Кто-то мудрый сказал, что нельзя дважды окунуться в одну и ту же реку… А в любовь? А в любовь – можно. Да ещё как – с головой!
Моя знакомая говорит, что у её подруги аж дыхание захватило, когда увидела своего возлюбленного через четверть века, но женщина она сильная, виду не подала, а сначала усадила его в кресло и заставила прочитать неотправленные письма, которые писала ему двадцать пять лет…
Бывшая подруга разыскала Зину чудом, потому что за это время она сменила не только место жительства и фамилию, но сменила даже профессию, попробуй тут найди. Только Валька Серова, их бывшая староста, оказалась такой дотошной, что перекопала все родственные и дружеские связи и, вот поди ж ты, нашла.
Когда она позвонила первый раз, телефон просто раскалился от их «короткого» разговора, в котором они перебрали общих знакомых не только из их группы, но и с предыдущего курса. И только та фамилия, которую Зине хотелось услышать больше всего, так и не прозвучала.
Но Зина была почему-то уверена, что он, Глеб - заводила всех компаний, лучший гитарист и песенник, дамский угодник, в конце концов, приедет обязательно, обойдутся ли без него?
Положив трубку на место, она присела на диван и отдышалась, а только потом открыла нижнюю створку книжного шкафа и достала пачку писем, завёрнутых в выцветшую от времени старую газету. Развязала ленточку, взяла первое.
Оно было датировано 4 июня 1967 года. Стала вспоминать всё, как было. Тогда они с подружкой, тоже Валей, только Алексеевой, гуляли по набережной, смеялись, фотографировались. Зина надела своё самое красивое платье, выпускное, как будто судьба уже предсказывала ей необычную встречу. Так и вышло. Вечером, в городском саду около танцплощадки кто-то легонько толкнул ее в спину:
- Ой, извините, девушка! Вы, кажется, грустите?
Очнувшись от воспоминаний, Зина начала читать письмо: «…кто-то легонько дёрнул меня за шапку. Оглянулась с самой счастливой улыбкой и замерла на миг, не веря глазам… Ты, мой любимый и единственный, ещё помнишь, что я существую… Я и сейчас чувствую на себе лучики твоих глаз, вижу твоё бледное лицо всегда будто чем-то опечаленное. Главное – я увидела тебя снова, как в тот раз…»
В тот раз, когда они познакомились, Глеб поинтересовался, где она учится. Зина ответила:
- Поступила в пединститут…
- О, мы очень даже любим девушек из пединститута…
Тогда Зина не знала злого смысла этих слов, не знала, что он, действительно, любил девушек из пединститута, не знала она тогда и того, что эта встреча поставит роковой знак на всю её дальнейшую жизнь, что Глеб ради интереса занёс её имя и доверенное ему сердце в длинный список своих поклонниц.
А тогда ей показалось, что только она, совсем ничем не приметная девчонка, сумеет сделать его человеком, поверившим в настоящее счастье, сумеет рассеять грусть в его глазах, заставит их цвести улыбкой. Ей казалось, что она научила бы его любить и верить в настоящую любовь, если бы не это чёрное число календаря её жизни… Но оно было, оно во всем виновато, оно разрушило её веру в людей, оно уничтожило сразу всё, оно…, оно…, оно… Одна минута… А может, и не в ней вовсе дело?
Просто подружка сказала: « Я сейчас Глеба видела, он шёл с девчонками, одна из них – Ира…»
Ира… Что значило это имя в её судьбе? Да почти ничего, если не считать самую малость – она отняла у Зины самое дорогое, её Глеба.
Отняла? Да нет, он сам ушёл, значит, она была лучше. Было обидно за те счастливые дни и месяцы, когда Зина отказывалась верить всем, кроме него, когда была уверена, что он принадлежит только ей, он дышит только для неё, значит, он и тогда не был с ней честен до конца. В это не хотелось верить… Но однажды Ира, легко, почти играючи, рассказала о их романтических отношениях, развеяв разом все её розовые мечты. И сказка первой любви превратилась в дурной сон. А как хотелось, чтобы он повторился…
Зина взяла в руки еще одно письмо, на нем стояла дата – 24 июня 1968 года:
«Вчера был вечер танцев. Я пошла с очень плохим настроением, днём девчонки сказали, что ты уже уехал на каникулы. Значит, я тебя не увижу очень – очень долго… Кружились пары, а я вспоминала песню «Красивые слова», под которую ты всегда приглашал меня танцевать. Какой ты особенный, несравнимый с другими, как незаметно, но очень понятно можешь о чем-то намекнуть, укорить. Вот только незаслуженно, почему ты не веришь в мою любовь? Как ещё тебе доказать? Неужели эту боль моей души ты считаешь только красивыми словами? А ведь я не люблю их сама, и тебя-то ценю за то, что ты в отличие от других не говорил мне этих красивых слов, с тобой было очень просто и очень трудно одновременно. А для тебя, Глеб, я найду ещё самые хорошие, самые простые слова, только вот если б ты верил. Это не увлечение, нет, это моя любовь. Я много раз слушала своё сердце, и оно всегда щемит радостно и грустно, как только я вспоминаю о тебе. Прошло уже так много времени, мы давно не говорили с тобой по душам, ты, наверное, давно уже вычеркнул меня из своей памяти, а я все твержу и твержу: «Мой Глеб…»
