Найти тему
СысоевFM

Синиша Лазаревич о парадоксальных 1990-х, сверкающих нулевых, логичном переходе от клубов к ресторанам

Его идеи определили образ Москвы 1990–2000-х годов. «Джаз-кафе», «Шамбала», «Зима», «Лето», «Осень», «Дягилев» — как имена старых друзей, эти названия вызывают приступы сильнейшей ностальгии у людей, бывавших на тех вечеринках. Журналист Наталья Кострова встретилась с Синишей Лазаревичем и три часа расспрашивала его о том, как он попал в Москву, почему стал работать в ночных клубах и чем занимается теперь, спустя почти 30 лет после переезда из Сербии в Россию.

1994: абонемент в Большой театр

Я приехал в Москву 2 июня 1994 года. Мне исполнилось 28 лет, я был кандидатом наук по вопросам психологии глухих детей до двух лет. Знаешь, если вовремя заметить глухоту у ребенка, взрослея, он не будет ничем отличаться от человека слышащего. Но если глухоту заметить поздно — а поздно уже в три года, — то в будущем ему будет сложновато. Мой шеф, у которого я учился в университете, возглавлял три кафедры: в Белграде, Загребе и Милане. В Милане он сотрудничал с Amplifon — самой известной в мире фирмой, выпускающей слуховые аппараты. Печально знаменитые события в стране я пропустил — писал диплом в Италии.

В Москву я приехал в гости к однокурснику и остался, потому что город мне сразу понравился; с первого дня я чувствовал себя на своем месте. Я точно знаю, что не смог бы жить в городе, где нет оперы, балета, музеев. В Москве я был в миллиметре от искусства! Первая вещь, которую я тут приобрел, знаешь, что это? Абонемент «Сезон 94/95» в Большой театр.

1996: первое кафе на улице

В Москве в 1990-е жило несколько категорий сербов. Были те, кто занимались какой-то профессиональной деятельностью; те, кто жил здесь еще с советских времен; те, кто приехали учиться, — в том же ВГИКе полно было югославов. Обо мне всякое говорили: что меня тут родили, что я ВГИК окончил. Но я не был связан ни с теми, ни с другими.

Мои коллеги по «Джаз-кафе» — Дэн и Брано. У Дэна были неиссякаемая харизма и большие социальные возможности; он был женат на дочери одного из величайших актеров советского кино Арчила Гомиашвили. Брано был художником и творцом. Наше «Джаз-кафе» не было дискотекой. Это был совсем маленький клуб с бесплатным входом, что по тем временам было необычно. Клуб — это место, где люди обмениваются мнениями. В интеллектуальном клубе разменной монетой считается слово, а в танцевальном — музыка. Из всех искусств, которые существуют, музыка имеет самое широкое поражающее действие. Живопись, литература — это все элитарное и действует только после обучения. А музыка — искусство прямого действия. Поставил пластинку — и всех тут же облучил.

«Джаз-кафе» находилось в подвале эстрадно-джазового колледжа при Гнесинке, про который часто вспоминают наши попсовые артисты: его многие оканчивали. Мне особенно запомнилось, что мы были первыми, кто людей придумал вывести на улицу. До нас в России люди сидели и пили кофе вне помещения в последний раз, наверное, еще до революции. Кафе в Москве в 1990-е не было. «Джаз-кафе» было первым.

2000: цирк с бетоном

Я вырос в стране, гражданам которой никуда, кроме как в Америку, не нужна была виза. Я объездил автостопом всю Европу, на последних курсах университета работал в клубах, а когда писал диплом в Милане, подрабатывал промоутером везде где звали. Я даже поработал на рейверском поезде, который ездил по всей Италии. В общем, опыта было много, и было желание делиться им.

Незадолго до закрытия «Джаз-кафе» один мой знакомый пригласил посмотреть помещение в старом Цирке на Цветном бульваре. Он сказал, что здание реставрировали, переносили фасад, чтобы сделать фойе, и таким образом освободили 500 квадратных метров, которые можно было подкопать. Меня так это заинтересовало — и копал он с таким энтузиазмом, прямо как землеройка, — что меня охватил азарт. Помню, я заметил рядом со стройкой памятную табличку о том, кто делал ремонт в здании: финская компания. И я вспоминаю, что мой отец, будучи строителем, сотрудничал с этой компанией, и в Ливии, в городе Бенгази, проводил канализацию. Я звоню папе, он звонит финнам, а те ему говорят: да, копать можно, только бетоном нужно залить. В результате мы выкопали котлован глубиной четыре с половиной метра и стали искать деньги на постройку клуба. Это сейчас тендеры, а тогда мы сами себе были тендерами. Копали с утра до ночи, проводили сотни встреч. Уже полгода как не работало «Джаз-кафе», уже ресурсы начинают потихоньку заканчиваться, но азарт был все еще такой, что я готов был на Луну лететь! И в один прекрасный день мне говорят: есть два человека, оба готовы дать деньги. Одного я знал хорошо, другого не знал совсем, но зато был знаком с девушкой, которая встречу эту лоббировала и в будущем обещала сглаживать углы, если будет необходимость. Помню, это был сентябрь — 90 дней до Нового года, — в тот момент бетон мы заливали уже в долг. Деньги взяли, не раздумывая, и миллениум встречали в клубе Circus.

