*
Треск огня в глубокой пасти камина баюкал, а в сочетании с завывающим за окнами донжона ледяным ночным ветром, навеивал чувство ленивого уюта.
Перина широкой постели хрустнула перьями, когда хозяйка покоев перевернулась набок, мягко кладя узкую ладонь на плечо лежащего рядом мужчины.
— Знаешь, мне тут стало любопытно, — рыжая озорно сощурила ледяные голубые глаза. — Если бы ты встретил меня до Восстания, до того, как Гавейн достучался до твоей души, до того, как Белка тебя «усыновил», ты бы меня убил? — Эльга склонила голову набок, наблюдая, как меняется выражение лица Плачущего.
Монах нахмурился, одновременно с этим ласково нажимая подушечкой пальца о кончик носа девушки, одним дурашливым жестом прогоняя вспыхнувшее было напряжение:
— Если учесть то, что ты вряд ли бы стала бросаться на меня с оружием, то… — он усмехнулся. — Скорее всего, я бы просто изловил тебя и отдал на растерзание паладинам. Если быть точнее, — Ланселот привлек певичку поближе, обнимая её. — Если точнее, позволил бы им тебя сжечь.
Брови минезингерши поползли вверх, изламываясь жалобными дугами:
— Серьёзно? Вот ведь мерзавец! — Эльга легонько укусила вовремя подставленное праведному гневу девушки предплечье Монаха. — Но ведь я не чистокровная фэйри!
Плачущий забавно развел руками, изображая бессилие:
— А что, по-твоему, я в такой ситуации должен был сделать?
Певичка хитро улыбнулась.
*
Солнце ползло всё ниже и ниже, касаясь предзакатными лучами кромки леса. Группа всадников — трое бивней, фавн, семейство из Небесного народа и бардесса-полукровка, — змейкой растянулись по тропе. Топот конских копыт мягко тонул в подлесковом перегное, что позволяло фэйри передвигаться практически совсем бесшумно — не считая лошадиного фырканья, бряцанья оружия да тихих переговоров путников.
Караван возглавлял один из бивней — Баки, плечистый темнокожий, бритоголовый и покрытый узорами белых татуировок мужчина то и дело оглядывался, от чего крученые рога, растущие чуть ниже ушей, с шелестом елозили по кожаному воротнику куртки. В какой-то момент Баки осадил коня, вынуждая колонну остановиться, привстал на стременах и вслушался.
Полукровка, замыкавшая «змейку», выругалась про себя.
Певичка как раз возвращалась из Лоустофта, соседнего города, выступив там на ежегодном празднике Хмеля, прилично заработав и чудовищно утомившись. Поэтому она решила примкнуть к каравану фэйри, следующему напрямик, через лес, а не по широкому, но долгому тракту. До заката она должна была успеть в Вестгейтс. Остаться в Железном лесу после захода солнца сулило возможные неприятности. Да ещё и эти слухи о Красных паладинах и об охоте на фэйри…
Девушка поежилась, озабоченно хмурясь. Ну, чего там ещё?
Баки опустился обратно в седло, махнув рукой. Ложная тревога?
Проводнику показалось?
Колонна вновь двинулась по тропе.
Сармат, гнедой жеребец под седлом полукровки, нервно всхрапнул, шевеля ушами и отказываясь идти.
— Мальчик, ты чего? — рыжая ободряюще похлопала коня по крупу. — Давай же, тут совсем немножко… — каблуки сапожков тронули лошадиные бока, и жеребец словно нехотя возобновил шаг.
Тишину готовящегося отойти ко сну леса взрезал лихой резкий свист откуда-то со стороны. И он явно не был предупреждением.
Потому, что он был сигналом к нападению.
Фэйри даже не поняли сначала, с какой стороны их атакуют. Стрелы зашлёпали по ветвям, и последнее, что увидела певичка прежде, чем Сармат галопом сорвался вперед, мимо тропы, сквозь деревья — заваливающийся вбок Баки со стрелой в горле и всадники в красных рясах.
Всё случилось слишком быстро.
