Когда-то я прочитала, что боль - это благо. Когда у тебя ничего не болит, ты сидишь в уютном кресле и читаешь умную книжку, охотно веришь в это благо. Мол, организм сигнализирует, просить помочь, вот и шепчет, а то и кричит, прося помощи. А вот когда тебе больно... Ох, уж это благо! Как бы пережить его!
С чем сравнить боль, что терзала мою грудь, я не знаю. Дышать я могла с трудом, позвать на помощь уже не получалось и я прислонилась к стене, моля Бога только об одном: чтобы это скорее закончилось, неважно как.
- Девушка, вам плохо? Каталку, быстро!
А я ведь только что вышла от врача, который назвал меня симулянткой, хорошо не успела далеко уйти.
- Перестаньте себя накручивать, занимайтесь спортом, ешьте побольше фруктов и овощей и меньше выискивайте у себя болячки!
- Но сердце не дает спать.
- Глупости, вам кажется! У вас вполне здоровое сердце!
- Сколько я вам должна?
- Сколько обычно платите врачам?
Сколько, сколько, нисколько, я у врачей не была лет пять. Танька сказала, что это светило взяло с ее мамы тысячу за прием, значит, и я должна столько же? "Да, за что?" - вопил разум, "она тебя толком не послушала и не выслушала, не направила на анализы, даже давление не измерила! Отмахнулась от твоих жалоб, она не помогла тебе, и ты все также не сможешь спать!" И вроде бы все было верно, но мне было почему-то стыдно и я вытащила из сумки приготовленную купюру.
- До свидания, - сказала я строгому светилу и вышла в коридор больницы.
Жаловаться я не любила, но мое сердце не давало мне спать, оно трепыхалось в груди, как пойманная бабочка. Я хорошо помню щекотание крылышек, когда бабочку ловишь двумя ладонями, аккуратно, чтобы только ощутить эти легкие касания прекрасного существа. Ощутить и выпустить красавицу на волю. Мое сердце вело себя, как та бабочка и не давало мне отдыха.
- Не больно, но так неприятно, - жаловалась я своему жениху. "Жениху, самой не смешно?" - тут же встревал разум, "он в этом статусе уже лет пять или даже шесть и не собирается его менять. Ах, как удобно! Прийти на все готовое, поесть, всласть выспаться и исчезнуть на пару недель, потому что работа, друзья и прочее, а ты сидишь дома и ждешь, ждешь, ждешь звонка. Ты как дворняжка, которая за скупую ласку готова простить абсолютно все!" "Но я люблю его!" - отвечала я своему разуму, уже опасаясь за свое психическое здоровье, такие беседы с самой собой начали входить у меня в привычку.
- Не выдумывай, вечно ты себе болячки сочиняешь! Нормальная, здоровая женщина, на тебе пахать можно! - предсказуемо ответил мой жених. - Надо собой заниматься, начни бегать, в спортзал запишись, ты давно взвешивалась? Сколько на себе жира таскаешь? Самой же легче будет, если похудеешь!
Я обычно обижалась на его презрительные высказывания и начинала плакать, а он, чувствуя, что слегка перегнул палку, строго говорил, что заботится обо мне и хочет, чтобы я была абсолютно здоровой.
- Так ты же меня такой считаешь? - возражала я, и уже мой любимый обижался, гневался, говорил, что я перевираю его слова, хлопал дверью и исчезал на пару месяцев. Так он меня воспитывал, сам говорил, что спутница жизни должна быть покорной.
- Ты зачем все это терпишь? - уже подруга злилась на меня и уговаривала бросить моего жениха.
- Я люблю его, - сквозь сопли и слезы отвечала я, а Танька ругалась и все пыталась достучаться до моего самолюбия или разума. - Приворожил он тебя, что ли? Ты как зомби стала!
- Обойдусь без нотаций, лучше кардиолога хорошего посоветуй, спать не могу, - ответила я подруге в нашу последнюю встречу.
- Сердце болит? - всполошилась Танька и тут же дала мне номер этого светила, которое вылечило и ее маму, и почти всех сердечников нашего небольшого городка. Расхваленный Танькой кардиолог оказалась молоденькой дамочкой, невнимательной (я раза три рассказала ей на что жалуюсь, пока она что-то печатала, пристально вглядываясь в монитор) и скорой на осмотр и выводы.
- Дышите, не дышите, повернитесь, - она покрутила меня с минуту и вынесла вердикт: здорова.
