Чтобы продемонстрировать, как может выглядеть литературоведческий анализ конкретного художественного текста, я начал выкладывать выпуски, посвященные подробному разбору культового фильма Балабанова «Брат»: https://youtu.be/IS-_joGANDM. Естественно, серьезная работа с конкретным произведением всегда предполагает анализ его реальной рецепции – на практике это значит, что я прочитал все зрительские рецензии на «Кинопоиске» и систематизировал содержание этих отзывов, чтобы понять, как «работает» фильм. Самое любопытное, что все эти тексты говорят многое не только и не столько о самом «Брате», сколько о нас самих – о зрителях, о той культуре, в которой эти тексты были написаны. Дело в том, что сама манера «говорения» о том или ином произведении явно указывает на некоторую инерционность нашего мышления, на привычки, когда-то нам навязанные – в первую очередь, школьной литературой. Даже если мы в свое время почти не слушали на уроках, если презирали школьный подход, не любили классические тексты и т. д. – все равно этот школьный подход не мог «не въесться» в сознание, просто потому что в детстве и подростковом возрасте зачастую у нас перед глазами просто нет какой-то другой модели рассуждения о художественных произведениях.
И вот то, что ясно дает о себе знать в отзывах о «Брате»:
1) вера в то, что чем «реалистичней» и «правдивей» текст, тем он лучше;
2) потребность раскладывать героев на хороших и плохих;
3) вера в то, что классика священна и любые аллюзии на классику делают текст лучше, «серьезней»;
4) неумение и нежелание работать со «сложным», непонятным материалом;
5) потребность в целом выносить оценки и выявлять в произведении дидактический посыл.
Итак, я буду привязывать эти наблюдения к соответствующим выпускам с анализом фильма. Сегодня давайте поговорим о реализме и реалистичности.
Большинство зрителей говорит об атмосферности фильма «Брат», о реалистичности и узнаваемости показанного мира. В редких отрицательных рецензиях, напротив, отмечают абсолютное неправдоподобие сюжета (герой в одиночку побеждает целую банду преступников, милиции в городе как будто нет вообще, что уж говорить о моментах вроде того, когда пуля волшебным образом попадает в плеер, так что герой остается жив). Но суть одна: зрителям важно определить, правдив ли фильм, и часто уже исходя из этого они выносят оценку.
Между тем, откуда вообще берется мысль, что произведение искусства должно быть правдивым (причем в максимально прямолинейном смысле)? И это в конце 20 века, когда нам известны самые разные художественные системы от романтизма до разных линий авангарда? Ответ, конечно, очевиден: всё дело в высоком статусе «реализма» в советской культуре. «Объективное изображение действительности» ставится в советскую эпоху во главу угла, и даже вся досоветская литература перелопачивается, подверстывается под этот принцип. Поэтому авторы вроде обэриутов просто вычеркиваются из официального литературного поля, правильные «фантасты» вроде Гоголя или Салтыкова-Щедрина объявляются сатириками, которые на самом деле в первую очередь хотели подчеркнуть те или иные элементы актуальной социальной действительности, и даже в абсолютно нереалистические тексты откровенных романтиков (вспомним Лермонтовскую лирику) вчитывается социальная проблематика и всё прочее…
Но не стоит забывать, что социалистический реализм, хоть и заявлял, что важно объективно изображать действительность, в то же время заявлял, что нужно изображать ее в революционном развитии. Соцреализм держался на глобальном противоречии, что порождало следующую систему культуры: автор рисует приукрашенную, идеальную реальность, заявляет, что действительность именно такова, а все зрители/читатели делают вид, что они в это верят. К 90-м годам этот зазор между действительностью и тем, какой она рисовалась, стал очевиден.
Когда в связи с разрушением Советского Союза культура стала перестраиваться, сама риторика разговоров об искусстве не сильно изменилась (я имею в виду в первую очередь школьную литературу, речи политиков и культурных деятелей и проч.). «Коммунизм» кое-где заменили на «православие», «народность» и «патриотизм» оставили на своих местах. На своем месте оставили и реализм с этим принципом объективного изображения действительности. То есть в момент, когда можно было наконец освободиться от необходимости говорить о реализме как о высшей ценности, «наша» культура просто обвинила «советскую» культуру во лжи. Так ведь проще: просто сменить плюс на минус, а не менять саму манеру мышления. Подобное, кстати, происходило в самых разных сферах – стоит вспомнить хотя бы то, как сын Юлия Даниэля описывал диссидентское движение: ранних диссидентов, понимавших, что риторика властей просто оторвана от реальности, сменили поздние диссиденты, которые просто обвинили власть во лжи и объявили Солженицына своими пророком.