Кровь моментально прилила к голове, набатом застучав в висках, заглушая даже звучащие позади крики угодивших в ловушку несчастных. Рыжая, змеёй припав к лошадиной шее, успевала только отсчитывать мелькающие древесные стволы, уже даже не ощущая того, что судорожно стиснула повод уздечки так, что ноготки впились в ладони, выщербляя на коже кровоточащие лунки.
Сармат споткнулся так резко, что девушка кувыркнулась через лошадиную голову, сваливаясь на лесную подстилку. Массивная туша жеребца рухнула следом, шестьсот килограммов все ещё взмыленного от скачки мяса, мгновение назад бывшие здоровым, красивым животным, с хрустом размозжили невесть как уцелевшую при падении лютню и больно придавили певичке стопу. Полукровка взвизгнула, тут же зажимая себе рот, и нечеловеческим усилием выдернула моментально налившуюся тупой болью конечность из-под плеча скакуна, сраженного метким выстрелом преследователей.
Стрела вошла по диагонали под переднюю левую ногу Сармата, засев глубоко и… безошибочно точно.
Бардесса с шипением отползла к ближайшей ели, затаиваясь за широким стволом и до боли в ушах прислушиваясь. Её, несомненно, догнали, но найдут ли, если она будет сидеть тихонько, как мышка?
Вкрадчивые, практически кошачьи шаги заставили беглянку предпринять тщетную попытку слиться с еловым стволом. Рыжая приподнялась, чтобы сдвинуться ещё глубже в тень еловой кроны, но стопу свело болью с новой силой.
В проблеске света меж еловых лап мелькнул силуэт преследователя. Охотник на фэйри обошел ель по кругу, вынуждая певичку ощущать, как её собственное сердце колотится где-то в горле, а затем раздвинул низкие ветви, рывком хватая рыжую за шиворот тёмно-зелёной рубашки и выволакивая из укрытия.
Девчонка завизжала — в основном от боли и страха, — на секунду краешком взвинченного сознания отмечая, что преследователь облачен в тёмно-серую рясу и такого же цвета плащ, а под колючими голубыми глазами по лицу расползаются парные симметричные полосы багрового цвета.
Словно кровавые слёзы.
Этой секунды оказалось более, чем достаточно, чтобы осознать: её поймал самый безжалостный служитель Церкви.
— Я не фэйри!.. — последнее слово сорвалось на сдавленный кашель: Плачущий Монах силой поднял бардессу на ноги, все так же держа девушку за воротник.
— Да ну? — губы инквизитора чуть дрогнули, обозначив намек на холодную презрительную усмешку. — Тогда почему… — его лицо оказалось непростительно близко к горлу полукровки, и охотник сделал глубокий вдох, — Почему ты так пахнешь? — негромкий, чуть ленивый тон Монаха казался обманчиво спокойным. Ощущая, как её всю трясет от ужаса, рыжая пискнула, стискивая запястья Плачущего в попытке освободиться от железной хватки убийцы:
— Но я крещёная!..
Мужчина осклабился, толкнул пленницу к широкому стволу старой сосны, вынудив рыжую пересчитать все неровности коры спиной сквозь ткань одежды, и рванул ворот её рубашки, бесцеремонно обнажая грудь полукровки. На бледной коже, на черной ткани плотного шнурка, блеснул крестик.
— Надо же, — инквизитор поджал губы, не скрывая сдержанного удивления во взгляде. — Ты из Вестгейтса?
Рыжая торопливо закивала, жмурясь в попытке скрыть набежавшие от страха слёзы, но получилось наоборот. Солёные дорожки расчертили девичьи щеки. Звяканье лезвия меча заставило бардессу распахнуть глаза и в ужасе вновь замереть, вытянувшись параллельно древесному стволу. Кончик лезвия уколол её в подбородок.
— Ты из тех, кого крестил Агравейн Тинтагель? Сколько ещё вас тут таких?