2000: Елена Морозова в «Театральной квартире»

На Трубной площади и Трубной улице в прошлом были дома любви. Когда поднимаешься по бульвару, то видишь, что парковая аллея заканчивается домом. Дом этот был построен так: внизу всегда были магазины, на втором этаже — салоны, на третьем — номера. Во время коммунизма в этих номерах, уже поделенных на маленькие комнатушки, жили ребята, повышающие свою квалификацию на Лубянке. Мы убрали все перегородки, поставили новые перекрытия, внутренний колодец превратили в террасы. Есть потрясающая съемка у Васи Кудрявцева — он снимал меня для журнала Elle. Это место мы назвали «Театральной квартирой». У нас были клуб, музон, ресторан и маленький театр. Правда, мы успели поставить только один спектакль, но мы им очень гордились — и особенно я, потому что смог разглядеть в юной актрисе будущую звезду «Электротеатра Станиславский» Елену Морозову. Был другой еще мальчик, который в спектакле играл и тоже стал звездой, правда, в эстрадном жанре, — сейчас он ведущий на Первом канале. В той квартире мы прожили год.

2001: «Шамбала» и тысяча долларов по рублю

Я был поклонником всех, кто создавал такие большие проекты: от «Гагарин-пати» до «Титаника»! Я наблюдал за стройкой «Шамбалы» и вежливо интересовался: а как мы деньги будем зарабатывать? Но они об этом не думали, они не знали, для кого строят проект. И тогда я сказал: так, друзья, мои услуги стоят столько-то, я могу сделать что-то для вас, и, если мы решим действовать профессионально, то бесплатно работать я не смогу. Мои знания стоят времени, ума и бабла. И чтобы вы не подумали, что я отказываюсь, я предлагаю сделать Новый год — без ничего, без гонорара, бесплатно, — но после того как все наедятся майонеза под шубой, мы подумаем, как найти общий язык. Они спрашивают: а что надо? А я говорю: все надо, но больше всего — тысяча долларов по одному рублю. И весь Новый год я как Харе Кришна ходил по клубу и разбрасывал монеты. А спустя два дня мы пожали друг другу руки. И пошла жара. Я сразу сказал: нужна дисциплина. Что угодно может завтра произойти — одного жена не пустит, второй ногу сломает, третьему нечего будет кушать, — но, если в фундаменте нашем будет правовая база, у нас всегда будут деньги. Каким-то образом я их убедил — две абсолютно разные группы людей объединились, и это был ошеломительный успех.

2002: из чего состоит тусовка?

Из людей нетрадиционной секусальной ориентации, людей не совсем традиционного поведения, красивых девушек и всех оставшихся. Без фриков — считай, педовок — клуба нет. Без красавиц — клуба нет. Когда девушка начинает быть интересной, мужчины угощают ее шампанским; когда они уже знают ее, то покупают просекко; когда девушка начинает пить сама, она заказывает белое вино, а когда попадает в клуб бывших жен — красное. 15 миллионов человек живет в Москве, 7 миллионов — это женщины. В среднем женщины живут по 75 лет, то есть каждые десять лет — это миллион женщин. Нас интересуют только дебютантки, от 17 до 23 — это 500 тысяч. Красивые из них только половина — 250 тысяч. Меня спрашивали: Синиша, откуда в тебе это? А я ответил: оттуда. И на год улетел в Алма-Ату выводить тамошнюю индустрию интертеймента из подполья. Возвращаюсь, а вся Москва завешена билбордами «Я вернулся». И все понимали, о ком речь.

2003: «Зима» и волшебство

Следующую зиму мы провели на месте бывшего клуба «Пилот». Идея была такая: приглашая человека на открытие клуба, мы дарим ему приглашение на закрытие. Весь контент был продуман заранее — как сезон в Большом театре. Пролог, завязка, кульминация, развязка, финал и эпилог. Ничего лишнего! Это был настоящий театр, а все другое — байда и на любителя. Мы ввели правило: когда клуб закрыт, никто не может в него прийти. Меня спрашивали: а как же человек банкет закажет? Я отвечал: волшебством! Потому что нельзя показывать остывший, неработающий клуб — магия исчезает. Название «Зима», конечно, придумал Горобий. Он говорил, что это слово заставляет кутаться и хотеть пить горячий шоколад и глинтвейн, а еще что зимой больше времени для общения. И это сработало.

