Б.Б. лысел и это его удручало. Мужик он был видный и нравился женщинам, и ему нравилось им нравиться. А тут лысина! Я, чтобы как-то поддержать его, вспомнил старую шутку о том, что лысина освобождает больше места для поцелуев. Шутка ему понравилась, но не более того. Тогда я предложил ему:
- А хочешь, в знак солидарности, я постригусь наголо? Оба будем лысыми.
Он только пожал плечами.
Скажу честно: стричься «под нулевку» каждый год для меня было скорее нормой, чем отступлением от нее. Я это делал по укоренившейся с детства интернатской привычке, когда нас всех, за исключением старших классов, перед наступлением лета подвергали этой процедуре. Не знаю, как остальным, но мне это не казалось унизительным. Скажу более, я считал, что такая стрижка способствует росту волос и препятствует их раннему выпадению.
Итак, сказано сделано. Парикмахерская у нас находилась в спортивно-торговом комплексе. Когда я уселся в кресло и попросил постричь меня наголо, парикмахер, пожилой индус, вдруг помрачнел и по окончании стрижки долго массировал мне голову. Я знал, что у данного парикмахера массаж головы был неотъемлемой частью стрижки и поэтому не придал этому особого значения, просто подумал, что в этот раз процедура несколько затянулась.
Когда на другое утро я вышел вместе со всеми к автобусу, чтобы ехать на работу, то, подходя к остановке, намеренно снял шляпу, чтобы дать возможность моим попутчикам вдоволь порезвиться за счет моей новоиспеченной лысины и тем самым раз и навсегда выпустить пар на эту тему. Что и произошло и длилось вплоть до момента прибытия автобуса. С непокрытой головой под непрекращающийся град шуточек я прошел через весь автобус и уселся на свое место рядом с водителем. Его реакция меня поразила. Он как-то сразу сник и выразил мне искреннее соболезнование. Я спросил его, что он имеет в виду. Он молча указал на мою голову и сказал:
- Я не знал, что у вас тоже стригутся наголо, когда умирает кто-то из родственников.
Мне стало ясно, отчего так странно вел себя парикмахер.
Я ответил ему, что у нас в стране такого обычая нет, и что я просто решил изменить прическу.
Водителем у нас был сикх. Видимо в тот день у сикхов был праздник, потому что на голове водителя красовался пышный белый тюрбан, а за поясом висел кинжал.
Автобус тронулся и под непрекращающийся шквал шуток по поводу моей лысины стал набирать скорость. Спустя какое-то время кто-то заметил необычный наряд водителя и прежде всего кинжал на его боку и тема резко поменялась. Теперь объектом шуток стал кинжал и, разгоряченные бурным весельем, шутники стали требовать, чтобы водитель показал им свой кинжал на том основании, что тот явно заржавел из-за того, что его никогда не вынимали из ножен.
Я добросовестно перевожу водителю шутки его пассажиров. Вдруг на скорости где-то около восьмидесяти миль он вдруг бросает руль, с горящими глазами всем туловищем оборачивается к шутникам и, чеканя слова, выдает:
- Если я выну кинжал из ножен, то смогу его туда вернуть только тогда, когда он обагриться кровью.
Я говорю, что обязательно переведу его слова, а он пусть снова возьмется за руль.
Затем я, как он ранее, всем корпусом оборачиваюсь к нашим с ним насмешникам и не без мстительного удовольствия медленно, слово в слово, перевожу им его тираду.
В автобусе мгновенно наступает гробовая тишина.
Самое интересное, что история с моей лысиной на этом не закончилась. Спустя несколько дней, когда страсти немного улеглись и только не ленивые продолжали еще шутить по этому поводу, меня вдруг вызывает к себе консул. Едва я успеваю перешагнуть порог его кабинета, как он говорит:
- Вы что себе позволяете? Сначала работали под Ива Монтана, а теперь что, под Юла Бриннера?
У меня от неожиданности, и, прежде всего, от нелепости данного, если можно так сказать, обвинения в буквальном смысле отвисает челюсть, и это мое потрясение его, видимо, отрезвляет, потому что он, не говоря ни слова, вдруг стремительно, почти бегом, выходит из кабинета.
Я до сих пор не могу понять, что именно стояло за данным вызовом, но что меня, как ни странно, утешает в этом происшествии - это то, что никогда более в жизни я не удостаивался столь высокого и, на мой взгляд, совершенно не заслуженного комплимента относительно своей внешности.