Певичка судорожно сглотнула, прошептав побелевшими губами:
— Меня крестили при рождении, и… Я не знаю, из Вестгейтса я была одна, остальные были чужими… Были…
Монах недовольно выдохнул, разворачивая лезвие меча плашмя и надавливая боком холодного лезвия на пульсирующую жилку на шее полукровки:
— И всё? Больше ничего мне не расскажешь? — грубые пальцы охотника поддели подбородок рыжей, вынуждая её смотреть прямо ему в глаза. — Так, чисто ради того, чтобы не давать мне повод убить тебя прямо здесь?
— А за какие грехи тебе полагается убить меня? — неожиданно вырвалось у бардессы, и она ужаснулась собственной наглости, проявившейся столь невпопад.
Плачущий нахмурился, холодный взгляд в момент стал стальным. Жало меча на горле сменилось жесткой мужской ладонью, обхватившей глотку так крепко, что у полукровки потемнело в глазах и от страха, и от нехватки воздуха.
— У тебя есть мгновение прежде, чем я бесповоротно решу отдать тебя своим братьям, моя маленькая леди. Или…
Что он хотел добавить, рыжая уже не слушала. Инстинкт самосохранения взял верх над сознанием певички, вынуждая девушку с шипением вывернуться, и забыв о боли в поврежденной стопе, предпринять попытку к бегству. Как оказалось миг спустя — абсолютно бесполезную. Монах закогтил медно-рыжие пряди полукровки, одновременно с этим хватая пленницу поперек живота:
— Глупая девчонка!..
— Отпусти меня, урод! — рыжая в бессильной злости щёлкнула зубами, поражаясь собственной невесть откуда взявшейся храбрости. — Отпусти, или добей уже!.. — ещё один её рывок обернулся ударом о поросшую клевером и усыпанную опавшей листвой и еловыми иголками землю, девушка едва не прикусила язык. В поясницу упёрлось колено охотника. Плачущий в несколько движений заломил бардессе руки, тут же перехватывая их крепкой веревкой, до этого момента висевшей на поясе инквизитора:
— С удовольствием полюбуюсь, как ты будешь извиваться в языках пламени!
Девушка попыталась хотя бы пнуть пленителя, но ногу свело болью такой силы, что слёзы вновь застлали взгляд, и рыжая только надрывно всхлипнула.
На помощь никто не придет. Там, далеко позади, Красные паладины расправляются с её спутниками.
Тяжелая рука инквизитора оттянула рыжие волосы, заставляя полукровку поднять голову, и тот перевернул её на спину, скользя взглядом по фигуре добычи.
— А ведь мне и вправду искренне жаль, — кончик меча вновь блеснул в лучах вечернего солнца, Монах поддел острием разорванный воротник певички. — Если ты отправишься на костер. Такая молодая, красивая… И глупенькая. Надо же, — Плачущий опустился на одно колено возле пленницы, напоминая кота, играющего с пойманной мышью. — А ведь я хотел просто допросить тебя и отпустить. Но ты отказываешься сотрудничать.
— Да пошел ты! — огрызнулась полукровка, отворачиваясь и рвано дыша. Слишком больно, слишком страшно и слишком холодно. Заканчивай уже, мразь!..
Охотник сжал нижнюю челюсть рыжей, заставляя ту повернуться обратно к нему. Одним движением инквизитор распустил ремешки на своей груди, позволяя темному плащу соскользнуть на землю. Сухие губы, сверху и снизу очерченные щетиной, сомкнулись на бледных от страха устах бардессы. Ледяной поцелуй тут же сменился укусом: рыжая попыталась цапнуть охотника до крови, но Плачущий прекрасно знал, с кем имеет дело, вовремя отпрянув:
- Тебе и вправду жить надоело?
Девушка зашипела. Он чувствовал - в её жилах течёт кровь древнего разбойничьего рода оборотней. И если она его укусит, то у Плачущего могут со временем возникнуть проблемы посерьёзнее, чем неконтролируемая мимикрия на фоне эмоциональных всплесков.
— Что ты делаешь?! — к ледяному ужасу добавилось чудовищное недоумение.
— Заткнись.
