Только почувствовав запах гари, Слава вспомнил, что перед тем, как прилечь, поставил на огонь сковородку. А, возможно, успел взболтать и вылить на нее три яйца для омлета. Что-то еще надо было сделать. Посолить.
Он поднес пальцы близко-близко к глазам. Очки куда-то завалились, и пару дней назад он оставил надежду их найти.
Руки чистые. У него были сильные, с короткими пальцами бойца и шрамами на отбитых костяшках. У него были сильные руки, которые он часто сжимал в кулаки и пускал в ход.
Черный дым из кухни достиг спальни. С трудом оторвался от продавленной тахты, сел, сдерживая крик. Боль в спине, отдающая в ногу и вызывающая онемение пальцев так и не прошла. Наклониться, чтобы поднять тапочки нереально. Кое-как втиснул в них ноги, не нагибаясь. Прошаркал на кухню.
В дыму на плите догорала сковородка.
Ну, как же так? Скоро Женя встанет, завтракать. А завтрака нет.
Слава, вооружившись самым длинным кухонным ножом, подошел к окну, поддел шеколоду и открыл форточку. Потом вернулся, выбросил горелки в мусорное ведро, не слишком старательно отмыл сковородку, опять включил газ и начал готовить по новой.
-Ты кто? – и как она так тихо каждый раз заходит, что застает его врасплох?
Женя стояла за его спиной в длинной фланелевой ночнушке серого неопрятного цвета. Волосы спутались, спадали на глаза. Глаз и не видно совсем. Точно их нет - глаз-то.
Смотрела на него зло, исподлобья.
Надо будет ее после завтрака причесать, - с нежностью подумал он.
-Ты кто? – упрямо повторила Женя. – Что ты здесь делаешь? Это моя кухня. Уходи.
Слава вздохнул. Каждое утро ему приходится терпеливо объяснять Жене, что он ее муж, что женаты они уже больше сорока лет, у них есть общая дочь Марина, которая давно живет отдельно. О том, что у них был кот Пират, но умер полгода назад, он не рассказывает. Хорошо, что забыла.
-Уходи, - повторила Женя, внимательно, не перебивая выслушав его рассказ.
«Хуже ей стало», - с грустью подумал он, задумался и чуть было снова не прозевал вторую порцию завтрака. Вовремя выключил плиту.
-Садись, - он отодвинул стул. – Будем завтракать.
Женя посмотрела на стул, потом на сковородку с омлетом. Еще ниже опустила голову, и не глядя на Славу повторила.
-Уходи, - а потом просто вышла. Тем не менее, Слава сервировал стол, налил кофе с молоком, и только после этого вернулся к тахте.
Надо прилечь. Всего немного он полежит еще.
Слава проснулся уже после четырех дня. На стене тикали часы, в комнате стоял декабрьский сумрак. Часы громко тикают не всегда. Но после дневного сна, в сумерках – очень сильно.
Хотя спина и не прошла, по естественной надобности хотелось так сильно, что Слава почти вскочил с кровати. И тут же закричал, упал на пол, облегчение не наступило. Он орал от боли и страха, что боль эта уже никогда не пройдет. Тут он и умрет, когда уже не сможет терпеть.
Мобильник лежал на тумбочке рядом с тахтой. Не переставая орать, он дополз до тумбочки, нашел на ощупь телефон, набрал дочь. Марина не отвечала, он упорно, раз за разом нажимал повтор, пока длинные гудки не оборвались, и он не услышал злой крик.
-Ни-ко-гда мне боль-ше не зво-ни!
-Марина, подожди, - прохрипел он, пытаясь устроится на полу, но движение отозвалось немыслимой болью в ноге, и он снова закричал. – У меня болит, не бросай.
-Мне все равно, - холодно ответила Марина.
-Ты должна помочь! - завыл он в трубку. – Кроме мамы тут никого. А мама, сама знаешь – не здорова.
На том конце замолчали, и Слава с надеждой прислушивался к тишине. Неужели передумала.
-Как смеешь, - каждое ее слово разбивалось хрустальной льдинкой о кафельный пол. – Как ты смеешь говорить о маме?
Боль стала чуть терпимее, или он к ней привык.
-Зачем ты так, Марин. Мы с мамой все для тебя. Всегда ведь? А ты что? Нельзя так. Нехорошо, Марина.
-Что? – лед сменился пожаром. – Что ты сказал? Ты для меня? да ты… ты. Это все мама! А ты ее убил! Убийца!
-Я? – растерянно переспросил Слава. – Да ты что несешь? Вот я все маме расскажу…
-Ты убил маму, чокнутый старик, - заорала Маринка. Противно, высоко, истерично. Слава даже трубку от уха отвел. – Ты бросил ее после инсульта одну. ОДНУ! на неделю. Ты знаешь, знаешь кто? Чудовище!
Слава пожал плечами. Трубку он по-прежнему держал на расстоянии.
-Так не поможешь? Маме меня не поднять. Имей совесть.
-Мама умерла, скотина! Не звони мне.
Короткие гудки.
Глупая она. Взрослая, но глупая.
И он пополз. Надо ужин готовить. Голодная Женя-то, небось. Черт, как же больно!