- Здорова, так здорова, - сказала я плакату, на котором как-то по-детски было нарисовано огромное сердце и уже собиралась прочитать, к чему же меня призывают, как в на меня свалилось это огромное благо. Боль.
Меня положили на каталку, бегали вокруг меня, наверное, что-то укололи, потому что боль начала если не уходить, то хотя бы позволила мне дышать, потом были анализы, УЗИ, много чего, я даже не помню, по правде, я не верила в происходящее, со мной ведь не могло этого произойти, я ведь здорова. Абсолютно здорова и просто придумываю себе разные болячки.
Это странное состояние полусна, полуяви было мне знакомо. Так я себя чувствовала, когда умирала мама: помню, я сидела в холле отделения и ждала врача. Я была измучена и, как мне кажется, уже знала, что мне скажут, но надежда была. Она почти всегда есть. Я смотрела на экран телевизора, не понимая, что показывают, я оглохла и словно исчезла из этого мира. Потом врач сказал мне, что он испугался за меня, я не реагировала на его слова и ему пришлось потрясти меня за плечи, чтобы я вернулась и узнала о мамином страшном диагнозе.
Также я выпала из реальности и в этот раз. Я стала куклой, которую вертят, крутят, перекладывают, что-то говорят, немного ругаются, то ли на меня, то ли еще на кого, но мне все равно, меня здесь просто нет. "Защитная реакция", - пискнул разум, и я куда-то уплыла, наверное, в сон без боли и сердечного трепыхания.
- Такая молодая и уже по больницам таскаешься!
Я решила не открывать глаза и не смотреть на очередную неверующую в мое неспокойное во всех смыслах сердце.
- Не притворяйся, вижу, что проснулась! Ну-ка, открой глазоньки, красавица, из-за тебя я плохо спала, суетились вокруг тебя, напугала ты их!
Это голос произнес с каким-то даже удовлетворением, словно пуганные врачи - это самое лучшее на что можно посмотреть в нашей больнице. Мне стало смешно и интересно, я повернула голову на голос и медленно, еще не веря, что я осталась в этом мире, открыла глаза.
Рядом со мной лежала наша городская сумасшедшая. Я часто видела ее, она обожала вокзалы и наш аэропорт и если бы ей позволили, жила бы в залах ожидания. Ее почти все жалели, кормили, разрешали мыться в душе на нашем железнодорожном вокзале и все пытались как-то пристроить ее, словно она была не человеком, а потерявшейся собачонкой. Бывало, она пропадала на несколько месяцев, возвращалась довольная и в новой одежде и все также проводила время на вокзалах, просто наблюдая за людьми, птицами, бродячими кошками и собаками. Она была не разговорчива и лишь коротко благодарила за еду и за то, что ее не всегда выгоняли из зала ожидания. Как ее зовут никто не знал, документов у нее не было.
- У вас тоже сердце? - глупо спросила я ее, она казалась абсолютно здоровой (о, нет, как часто я это слышала!), румяной и невероятно довольной жизнью.
- Можно сказать и так. А ты напугала всех, ой, как напугала! - она захихикала и потерла руки, как будто бы мое больное сердце было именно этих, ее рук дело.
- Напугала, - с трудом повторила я. Сердце не болело, но я чувствовала себя такой слабой, словно действительно пахала. Мне не хотелось говорить, я закрыла глаза и сделала вид, что сплю, а потом и на самом деле заснула.
- Спишь и спишь, просыпайся, сейчас завтрак принесут!
Я думала, уже прошло время и завтрака, и обеда, мне казалось, я спала очень долго.
- Кормят здесь не вкусно, но не отравишься, не то, что кафе на вокзале, ты туда никогда не ходи, у них по кухне тараканы парады проводят, даже я брезгую.
Какая она оказывается разговорчивая!
- Как вас зовут? - я решила быть вежливой.
- Не помню, как хочешь, так и называй. Тебе какое имя нравится, как хотела, чтобы тебя в детстве звали?
- Как мою подружку, Свету.
- Таак, а отца твоего как кличут?
- Вася, Василий.
- Ну вот и имя у меня есть! Зови Светланой Васильевной или бабой Светой, как хочешь!
- Лучше бабой Светой, я на папу обижена, он нас с мамой бросил.
- Как хочешь, красавица!
