Найти тему
Журнал "Лучик"

Тонкие миры Татьяны Толстой

Оглавление

Её первый сборник рассказов назывался «На золотом крыльце сидели...». Помните? «Булку будиш? Какать будиш?» Ещё бы...

На заре. Номер на "Волге" ленинградский ещё
На заре. Номер на "Волге" ленинградский ещё

Или рассказ про то, как на диване лежит мужик и глядит в потолок. Раз в полгода приезжает сосед, капитан дальнего плавания, принимает ванну и заливает его – может быть, той самой водой, что ворочает валы к югу от мыса Горн. Заливает, отслюнявливает мужику «на ремонт» – и мужик лежит до следующего капитанова отпуска. А над диваном у него висит карта мира – и раздражает своей Австралией. Хочется встать и вырвать Австралию с корнем. У неё тяжёлые зелёные потроха, брюхо облипло водорослями, с них весомо, обнадёживающе капает на пол... Я от этого рассказа умирал просто.

Потом было потом. Писательница (а может, то был её сын-дизайнер?) придумала выпускать книжки с названиями из четырёх букв: «Кысь», «День», «Ночь», «Река»… Этот аскетический тетрамарафон утомлял, что твоя Австралия, и когда наконец вышел сборник с нормальным названием «Лёгкие миры», я выдохнул.

Москва. Северное Медведково, родимое
Москва. Северное Медведково, родимое

Вообще-то существует понятие «тонкие миры» (мистика, эзотерика и так далее), но тут оно по понятной причине недопустимо. Может возникнуть непрошеная оппозиция с фамилией автора.

Что же это за «лёгкие миры» получились? Цитирую зачины рассказов из сборника:

«Пошла в магазин, купила кучу продуктов...»

«Сходила на рынок за всякими безбожно дорогими продуктами...»

«Стою в очереди на кассу в «Перекрёстке»...

«В Питере, оказывается, есть сеть меховых магазинов...»

Толстая сменила специализацию. Раньше она представительствовала и впрямь от тонких миров – шёпот, лёгкое дыханье... Теперь Татьяна Никитична переключилась на массовую литературу в жанре «лытдыбра» (дневниковой записи в интернет-блоге).

Неверно думать, что массовый жанр – «низкий». Он «господствующий». А стремление к господству, даже некоторому барству – в натуре Татьяны Никитичны. Господствовать же по старинке, опираясь только на «происхождение», на аристократическую исключительность, сегодня нельзя. Проще надо быть! И к тебе потянутся люди.

"Двигаться дальше. Как это трудно – двигаться дальше..."
"Двигаться дальше. Как это трудно – двигаться дальше..."

Религия массового общества – потребление. И «лёгкие миры» Татьяны Толстой раз за разом закручиваются вокруг «ситуаций потребления»:

«Есть палочками меня научил Аркадий Ваксберг»…

«Вот купила себе в Нью-Йорке красивую шёлковую кофточку»…

«Шли с Иркой по улице в Сохо. Видим в витрине…»

«Как-то раз, давным-давно, я купила стиральную машину…»

«Когда я жила в Америке, у нас по соседству был большой супермаркет…»

«Лютой ненавистью я ненавижу салат «Мимоза»…

С тунцом
С тунцом

Татьяна Толстая неизменный главный положительный герой всех своих рассказов. Всё, что можно победить, побеждает (всяких продавцов и сантехников). Что победить нельзя (дураков, дороги, качество сервиса) – порицает.

Ситуации потребления дарят радость встреч с тяжёлыми мирами:

«Засорилась раковина – пообщалась с народом».

Народ, как и следовало ожидать, оказывается негодным:

«Народ, он ведь постоянно занят физическим трудом, даже не приносящим результатов».

Вспоминается, как один интернет-деятель, дискутировал однажды на телевидении с рабочими Уралвагонзавода. Мы, говорил он им, работаем, а вы клепаете бесполезный хлам и живёте на наши налоги. И ведь был прав!.. По-своему... Зачем человеку, который привык летать самолётом, нужны железнодорожные вагоны?

-5

А вот Татьяна Никитична рассказывает, как исцелила калеку-нищего – липового, разумеется. (Привязалась к нему, стала что-то нудить, он подхватил костыли, сбежал.) Рассказывает со странным воодушевлением, наполняя читателя экстатической дрожью. А меня что-то смущает... Что?

Она же сделала хорошее дело: открыла читателям глаза на проблему профессионального нищенства? Отчего же так странно, неприятно на сердце?

И вдруг понимаешь: всё дело в словечке «исцелила». Это же она (отскоком от известной сцены из фильма «Праздник святого Йоргена») чудотворцев пародирует... Там настоящие расслабленные, тут фальшивый, там сострадание, тут злорадство...

Кадр из к/ф "Праздник святого Йоргена". Справа – Игорь Ильинский
Кадр из к/ф "Праздник святого Йоргена". Справа – Игорь Ильинский

Дважды в книге Татьяна Никитична со странной гордостью говорит о своей сестре: «Она ведьма!» – и один раз даже добавляет: «Такой у неё дар». Вряд ли мастерица слова не чувствует, что слово «дар» подразумевает контекст «Божий». А тут?

Также дважды упомянут составитель «Словаря русского мата» Плуцер-Сарно. И совсем без счёта встречаются всевозможные предметы его исследований, то есть сам русский мат. С заменой буковок и без. В прямой речи и в авторской. Чаще в авторской. В авторской больше. Много, густо, неприятно, необязательно... Вроде мясистых родинок на бледной коже.

-7

Э, да это же… Точно, я понял.

Это мушки, которыми в XVIII веке красавицы залепливали прыщи. Сперва мушки были нужны именно и только для этого: прыщи были не редкостью. Потом – «оттенять белизну кожи», потом – подавать сигналы кавалерам и, по мере усложнения «языка мушек», – символизировать социальный статус, возраст женщины и чуть ли ни что она ела на обед.

-8

Так же и мат. Бывает нужен для маскировки предмета высказывания или неопределённости чувств и мыслей, бывает – для красоты (ну, ведь красиво же), бывает для обозначения свободы (владения языком, совести или сегодня вечером) и так далее.

Вот думаю, на какой же стадии развития «языка мушек» находится Татьяна Никитична. На второй – оттенять аристократизм?

То есть напоминать о нём? Напоминать о том, что где-то тут, в этой книжке, в этой писательской судьбе, в этом авторе он когда-то предполагался?

-9

Далее читайте:

"Разве я ругался?" Случай на операции

Ночью звонок из поселковой больницы. Вскрыли женщине живот – и не знают, что делать дальше. «Приезжайте, пожалуйста».

-10

Также на канале:

А всё-таки он их «срезал»! Об известном рассказе Василия Шукшина

Лучший русский рассказ в XXI веке

Честный, советский... Книги нашего детства

Как убивали русскую литературу