Но вернемся к теме. Сейчас официальная культура (особенно школьная система) предъявляет произведениям все те же требования правдоподобия, что и раньше. Ну, с небольшими изменениями. Скажем, если текст совсем авангардный и автор сразу дает понять, что он не описывает реальность в ее бытовом понимании, это ему могут простить. Хотя обратите внимание на то, что Хлебников и Хармс, вроде уже официально признанные большими писателями, в среднестатистической школе разве что упоминаются вскользь, не более. Если же автор выбирает более сложный способ выстраивания отношений между текстом и реальностью, многие будут прочитывать его в совершенно неподходящей для него системе условностей. Ну, знаете этих читателей, которые говорят, что им не нравится Довлатов, потому что он все врёт? Хотя произведения Довлатова настолько очевидно игровые, что нормальному человеку в голову не придет подходить к ним с меркой «правда/неправда». Но такова уж привычка нашего восприятия искусства. Так что и Балабанов попадает под раздачу: каждый зритель считает важным отметить, правдив ли режиссер.
Но что значит правдивость? В каких случаях мы начинаем говорить о пресловутой реалистичности? Когда-то давно я смотрел какую-то фантастическую драму, где инопланетяне похитили у женщины ребенка, убедив всех вокруг, что его никогда не существовала. И женщина весь фильм «правдоподобно» переживала по этому поводу. И этот фильм воспринимается гораздо более «правдивым» и «реалистичным», чем какой-нибудь Джеймс Бонд или боевик с Джеки Чаном – хотя там нет инопланетян. Да это еще что. Недавно в ленте наткнулся на фотографию советской лестничной площадки, вылепленной из пластилина, а под ней комментарии, суть которых сводилась к тому, что когда смотришь на эту пластилиновую поделку, чувствуешь эффект погружения, какой не вызвала бы фотография реального подъезда.
Все дело в том, что, когда мы говорим про искусство, мы говорим в первую очередь о том, за счет чего и какие у зрителей или читателей возникают ощущения. И когда зрителям хочется заявить о «правдивости» фильма, речь как раз о том, что у них возникло «ощущение» этой самой «правдивости». А это ощущение может сложиться или не сложиться в зависимости от того, какими приемами пользуется автор, а не в зависимости от того, соответствует ли в бытовом плане художественный мир внешней действительности.
Вот в одном из редких отрицательных отзывах на «Брата» говорилось, мол, «не понимаю восторгов по поводу атмосферности фильма... он же снимался в 90-е, так что это естественно, что в нем атмосфера 90-х!» На самом деле это вовсе не естественно. Если вы возьмете камеру, выйдете на улицу и начнете снимать что видите, у вас не получится фильма, передающего атмосферу эпохи. Чтоб возникло это ощущение, нужно продумать, какие элементы действительности выделить, а какие пропустить, какую речь, какую манеру поведения запечатлеть – нужно понимать, какие элементы реальности обусловлены эпохой, а какие более универсальны, например.
Причем важно понимать, что ощущение узнавания может возникнуть даже когда происходит что-то фантастическое – так работает, например, сатира, гротеск. Когда зрители впервые смотрели гоголевского «Ревизора», они чувствовали эффект узнавания. Конечно, они знали, что в реальности нет и не было, допустим, человека, который брал бы взятки борзыми щенками. Но когда Ляпкин-Тяпкин говорит, мол, «беру взятки, но чем взятки? Борзыми щенками. Это совсем иное дело» – зрители узнают не конкретные детали, а манеру мышления, манеру поведения (ну кто из нас не встречал человека, который полагал бы, что предоставлять определенные услуги в обмен не на деньги, но на что-то другое, скажем, ответные услуги – это вовсе не то же самое, что быть коррупционером, нет-нет, это другое, «совсем иное дело»). У того же Довлатова есть «бродячие ситуации», одинаковые мини-истории, в которых в одном произведении участвуют одни известные люди, а в другом – совершенно другие. Потому что неважно, кто в реальности в них участвовал и происходили ли они вообще. Эффект узнавания порождается узнаваемой логикой поведения персонажей.
К чему я все это веду? Важно понимать, что то самое ощущение атмосферности, узнаваемости, которое возникает у многих зрителей «Брата», никак не связано с бытовым правдоподобием в примитивном смысле. Просто у нас со школы нет подходящих слов, чтобы описать, как фильм на нас воздействует. Вот и возникают слова «реализм», «правда»…
Между тем, то, как зрители погружаются в художественный мир «Брата», может быть типологически ближе к тому, как мы погружаемся просто в какую-то интересную книжку с проработанным художественным миром, нежели к тому, как воздействует на нас, скажем, публицистика. И, знаете, если бы мне нужно было в школе подготовить отдельный урок, посвященный тому, как создается иллюзия «правдоподобия» художественного мира, я бы разобрал «Гарри Поттера» (внимание к детской/подростковой действительности, в том числе к манере поведения; проработанность бытовой стороны волшебного мира; внимание к деталям повседневной реальности, переосмысленным с помощью приема остранения, и проч.). Это, возможно, помогло бы освободить школьников от некой зашоренности мышления.
В общем, подведу итог. Актуальность, бытовое правдоподобие, социальная проблематика, правильный дидактический посыл – в советской школе эти совершенно разные вещи смешались воедино в понятии «реализм». Сейчас пора бы уже понять, что все эти моменты вовсе не обязательно связаны между собой. И пора уже освободиться от необходимости считать, что реалистичность – это обязательное качество хорошего текста.