Она была какая-то ненастоящая, не знаю, как объяснить. Словно взяли обычную бабушку, одели ее смешно (на бабе Свете был просторный, сразу видно с чужого плеча халат такой пестрой расцветки, что в глазах рябило, блеклая, застиранная ночная сорочка, вытертые тапочки и вызывающе ярко-розовая заколка в жидких, седых волосах) и, здоровую, запихнули в больницу. Она была чужеродной в палате, я почему-то сразу это поняла.
- Вы больны? - повторила я свой вроде бы глупый вопрос. Она смешно подвигала бровями, как-то странно перекосила рот и ответила:
- Я абсолютно здорова! Нет, пойми правильно, у меня постоянно что-то колет, ноет и зудит, но не как у тебя, не так больно. Ты, красавица, серой была, я думала, не выживешь.
- Что вы тогда тут делаете?
- Отъедаюсь, отсыпаюсь, книжки читаю, разговариваю, а когда надоест убегу.
- Куда?
- Как куда? Домой, на вокзал! Там хорошо, там суета и громкоговоритель смешной! По-английски начали говорить, представляешь? Да еще с ошибками! Произношение отличное, а ошибки глупые!
Я бы упала в обморок от изумления, но сдержалась, не хотелось мне снова в черноту.
- Вы знаете английский?
- Я? Нет, конечно! Откуда!
- Но вы только что сказали...
- Что?
- Что говорят с ошибками.
- Кто?
- На вокзале, объявления.
- О чем?
- Не знаю, - я растерялась, а она смотрела на меня абсолютно пустыми глазами и я подумала, мне все это снится.
- Завтрак! - она закричала так громко, что у меня сердце стукнуло.
Ела она не то, чтобы неаккуратно, снова слово не подберу. Странно. Вроде бы по-свински, руками, но это не выглядело отталкивающе. Ей принесли кусочек курицы и макароны, она аккуратно брала одну макаронину за другой, словно это был виноград или малина и аккуратно отправляла в рот, я даже засмотрелась на это действо. Мне почему-то принесли тарелку манной размазни - кошмар моего детства и стакан бледного чая. Есть не хотелось, снова хотелось спать, и я не стала отказывать себе в этом маленьком удовольствии. Почему-то мне было то ли очень хорошо, то ли абсолютно все равно.
- Все спит, Игорь Валентинович, добудиться не могу, говорить не хочет.
- Баба Нюра, вы бы не тормошили ее, пусть набирается сил. Сердечко у нее... Если бы не в больнице была... Сами видите, сами знаете... Завтрак понравился? На обед Леночка борщ принесет, со сметаной, с пампушками, вашими любимыми!
- Балуете вы меня, Игореша!
- Тссс, откупаюсь!
Я выплыла из дремоты и увидела своего (наверное) врача. Он сидел на кровати бабы Светы (почему он назвал ее Нюрой?) и держал сумасшедшую за руку, то ли пульс считал, то ли грел старушечью лапку. Говорят, у пожилых кровь холодная, поэтому они зябнут, а у молодых горячая, поэтому они так полны жизни и вполне могут поделиться ей.
- Родные-то у нее есть? Как ее зовут?
Мне стало неприятно, что они говорят так, словно меня здесь и нет, а потом я поняла, что глаза у меня почти закрыты и вижу я их в крошечную щель, а они думают, что я все сплю.
- Зовут ее Яна, родных нет. Подруга есть, прибегала уже, напористая особа! Говорят, жених есть, звонили, но трубку он не берет.
- Жених, - захихикала бабка, - знаем мы таких, бегает по всему городу, женихается, путается с дурочками, живет на несколько домов, а они и рады стараться, дурехи! Ух, есть такие женихи, сила в них звериная, манящая, вот и липнут к нему, летят, любят, а он...
- Что он? - врачу было также интересно, как и мне, я чуть глаза не открыла, но побоялась спугнуть разговорчивую бабку.
- А он... - она перешла на загадочный шепот, - его приворожит ведьма, страшная, властная, скрутит в бараний рог, вот тут ему и конец придет!
- Тьфу на вас, баба Нюра, не поймешь, где вы что видите, а где врете! - врач рассмеялся так заразительно, что я не удержалась и фыркнула.
- Проснулась! Я же говорила, разбужу, добужусь ее! - баба Света похлопала врача по руке и толкнула в бок, - иди, лечи!
- Что со мной было? - первый, самый неоригинальный вопрос, который пациент задает врачу.
- Сердечко забарахлило, но сейчас уже получше, - я поняла, он почему-то не хочет говорить откровенно, хотя, вроде бы, обязан. Мне почему-то стало страшно от его внимательного, изучающего взгляда и я решила не настаивать на подробностях. - Дайте-ка я вас послушаю.