2004: стальной взгляд в будущее

Самое больное для всех было то, что у нас нет друзей. Мы отвечали за большую семью. Мы договаривались с людьми на проект, а когда проект заканчивался, прощались с ними. Стальной взгляд на будущее проекта — нам были нужны те, кто был готов рисковать.

На лето мы поселились в особняке на Яузской набережной. Построили внутри шатер и подвесили на лебедке два рояля: один черный, другой белый. На черном играл мужик в белом смокинге, на белом — баба в черном платье. После нас в этом особняке происходило много всего — например, променад-опера «Пиковая дама».

2004: Людмила Гурченко и сестры Уилльямс

При строительстве «Осени» промоутерской чуйки нам не хватило. Сезон был очень трудный, и мы решили, что в следующий раз ничего строить не будем, а только апгрейдим идею «Лета». План удался. У нас был огромный бюджет на вечеринки. Все началось с приезда Грейс Джонс, а закончилось показом шуб Елены Ярмак, в котором участвовали теннисистки Кубка Кремля — и одна и другая Уилльямс, да! Но главное было в конце! Самым последним на подиум вышел ребенок в лисьей шубке, пробежал вперед, а на обратном пути шубку с себя скинул, и все увидели, что это не ребенок, а Людмила Гурченко! Сам не верю, что это было.

2005: «Дягилев»

Здание, в котором мы построили «Дягилев», нам удалось арендовать только со второго раза. И как только подписали договор, сразу начали строить. 1200 квадратов интертеймента, сцена 30 на 20 метров, новые технологии. Только-только появились светодиодные панно, мы их сразу купили, а как между собой их соединить и подключить, не знали. Зачем-то решили открыться на Новый год. Потратили все бабки на хвойный декор. Старт был неудачный, все было на скорую руку, и мы закрылись на доделку — и открылись в марте. К тому времени у нас было продумано все до мелочей. Например, к нам часто приходил Миша Прохоров, и мы сделали так, что, когда он стоит в своей ложе, его гости как бы находятся на одном с ним уровне, потому что он ужасно горбился, когда с кем-то разговаривал.

«Дягилев» оставил после себя огромный шлейф. Для многих это была школа. Но вот прошли 13 лет, а так ведь никто и не дорос до нашего уровня. В первую очередь, конечно, потому что сейчас это все никому не надо. Сегодня Москва — курортный город, где праздники проходят повсеместно. А в то время праздники были только у нас, и мы шли вперед, как солдаты, которые несут флаги и машут, а за ними уже идет армия.

Спустя два года «Дягилев» сгорел, и наша команда разошлась по разным историям. Я выбрал свой путь, а коллеги свой.

2009 год: ближе к людям

Спустя время у меня появился проект We Are Family — по названию песни Sister Sledge, которая звучала в клубе Studio 54. Он находился в Лубянском проезде и прожил очень недолго. Сейчас в этом самом здании работает мирового класса кабаре Crave. После этого я перешел в индустрию, которая ближе к людям. Дискотека — только по пятницам и субботам, а еда — каждый день.

2017 год: как пройти в библиотеку

Меня пригласили проконсультировать и понять, что можно сделать на месте бывшего клуба Fabrique. Я зашел внутрь и сказал: это университетская библиотека. Заказчиком оказался сам РГУ им. Косыгина, ректору идея понравилась. И вот уже четыре года как мы работаем в этом конструктивистском здании, построенном в 1930 году и недавно получившем статус памятника архитектуры. Проект называется Community — и великий Женя Райцес, арт-директор первых номеров журнала «Птюч», сделал для нас логотип, который состоит из букв, которые крутятся — все, кроме буквы U. Она как магнит и подкова притягивает силы из космоса. В ближайшее время нас ждет капитальный ремонт, и через два года здесь появится Всероссийский центр моды, технологии, дизайна и компьютерных игр. Наш ресторан останется, где он есть сейчас, а над всеми студенческими аудиториями и мастерскими будет зал приемов, которым мы будем распоряжаться. У нас появятся внутренний лифт, видовая площадка на самом верху и художественный руководитель всего центра — мэтр Валентин Юдашкин.

***

Подписывайтесь на СысоевFM в Дзене и Телеграм: будет еще больше новостей и скидок.