Ольга Атрощенко, кандидат искусствоведения, Государственная Третьяковская галерея:
Когда Серов оказался в орбите царской семьи, то становится совершенно ясным и понятным, что он выходит и на орбиту первого портретиста России. Дальше уже к нему обращаются аристократы, это и семья Юсуповых, это и Орловы и многие другие, и Серов, таким образом, работает, выполняя портреты по заказу. Но, казалось бы, в этой среде можно было легко стать придворным живописцем, можно было легко писать огромное количество портретов, получая определённые деньги, которые необходимы были семье, и быть спокойным, то есть, склониться на путь такого салонного живописца. Но не тот характер был у Валентина Александровича, работал он всегда чрезвычайно долго. Даже Николай Второй при написании портрета в тужурке дал Серову 16 сеансов. Этот достаточно много. Юсупова – 80 сеансов, для вот этого знаменитого портрета. Она говорила, что она и полнела, и худела, он всё писал и писал. То есть, он выбирал, не столько выбирал, как написать, он сразу понимал, он постигал свою модель.
То же самое было и с Орловой, которая дала сто сеансов для этого роскошного портрета, который украшает Русский музей. И конечно же, вот этот известный скандал с Александрой Фёдоровной, когда он был недоволен, что ему сделали замечание. Он сказал, что больше я в этом доме не работаю. И действительно так выполнил своё слово, как бы не пытался Николай Второй через Дягилева, через других лиц привлечь и свети весь этот инцидент на шутку и привлечь его вновь к написанию портретов царской семьи. Серов уже на это не согласился. Вообще на весь творческий процесс Серову было отпущено четверть века. И десять лет из этого времени он работал, создавая портреты царской семьи.
У него не было достаточно средств, у него не было, вы, наверное, очень удивитесь, своего частного дома. Он снимал квартиры. У него было определённое пристрастие к квартирам, он очень любил помещаться на третьем, чтобы на самом последнем жили дети, на втором этаже размещался он, вот такая мастерская, импровизированная как бы из жилого помещения.
Как отмечают его дети в воспоминаниях, Ольга Валентиновна об этом писала, что в принципе в этой мастерской всё было очень скромно. То есть, этюдник, чистые кисти. На стене висело всего несколько этюдов его близких друзей, он даже не хранил свои вещи. Да собственно они и не могли храниться, потому что он всегда на заказ, и они всегда попадали в частные руки.
И сам он очень часто шутил, что он как врач, разъезжает по разным домам и там пишет портреты. И вот Гиршман он писал в интерьере обставленном новым гарнитуром карельской берёзы, который купил супруг Генриэтте Леопольдовне. Он написал её роскошный портрет. Полину Щербатову он писал в интерьерах особняка на Новинском бульваре. И так каждого практически. И своей мастерской как таковой у него и не было.
Семья нуждалась, потому что семья была большая, а Серов не такие уж большие деньги брал за портреты, это как правило, не больше четырёх тысяч рублей. Это тоже императорская семья платила. А в принципе у него от одной до двух тысяч, а писал он очень долго. Это не какой-то стремительный, за два сеанса. Даже более того, Серов мог сразу же уловить человека, передать его портретное сходство, и когда заказчик видел своё изображение, он говорил: "Мне это нравится". Довольный, всё, получилось. Но что делал Серов? Он либо разрывал, если это была бумага с портретом Гиршман, мы знаем историю, либо счищал мастихином красочный слой и начинал заново тиранить себя и модель. Потому что ему хотелось достичь то, о чём я вам уже сказала – вытащить характеристику, и не только показать общий характер и его роль в обществе, к чему стремились, допустим, передвижники, а показать его чисто человеческие качества.
И поэтому такие получались истории, когда вот Лесков, не только живые глаза, в них, он был молодой, ему было около тридцати лет, он увидел то, чего боялся Лесков, вот этот страх смерти в глазах. Понимаете, когда картина была выставлена на передвижной выставке, и Лесков спросил, в какую же раму он одел этот портрет, он ответил: "В тёмную". Он понял – вот уже смерть. А он уже был тогда безнадёжно болен. И Серов это почувствовал.
И вот эту тайную сторону жизни человека ему нужно было вытащить. Ему нужно было понять, осознать. И мало того, предать совершенно иначе, нежели портрет Лескова написан в такой манере, портрет Гиршман в другой, портрет Орлова в следующей. Он находит даже другие средства. Пишет темперой. То есть, использует совершенно другие материалы.
И это нужно было, чтобы не повторяться. Вот это отличие от салонного живописца, ему не нужно, он достиг эффекта определённого, и на нём можно какое-то время жить. Вы представляете, он достиг эффекта в самом начале своего творческого пути, в двадцать два года, когда он написал «Девочку с персиками». И что бы ему уж дальше не писать такие роскошные портреты? Но нет, он переходит на другую совершенно манеру. А дальше следующую, следующую. Ищет, пока не дошёл до Иды Рубинштейн.
Таких живописцев у нас действительно не так много. Которые вот так стремительно прошли через всё искусство, не останавливаясь, не передыхая. Почему он собственно умер на одном дыхании? То есть в работе, сразу же. То есть, собираясь писать, ехать, опять же не в свою мастерскую, а в дом к Полине Щербатовой, продолжать работу над портретом, и вот так на полуслове от сердечного приступа он скончался. Вот это жизнь художника, прожитая вот на таком высоком подъёме, никогда не останавливаясь, всегда идя вперёд, присматриваясь, учась, но всегда стараясь быть самим собой.
(из интервью для цикла документальных фильмов "Передвижники")
Подробнее о Валентине Серове и передвижниках – в книге:
"Передвижники. Художники-передвижники и самые важные картины конца XIX – начала XX века"