Я послушно дышала и не дышала и удивлялась, как долго он со мной возится, вглядывается в глаза, вслушивается в пульс, игнорируя настойчивые звонки телефона.
- Вот и славно, отдыхайте, прокапаем и домой побежите, - он говорил со мной как с ребенком, неразумным и глупым, и я поняла: мое дело было плохо.
- Было, было, - подтвердила мои мысли баба Света (или Нюра?), - но ты откупилась и тебе сохранили жизнь.
- Откупилась? И врач сказал, что он откупается, - сказала и самой неловко стало, я ведь, получается, их разговор подслушала, но бабка то ли не заметила, то ли решила не обращать внимания.
- Бывало у тебя такое: покупаешь что-то и видишь, ерунда, хлам или качество отвратительного? А все равно рука за кошельком тянется, хоть и знаешь, будешь себя потом корить. Бывало?
- Да, - удивилась я ее прозорливости, - как бес тянет деньги отдать.
- То не бес, то само мироздание берет с тебя откуп за что-то, - важно сказала баба Света. - Ты перед тем, как сюда попасть, что купила? Ненужное?
Я задумалась. Славику - любви моей ненаглядной, куртку купила, дорогую, красивую, он о ней давно мечтал, это мне только в радость, себе блузку, хотела ему, Славику, то есть понравится, полотенца новые заказала, что еще... вроде бы...
- Тысяча! - осенило меня, - деньги, которые я отдала врачу, здесь же, я приходила к ней неофициально и она...
- Отдала и пожалела, да? И понимала, что глупо отдавать, так?
- Так.
- Вот это и есть твой откуп.
- Вот так просто?
Ее послушать, так наш мир - это большой рынок, все можно купить, даже жизнь.
- С одной стороны все просто, а с другой так сложно, что мы своими мозгами даже миллионной части осознать не сможем. Ты ведь сама подумай, какая ниточка, какие нити тянутся от этой тысячи к тебе, к тем людям, у которых эта бумажка была до тебя, как к тебе она попала... уууу, тут такой клубок, не размотаешь! Не нашего то ума дело!
- Но вы сказали, я откупилась...
- Да, сказала. Бывает такое. Радуйся, что взяли твой откуп, вот когда не берут, дело плохо.
- А этот врач? Игорь Валентинович? Он за что откупается?
- Кто?
- Врач!
- Какой?
Она снова сменила умный, живой взгляд на тупой и непонимающий и я поняла, толку от нее сейчас не добьешься.
Откуп! Странная теория, но удобная, если купил что-то ненужное, или потерял, или подарил больше, чем мог. Насколько это верно? Мне казалось, какой-то смысл в этом был, но не все так прямо. Наш мир все-таки не базар, хотя, возможно он им и является, просто мы не понимаем, не видим ценник. А иногда и не верим ему. Я представила себе наш рынок, прилавки на которых торгуют удачей, успехом, счастьем, здоровьем... Не торгуют, обменивают на силы, жизнь и ... деньги. Презренный металл, вернее, бумажки! Как пошло и неинтересно! Но, с другой стороны, почему бы и нет? А кто за прилавком и кому нужны наши деньги? Я слегка запуталась и снова заснула.
Спала я очень много, мне кажется, мой организм так сам себя пытался вылечить. Болезнь моего сердца изгнала из головы мысли и даже чувства и мне стало настолько все безразлично, настолько поблекли все проблемы и тревоги, что я сама себе удивлялась. Почему-то вся жизнь за пределами больницы, стала неважна и мне не хотелось туда возвращаться.
Баба Света (она сказала, что внешне она похожа на прабабушку Анну Игоря Валентиновича, поэтому он и зовет ее Нюрой) то ли действительно была сумасшедшей и периоды относительной нормальности чередовались с часами, когда взгляд ее становился тусклым, каким-то неживым, неприятным и она не отвечала на вопросы, делала вид, что она и имя мое не может запомнить, то ли она была настолько умна, что просто в такие периоды "пустоты" просто отдыхала от моих назойливых расспросов.
- Это и есть твой Славик? - спросила она, когда мой жених пришел меня навестить. Он был ласков и нежен, гладил меня по волосам и шептал мне на ухо милые глупости, принес мое любимое манго и дорогой паштет. Мечта, а не мужчина!