Он и сам толком не отдавал себе отчета в том, что он делает. Этот её запах, беспомощность, затравленный взгляд, боль, её трепещущее тело в его руках. Такая тёплая, испуганная. Доступная. И всё ещё пытающаяся защищаться, пусть и только в словесной форме.
— Не смей! — сердитый писклявый рык сорвался на скулёж: до девчонки, наконец, дошло, что сейчас будет. — Не надо, прошу!..
Лучше бы он отдал её паладинам!
— Заткнись!.. — На несколько секунд Плачущий приподнялся над пленницей, развязывая ремень её штанов и спуская их с округлых светлых девичьих бёдер вместе с мягкой тканью исподнего. В ответ пленница попыталась лягнуть инквизитора здоровой ногой, за что, впрочем, тут же поплатилась, Монах придавил её всем весом, зашипев на ухо:
— Ещё раз так сделаешь, и будет больно. Очень.
Бардесса сдавленно взвыла, ощущая, как охотник приподнимает её бёдра, бесцеремонно ныряя холодными длинными пальцами к самому нежному месту женского тела:
— Не надо!..
— Совсем сухая, — Плачущий вновь ткнулся лицом в бледную шею полукровки.— Это поправимо. Либо делу поможет твоя кровь, либо моя слюна, либо… — он грубо вторгся сразу двумя пальцами вдоль половых губ пленницы, пропуская засевший под капюшоном податливой плоти клитор между оснований пальцев, снова, снова и снова повторяя это болезненное движение, вызывая у рыжей механическое возбуждение. «Как грязно» - с тоской подумалось полукровке: она совершенно точно знала, что не хочет, но здесь и сейчас её заставляют хотеть.
— Ну же, — инквизитор с хищной полуулыбкой выдохнул, ощущая на кончиках пальцев тягучую влагу. — Вот умница.
Певичка закрыла глаза, позволяя себе поверить: пусть. Пусть он трахнет её и отпустит. Ведь отпустит же?
Девушка судорожно всхлипнула, чувствуя непрошеные и такие болезненные прикосновения охотника у самого входа во влагалище: у неё уже были мужчины, она успела натворить глупостей в юности, и насколько сильно разозлится инквизитор, когда обнаружит, что его жертва не девственна? Средний палец погрузился в тугую плоть на фалангу, а потом глубже, ещё, и в конце концов до упора, не встретив преграды. Плачущий с садистским упоением провел языком от горла к подбородку полукровки:
— О, а тут уже кто-то побывал до меня, — к среднему добавился безымянный, насильно заставляя бардессу раскрыться. — Не бойся, глупышка, так больно, как в первый раз, тебе уже не будет!..
При других обстоятельствах певичка испытала бы нечто, похожее на облегчение, но не здесь. Не сейчас, не под ним.
— Будь умницей, расслабься, — шепот, больше похожий на змеиное шипение, заставил беглянку ощутить табун ледяных мурашек, прокатившийся от пяток до головы. — Ведь мы оба хотим, чтобы у нас остались только приятные воспоминания об этой встрече, верно?
Полукровка бессильно оскалилась: он ещё и насмехается! Какая мать оказалась способна породить такое чудовище?
Холодные руки силой раздвинули её ноги, прошелестела ткань черных пыльных штанов Плачущего. И тут же последовал короткий приказ:
— Смотри на меня, — на горле девушки вновь сжалась его хватка. — Не смей закрывать глаза!
Рыжая сглотнула, медленно переводя взгляд на лицо инквизитора.
Темные волосы собраны в пучок, скос скул очерчен наметившейся линией бороды.
Красивый.
Чудовище.
Он впервые ощутил себя настолько голодным до женской плоти. Плачущий толкнулся внутрь с такой же безжалостностью, с которой, обычно, убивалЧлен бороды.
Красивый.
Чудовище.
