«Звезды и солдаты». Фильм этот — совместная постановка венгерской киностудии «Мафильм» и нашего «Мосфильма», сценарий писали Дьюла Хэрнади и Георгий Мдивани. Мы все очень ждали появления этого фильма, потому что тема его поистине грандиозна по своей важности.
Впервые в этой картине показывается участие венгров в нашей гражданской войне на стороне красных, впервые задается вопрос: что же привело простых венгерских рабочих, крестьян, солдат в далекую от них Россию? Что же заставило их сражаться на стороне революции и умирать вдалеке от родины?
— Что вы здесь делаете? Что вам надо в этой нашей войне? — кричит белый офицер в лицо пленному венгру. Венгр молчит. Но каждому должно быть ясно, что, борясь на стороне нашей революции, выполняя свой интернациональный долг, венгры защищали свою молодую Венгерскую Советскую республику.
Об этом картина. И нельзя не радоваться, что такая картина появилась, что ставил ее один из лучших венгерских режиссеров, художник тонкий, нервный, одновременно суровый и лирический, постановщик таких широко известных фильмов, как « Кантата», «Так я пришел», «Без надежды»...
И когда сразу после вступительных титров на экране возникает летящая, как бы плывущая над землей конница, готовишься к встрече с произведением большим и самобытным.
Однако сразу же начинается «но». Уже в первых сценах картины революционная Россия предстает на экране странной, безлюдной, почти музейной. Все снято у нас, в самом сердце России, под Костромой, у стен древнего Ипатьевского монастыря. Но сам выбор места съемок — монастырь, березовая роща, просторы ржаных полей, излучина реки, — как это ни парадоксально, предопределил невозможность раскрыть истинное лицо, создать правдивый поэтический образ страны, объятой революцией.
И хотя почти все снято на природе, вне декораций, все выглядит именно декорацией. Почему? Да потому, что для того чтобы передать дух революции, нужно было выбирать не церкви, не березы, не кресты, не рожь, а нечто другое.
Все действие в фильме построено по принципу контраста: прекрасная природа и жестокие люди. Дикая ненависть, расправы, убийства, погони, предательства, насилия царят среди людей.
Озверевшие белые расстреливают, топят, насилуют. Но то же делают и красные... В густой, спелой ржи валяются тела убитых. В тихую, лирическую речку багром сталкивают трупы, топят живых людей. Живые люди...
Собственно, живых людей в картине нет, как нет сколько-нибудь подробно разработанных судеб, историй... Люди на экране возникают как знаки, как иероглифы. Режиссер больше любуется скульптурностью поз, обнаженным телом, нежели внутренним миром человека. И без устали показывает смерть...
Я думаю что Миклош Янчо перещеголял финалы шекспировских драм с их обилием смертей, но не добился сочувствия к убитым и убиваемым. Ибо на экране нет человека, а есть одетые в белье или вовсе раздетые живописные фигуры. Совершенно исключена психология образов, равно как и психология событий.
Любопытно в этой связи высказанное в интервью замечание одного из актеров — М. Козакова, снимавшегося в фильме. «Скажите, вам интересно сниматься у Янчо?» — «Необычно. Это не похоже на то, что я делаю в театре или в других фильмах. Миклош Янчо снимает длинными кусками с очень сложными внутрикадровыми построениями. Я не получаю почти никаких психологических заданий, но он очень требователен к четкости перемещений, к ритму...».
«Никаких психологических заданий»... Абстракция. Танец смерти. И нет у зрителя возможности вглядеться в глаза людей, понять, что движет их поступками. Запоминаются не люди, но великолепно снятые пейзажи, стены древних церквей и плывущие над землей, потом скачущие, мчащиеся, останавливающиеся, падающие, ржущие кони...
Можно отдавать преимущество визуальному кинематографу перед литературным, можно почти полностью изгнать из фильма диалоги, оставив только необходимые «служебные» фразы... все это можно. Но нельзя, я думаю, безнаказанно принести в жертву живописности самый смысл картины, упростить этот смысл до однозначной абстракции — жестокость, смерть и красота равнодушной природы. Ведь при этом исчезают живая душа, движение событий и разрушается связь времен. А я знаю, что для режиссера Янчо как во всех его других картинах, так и в этой было важным не просто восстановить еще одну страницу прошлой истории, не просто живописать событие, а обратиться к сегодняшнему человеку, к современнику, его встревожить, ему напомнить, его, может быть, укорить.
Я не знаю, какой будет встреча фильма «Звезды и солдаты» со зрителями. Возможно, фильм с успехом пройдет в странах, где мало знают Россию и нашу революцию. У нас, я полагаю, он вызовет споры.
Мне же лично этот фильм внушает беспокойство. В нем высокое режиссерское мастерство, блестящий талант режиссера выразились, если так можно сказать, диктаторски. Миклош Янчо, видимо, диктаторствовал на съемках картины, увлекаясь фактурой человека, красотой природы, величием архитектуры. При этом он не опирался в своих поисках, в своем творчестве на встречную актерскую инициативу, на литературный сценарий. Он подавлял как режиссер и актера и драматурга. Он «лепил» свой живописный образ вещи в манере чисто визуальной, чисто пластической, чисто внешней.
И все же в картине много интересного, ошеломляющего, неожиданного, потому что многое снято, вылеплено мастерски.
Но шаг ли это вперед в творческом пути Янчо? Не думаю. Назад? Тоже нет. Скорее это шаг в сторону от его прежних произведений, всегда отличающихся глубокой проблемной драматургией» (Цит. по: Погожева Л. Письмо из города Печ // Искусство кино. 1968. № 4. С. 102-105)