Такая кромешная тишина, созерцательная, эстетический вакуум, если хотите.
Ответ: нет.
По крайней мере мне тяжело вспомнить художника после Моранди, кто с такой же фресковой легкостью и живописной грацией молчал. Вот совсем молчал. Просто и удивительно спокойно. Без пугающего чавканья, унылой депрессухи и холодной прагматики.
Я это к тому, что не получилось молчать и у КЕВИНА БЕСТА. Да, того самого, кто голландский натюрморт Золотого века реинкарнировал. Он же перевел в фотографию и сосуды Моранди. Один в один, под копирку. И без сюра.
Хотя, может быть, бы был здесь его фирменный тонкий сюрреализм, то дело бы вышло куда интереснее? Та ваза витает в воздухе, а этот кувшин должен бы упасть со стола и разбиться в дребезги, но нет... Но нет. Вся мирская утварь прочно и уверенно стоит на столе, тяжеловесно, как многотонная скульптура, которую и бульдозером то не сдвинуть.
Нет у Беста морандиевской литургической легкости, когда сосуды парят в символическом пространстве вне времени и вне нашей реальности. Такие абсолютно понятные и совершенно абстрактные одновременно.
Кувшины Беста целиком и полностью принадлежат современности. Даже пыль на них имеет привкус выхлопных газов, бензина и асфальта.
А главное нет в них тишины и стерильности - то, без чего, покрытая патиной, Natura Morta Моранди теряет свою созерцательную медитативную прелесть.
Повторюсь, мне нравится Бест и мир Беста - очень даже best... но Бест болтун, а значит суетлив, а суете в вечности не место. Вечность любит непреодолимую тишину и рефлексию.
А у Беста все звенит. Да так звонко и задорно, что в этой радостной какофонии звуков чудятся отголоски сюра (все видели мемчики, когда героям известных полотен улыбки приделывают? Вот тут такое же ощущение, только без стеба).
А все потому, что Бест ФОТО-художник. Т.е перед нами фотографии, не живопись. Или скажу иначе - перед нами стекло и керамика, блеск от них и насыщенный плотный разнообразный цвет (50 оттенков белого). Цвет, который издает звуки и который живет сам по себе, потому что то воля керамиста, не Беста.
У Моранди все иначе. И сложнее. Он сам творец своей утвари - цвет подчинен только кисти создателя. И вот уже яркий розовый становится бледным, серебренным, глухим, немым в конце концов. И ничто ему не противоречит, даже холодный голубой, потому что он больше, собственно, не холодный, ибо объят теплотой розового.
Никакой магии. Просто масло.
Напоминаю, кто такой Моранди ⬇️
У Беста же голубой звенит своей голубизной как колокольчик, розовый пасмурно отражает соседний черный, а коричневый бликует со всех сторон. И все цвета чистые, звонкие - никакой глухоты и немоты. И никакого одиночества. Только гул толпы в метро в час пик.
У Моранди даже пыль и ржавчина - про вечность. У Беста даже его монохромные (пыльные) версии Моранди отмечены симптомами современности (такой глянцевый ч/б журнал, дизайн-продукт). Никакой легкости, только тяжеловесная, нарочитая, насильственная постановочность и прагматика. И только долгий, унылый звук, будто кто-то подошел и ударил деревянной палочкой о стенку сосуда.
Все чистенько, аккуратненько, симпатично, но безжизненно. У Моранди же есть пульс - это его мазок, живая моторика кисти. В этом плане Бест обречен - фотография не способна на такого рода уловки (хотя Бест и попытался воспроизвести спонтанность его мазков), а Моранди совсем не фотографичный художник, в отличие от тех же голландцев.
Поэтому фирменный бестовский сюр, думается, тут был бы к месту - перерождение Моранди, как летающая посуда голландского натюрморта. А облаченный в глянец Моранди - такое себе зрелище. Потому что, собственно, осовременивать там нечего - Моранди сам кого угодно осовременит.
Но Бест не был бы Бестом, если бы не попал в яблочко, т.е не сделал свой best. Я про его обрезанные на современный лад работы Моранди - так обычно обрезают изображения для обложек книг или каталогов. Никакого сюра, зато яркие цвета в тему, их звонкая какофония, так не характерная для Моранди, но так четко резонирующая с современностью.