- Он! - я задыхалась от счастья! Он любит меня, пусть и не говорит это заветное слово "люблю", но любит, вот теперь я абсолютно уверена в этом!
- В детстве с кошкой играла? С фантиком?
- Что? - я думала, я ослышалась. У нее снова этот приступ идиотизма?
- Только котенок фантик соберется схватить, ты его раз и повыше подымешь, а потом пониже, чтобы интерес не пропал. Вверх, вниз, вправо, влево и бегает котенок за бумажкой и кажется, что он вот-вот его схватит! И ничегошеньки от наивного котенка не зависит, с ним просто играют!
- Вы на что намекаете? - я разозлилась. Эта старая ведьма просто мне завидует! Моей молодости, моей любви и страсти! Зависть, черная зависть!
- Я? Намекаю? Я прямо говорю! Вот увидишь, женит его вскорости на себе противная ведьма, у нее даже бородавка будет, сказать, где?
- Где?
- Что?
- Бородавка?
- Какая бородавка?
- Ну как вы так можете! - я чуть не расплакалась, она снова сменила ипостась и уставилась в окно.
"Ты уже откупилась от него, поверь, скоро станет легче, просто потерпи немного", - приснились мне слова бабы Светы той ночью, а утром она исчезла.
- Где баба Све.. Нюра? - я искренне за нее волновалась, думала, как я могла бы ей помочь.
- Ушла. Отдохнула, полежала всласть и ушла, - спокойно ответил мне Игорь Валентинович. Казалось, он совсем за нее не переживал.
- Снова на улицу? На вокзал?
- Да, она так привыкла, - он пожал плечами и поспешно вышел из палаты.
На кровать бабы Светы положили слишком говорливую дамочку, которая за день убалтывала меня так, что ее голос мне чудился даже во сне. Я попросила меня выписать. Я думала сразу же найти бабу Свету, но на меня вдруг все навалилось и я о ней забыла.
Славик женился через три месяца после моего приступа. Если бы не Танька, я бы не узнала об этом. Как и говорила баба Света, он "ухаживал" сразу за несколькими девицами и выбрал... Когда я ее увидела, я не знала, радоваться ли мне, что избранница Славика такая страшная и он скоро устанет смотреть на нее каждый день или же рыдать, что он все же женился, но не на мне. Я продолжала надеяться, была глупо уверена в том, что смогу его вернуть, но...
Мне начала снится баба Света. В моих снах она все твердила, что своей любовью, своим вниманием, щедрыми подарками, я уже откупилась от упыря Славика, и Судьба все зачла и сказала: "Довольно!" Мне скоро станет легче и если я не буду слишком упряма и не буду внушать себе мысли о любви к Славику, все у меня будет просто прекрасно.
Мне так надоели эти ночные нотации, что я все-таки поехала на наш вокзал, чтобы поговорить с сумасшедшей. Она посмотрела на меня недоуменно, неузнавающе, покачала головой, что-то прошептала, когда я дала ей денег и сумку с продуктами и вела себя так отстраненно, что я засомневалась, она ли была моей соседкой по палате. Я сказала ей, что приду еще, что буду приносить ей еду и одежду и что она оказалась права. Баба Света смотрела на меня не мигая, тупо. Я вздохнула и уже собралась уходить, как вдруг у меня над ухом взревел динамик: "Ladies and gentlemens!"
- Я же говорила, произношение отличное, ошибки глупые, - хихикнула баба Света и быстро добавила, - ты все поймешь сама. Иди!
В ее голосе было столько власти и силы, что я послушно пошла на автобусную остановку.
Она мне больше не снилась. Мое больное сердце обливалось слезами по Славику еще целый год, а потом, когда у него родилась дочь, меня вдруг отпустило, и я почувствовала себя свободной.
- Ты еще полюбишь, - сказала мне баба Света, когда я навестила ее в больнице. Она снова отдыхала от вокзалов, отъедалась и отсыпалась, а на "моей" кровати лежала бледная женщина с темными кругами под глазами.
- Вчера перевели из реанимации, тяжелая очень, - пояснила баба Света и с удовольствием отломила большой кусок пирога с малиной, а я подумала, насколько все случайно и неслучайно. Случайно? Я уже хотела спросить об этом, но баба Света, меня перебила:
- Просто помни про откуп и живи!
Она быстро, совсем, как шкодная девчонка облизала пальцы и вытолкала меня из палаты.
- Иди! Ты все поймешь сама!
Она оказалась права. Снова.
©Оксана Нарейко