Он впервые ощутил себя настолько голодным до женской плоти. Плачущий толкнулся внутрь с такой же безжалостностью, с которой, обычно, убивал. Член пропахал расступающиеся створки бутона вульвы, погружаясь одним раскалённым движением, выбившим из пленницы крик. Мужчина задвигался сразу быстро и резко, придерживая ноги бардессы на собственных плечах и взбивая опавшую мягкую листву коленями. Каждый удар его бёдер отзывался в теле рыжей вспышками боли в связанных и неудобно заломленных за спину руках, в травмированной стопе, а там, внутри, жгучие толчки все-таки заставили пленницу расслабить мышцы, обреченно отдаваясь на милость Монаха—Пожалуйста… — ощущая спиной каждую сухую веточку, каждый камень, полукровка в который раз попыталась отстраниться, с силой извернувшись тазом. Но Плачущий подался вперед, вгоняясь ещё глубже:
— Ты уже впустила меня, но все равно пытаешься сбежать? Какая глупая и упрямая девчонка! — Он рывком согнул её ноги в коленях, нависая над ней и теперь позволяя себе размашисто проникать сверху вниз, каждым движением награждая девушку ударами его головки о шейку матки, от чего бардесса с болезненных рваных всхлипов перешла на надрывные жалобные вскрики. Очень больно. И очень грязно. Влагалище покорно приняло варварское обращение, хлюпая соком и расступаясь под проникающей качкой вглубь-назад. Если бы этот зверь был хоть на толику нежнее, то… Да нет, нет никаких «то», он рвал её, как животное, пользуясь её беспомощностью, страхом и болью.
Чтобы затем — что? Убить? Бросить среди леса? Притащить едва сопротивляющееся тельце невольной любовницы паладинам?
Плачущий кончил с низким вздохом, замерев так глубоко, насколько позволяло лоно бардессы. Влажный кончик языка мужчины напористо раздвинул её рот, проскальзывая внутрь с непрошено ласковым поцелуем. Девушка послушно ответила, не пытаясь кусаться: он очень доходчиво дал понять, что убьёт её, если та посмеет пустить в ход зубы.
А жить хотелось.
Очень.
Даже после того, что сейчас произошло.
Она практически перестала ощущать собственные руки — те затекли под весом её тела, и жгуче заныли, когда Монах дёрнул её на себя, надевая на полукровку обратно её штаны.
Охотник встал на ноги, едва заметно ухмыляясь, затянул собственный ремень, отряхнул колени и… Принялся высвобождать кисти рыжей из пут веревки.
— Так ты... Отпускаешь меня? — певичка мрачно зыркнула на инквизитора из-за плеча. Тот колко процедил в ответ, издевательски копируя её тон:
— Но ты же крещёная. За какие твои грехи нам положено тебя казнить?
Бардесса скрипнула зубами, но гневный её ответ так и не сорвался с уст, опереженный словами Плачущего:
— Мы направляемся в Вестгейтс. Ты поедешь под нашим присмотром. Ведь мало ли, — одним движением инквизитор подхватил рыжую на руки и направляясь в сторону тропы, где остался его вороной конь. — Мало ли, какого хищника может встретить девушка посреди леса, верно?
Рыжая съёжилась в его руках, подавляя животное желание вцепиться в глотку Плачущего.
Ничего, пусть. Пусть отвезет её домой. Она оправится после случившегося, и потом обязательно отомстит насильнику.
Потому, что это явно не последняя их встреча.
*
Ланселот насупился, впрочем, не скрывая улыбки:
— Моя Леди может объяснить мне, почему в её фантазии я веду себя, как полнейшая мразь?
Эльга пожала плечами, укладывая голову на грудь любимому мужчине:
— Пока ты был с паладинами, ты таки был мразью.
— И не поспорю, — Плачущий закрыл глаза, внимая тому, как бьётся сердце его женщины.— Но я никогда бы не поступил с тобой так. Я бы не сделал тебе больно, — и он, помолчав, добавил уже совсем другим тоном. — Если, конечно, ты сама меня об этом не попросишь.
Гюнтер отозвалась сонным смешком.
— Эй, — Внезапно оживился Монах.— Ты в конце сказала, что отомстила бы мне. Как?