Писем было много, вся юность, а потом и вся жизнь была в них. В них было даже её короткое замужество…
После института их раскидали по всей стране, адреса Глеба у неё не было, да и о чем речь – «мой адрес не дом и не улица, мой адрес – Советский Союз…»
В маленькой сельской школке на окраине деревни она писала очередное письмо:
«Здравствуй, мой ясный! Вот и опять я с тобой…Ты не ждал этого? Конечно, нет. А думаешь, я ждала тогда, на выпускном вечере, что ты подойдёшь? В душе-то надеялась, а наяву даже думать боялась и вдруг рядом: «Добрый вечер!» Как будто туча маленьких иголок вонзилась в меня, волна сомнений и счастья захлестнула и понесла. Ты пригласил на танец, моя ладонь лежала у тебя на груди, ты был рядом, я слышала стук твоего сердца…Ты сказал, что очень хотел танцевать со мной… Если бы это было правдой… Не скрою, мне было очень хорошо от твоих слов, хотя, я уверена, в зале была не одна девушка, которой ты сказал такие слова… Но ведь и мне, и мне тоже! Я спросила, куда ты поедешь по направлению, а ты рассмеялся: «Ой, далеко! В Новосибирск!» Я пообещала, что куплю цветную карту. Глупо? Наверное… Но карту я всё-таки купила…»
В письме Зина написала, что коротать долгие зимние вечера к ней заходил мужчина-вдовец, сынишка которого Паша учится в её классе. Написала и о том, что на третью зиму, совершенно отчаявшись и одичав от одиночества, она приняла его предложение и вышла замуж:
«У меня хорошая семья, на работе уважают. Всё ладно. Недавно получила открытку от нашего общего друга Зубыча, он всё ещё не женат. О тебе ни слова, наверное, не знает, где ты. Не знаю и я. Не знаю твоего адреса. А это и к лучшему. Минуты слабости придут – не так опасно! Мы с тобой «не судьба». Теперь это уже ясно. Ну что же, воспоминания – это не преступление. Я помню тебя, добра тебе желаю и покоя. Муж мой оказался добрым и покладистым, души во мне не чает…»
Это было правдой, Зина ждала ребёнка и даже успела сказать об этом мужу, и Пашке сказала о том, что у него, у Пашки, скоро будет братик или сестрёнка.
Но выстроить до конца своё женское счастье Господь ей не позволил, муж погиб под колёсами пьяного водителя, когда Зина была на третьем месяце беременности. После похорон шушукались соседки, мол, сдаст теперь Зинаида Ивановна Пашку в детдом, куда ей с двоими. Но она однажды, увидев слёзы на глазах мальчугана, строго сказала:
- Паша, не ныть! Ты теперь в доме за главного, будем вместе горе горевать, а позволит жизнь, так и радоваться…
Она родила дочку. В первый же вечер после роддома, уложив детей, Зина села писать письмо Глебу:
«Ну, здравствуй, Глеб! Жизнь моя изменилась - я стала мамой двоих детей. Жизнь кружит и кружит, а в моей памяти всё тот последний вечер, когда ты улыбнулся и прошёл мимо, мы даже не простились… Столько лет прошло, а я всё жду и на что-то ещё надеюсь, наверное, на чудо… »
Приняв приглашение подруги и приехав в город своей юности, где не бывала целую вечность, Зина, прежде всего, побрела навещать памятные сердцу места.
Город показался каким-то растерянным, будто стеснялся того, что не сумеет оправдать возлагаемых на него ожиданий. Встреча с друзьями получилась трепетной - и плакали, и смеялись, вспоминая свои первые влюбленности и страдания, разговоры не стихали до утра. И только уже перед отъездом Зина решилась и спросила, не знают ли кто-нибудь, где сейчас Глеб и как сложилась его судьба.
Девчонки дружно заулыбались, а Седова сказала:
- Какая судьба? Болтается один, ты же помнишь, какой он был любвеобильный… Жена выгнала, ездит к матери на каждый выходной… Кстати, о тебе недавно спрашивал, но я же о тебе тогда ещё ничего не знала. Хочешь адрес его дам?
- Нет, - Зина помотала головой, - ты ему телефон мой дай, захочет, пусть позвонит…
…Едва она переступила порог дома, как раздался настойчивый телефонный звонок, человек с голосом Глеба на том конце провода, даже не поздоровавшись, взволнованно произнес:
- Зина, накрывай на стол, я еду…
После первых объятий и неловких поцелуев, преодолевая смущение, он спросил:
- Ну, как ты жила эти годы?
Вместо ответа Зина протянула ему увесистую пачку неотправленных писем…
А совсем недавно состоялась очередная встреча выпускников, я поинтересовалась у Вали Седовой, как всё прошло. Она засмеялась:
- Сначала в ресторане гуляли, а потом, когда верные и примерные по домам разъехались, остальные ко мне пошли и гуляли до утра, песни пели, хохмили, спали на полу, кто с кем не разберёшь, только что проводила.
Кстати, Зина с Глебом приезжали, пятнадцать лет как вместе, не налюбуются друг на друга, всё меня благодарят, что свела их. Внуков уже не сосчитать сколько, снохи, зятья, и её, и его… Она же хорошая, Зина, всех привечает, говорит, что ещё домик по соседству прикупили, на лето, вместо гостиницы. Следующая встреча у них будет… А что, и поедем, теперь все мы - пенсионеры, соберёмся и поедем…Ладно, может, на том свете с меня хоть один грех спишется за то, что им встретиться помогла…