Они говорят: «Ну ладно, и мы все можем двести». Отмахиваются от меня, как от мухи. А я опять, бес какой-то меня толкал. Надоел я им в результате. «Ладно, – говорят, – давай, спорим. Вот здесь (мы были на току) – весы, зерно, мешки. Давай!» Насыпают два мешка крепких, один – сто килограмм, второй – сто килограмм. Условие: от весов дойти до навеса, где и хранится пшеница, примерно 50 шагов. Завязывают эти два мешка. Вчетвером берут и кладут мешок на плечи: а пшеница, она идеально просто облегает, прямо прилипает. Положили, говорят: «Сейчас же упадешь!» Я говорю: «Давай-давай». Вот когда они положили второй мешок поверх первого, я почувствовал, что меня, как гармошку, сплющило, будто по колено в землю вбило. Вздохнуть не могу. Думаю, что делать: сбросить стыдно, а как сдвинуться с места, не знаю. Я даже мизинцем пошевелить не могу. И тем не менее как-то и мизинцем я пошевелил, и другими пальцами, и какой-то сантиметр прошел, два, шажок – и дошел до конца, выполнил условие. Я выиграл бутылку водки, тем самым оценив свою жизнь в три рубля. Я много думал об этом случае, потому что по всем мыслимым и немыслимым обстоятельствам должен был мгновенно переломиться позвоночник или что-то такое. В чем же объяснение? Я же не богатырь никакой, никогда спортом не занимался. И я придумал только одно объяснение: что Господь, видя мою беспросветную тупость, послал четырех ангелов, которые поддерживали мешок за четыре угла. Иначе я не могу объяснить, как мне это удалось сделать. Вот такие тщеславие, гордыня, глупость сопутствуют мне всю жизнь. Но что-то удается осуществлять не то чтобы вечное, но доброе, разумное и интересное.
Еще одно приключение – мой уход из журналистов в охотники в Туву. Я учился заочно на факультете журналистики: два года проучился в уральском университете, два – в казанском, и последние два – в московском. Заочно. У меня был научный руководитель – очень известный человек Дитмар Эльяшевич Розенталь, все пользуются его справочниками по орфографии и пунктуации. Темы для дипломных работ тогда были примерно такие: «Партийность в печати», «Как писать очерк». Мне все это было неинтересно. Я придумал себе другую тему – «Фантастика Рэя Брэдбери», и Дитмар Эльяшевич очень испугался. Говорит: «Зачем вам это нужно?» Потому что печатать его тогда печатали, Брэдбери, «Марсианские хроники» уже вышли, «451 градус по Фаренгейту», а написано о нем было очень мало. Но когда узнал, что я написал письмо Брэдбери в Америку и получил от него здоровенную бандероль с журналами, ему посвященными, с его книжками, он перестал спорить. Я попросил Брэдбери ответить на кучу вопросов: например, что послужило поводом для написания его самого знаменитого романа, «451 градус по Фаренгейту». Он говорит: «Это протест против гитлеровской, франкистской и сталинской диктатуры». В общем, антисоветское, я ни одного слова не мог использовать. Но поскольку он мне столько материалов прислал, я сделал диплом. На защите моего диплома оппонентом был один американист известный – он предложил сразу присвоить мне степень кандидата филологических наук, настолько был потрясен дипломом. А в ректорате ответили, что за 200 лет в Московском университете такого прецедента не было, но сказали: «Мы согласны сразу зачислить Варжапетяна в аспирантуру, а его диплом засчитать за вступительный реферат». И я подумал: «Зачем мне это? Я давно хотел поехать в Туву. Особенно с тех пор, как узнал, что это самый центр Азии (то есть место, наиболее удаленное ото всех океанов), что там начинается Енисей. А их единственная русская газета, «Тувинская правда», тогда слезно молила: «Пришлите нам журналиста, пришлите». Двенадцать лет они запрос посылали, но ни одного дурака не нашлось. Вот я и нашелся. Приехал в столицу Тувы, Кызыл, стал работать в газете. Работал-работал, а главный редактор не разрешал мне чай пить в кабинете. Он говорит: «Это что, чайная что ли?» Я говорю: «Работал до этого в «Литературной газете», там и портвейн продают, и коньяк, и пиво!» А он в ответ: «Это вы клевещете!» В общем, недолго поработал я там и ушел в охотники, в самый глухой район Тувы. Там около года охотничал, добывал рыбу. Убить никого толком мне так и не довелось, лишь однажды убил волчицу, да и то скорее от испуга.
В общем, кем я только не был: и грузчиком работал, и в железнодорожной прачечной, и почтальоном, и охранником на автостоянке, и лаборантом, и в геолого-разведочной партии, учился в медицинском училище, был журналистом. Столько всяких занятий – и все пригодилось, как мне кажется. Особенно пригодилось, когда я решил стать писателем. А стать им я решил, когда был охотником. У меня была тогда своя избушка в этой республике Тува, в самом глухом ее районе, Тоджинском. (Тува, между прочим, до 1912 года входила в состав Китая, Урянхайский край. Я видел людей, которые еще были рабами у князей, рассказывали мне всякие страшные и удивительные истории.) Там я и решил чего-нибудь попробовать написать.
Продолжение следует…
ПРЕДЫДУЩАЯ ЧАСТЬ
Автор: Федор ДЕРЕВЯНКИН
Издание "Истоки" приглашает Вас на наш сайт, где есть много интересных и разнообразных публикаций!