"В Гороховой улице, в одном из больших домов, народонаселения которого стало бы на целый уездный город, лежал утром в постели, на своей квартире, Илья Ильич Обломов..."
Обломов лежал, конечно, условно "на своей квартире" - он снимал ее в одном из доходных домов; в те времена - как и сейчас, впрочем - дело обычное. А доходных домов строилось полно, на любой вкус и кошелек. Одни ставили коробочки с окнами, другие дворцы в стиле маркиза Карабаса.
Интересно, как бы описал Гончаров нынешние муравейники? Возможно, что-нибудь вроде "народонаселения стало бы на целый уезд или губернию". А пока на месте Парнаса и Мурино лес, Илья Ильич лежит на диване примерно тут:
Аренда жилья в таких домах различалась просто неприлично, даже не в разы, а в десятки раз. В одном и том же доме "на первой линии" сдавались приличные квартиры в несколько комнат "для тех, кто почище-с", а дальше - во дворах-колодцах - селилась простая публика, например, студент Раскольников, чиновник распоследнего класса Хлестаков или портной Петрович, которых сшил Акакию Акакиевичу его знаменитую шинель. Вспомнить хотя бы знаменитый дом трех Бенуа, целый городок...
А что у нас по деньгам?
Начнем с бедолаги Акакия Акакиевича Башмачкина, "вечного титулярного советника", который переписывал бумажонки в каком-то департаменте и получал четыреста рублей в год. Чин в "Табели о рангах" не последний, но хвастаться, прямо скажем, нечем. Как говаривал один замечательный киношный персонаж, до генерала далеко.
На что мог рассчитывать "титуляшка"? Ну вот в районе Коломны, например, можно было сыскать квартиру "за пять рублей в месяц, даже с кофием поутру". Вроде по-божески, еще на жизнь остается. Правда, о качестве квартиры (или, скорее, комнаты) можно только догадываться. Вполне вероятно, это было что-то вроде того, где жил Мармеладов, у которого "огарок освещал беднейшую комнату шагов в десять длиной".
Ладно, оставим нищих. Во сколько обходилось лежание на квартире Илье Ильичу? Его потребности обрисованы в самом начале - прилично обставленная четырехкомнатная квартира. Зачем ему с камердинером Захаром четыре комнаты, непонятно, но пусть будет вопрос принципа. Барин на меньшее не согласен.
Когда Обломова сгоняют с квартиры, его риелторские мытарства более-менее проясняют соотношение цены и доходов.
"Заходил в два дома; в одном нашел квартиру в четыре комнаты за четыре тысячи ассигнациями, в другом за пять комнат просили шесть тысяч рублей". Это плата, кстати, за год, как и жалованье.
При разговоре об Обломове в голове возникает тот же вопрос, что задал Глеб Жеглов Верке-модистке - "На что живете? На какие средства, то есть, существуете?"
Служить Обломову лениво, поэтому только доход от имения, что весьма неплохо, но, как видно далее, ни черта недостаточно. Для Петербурга - тьфу, капля в море.
В имении 350 душ крестьян. Много это или мало? Состоятельный помещик или так себе барин? Классика в помощь - Салтыков-Щедрин и его "Пошехонская старина": "триста душ - это только-только достаточно было, чтобы не прослыть бесприданницей даже в том среднем кругу, в котором мы вращались".
Когда в денежные дела обнищавшего барина вмешивается друг, доход с имения под хорошим и честным управлением (это важно, могли и разорить в два счета) значительно возрастает и составляет искомые пять тысяч рублей в год.
Резюмирую. Триста человек должны были год пахать на одного помещика, чтобы тот снял приличную четырехкомнатную квартиру. На жилье, кстати, при таком раскладе уже не оставалось. Ложа в театре, экипаж, кондитерские и прочее.
В конце концов, барин, как помним, обосновался в разваленном домишке на Выборгской стороне, которая тогда была заросшим крапивой предместьем. Чай, не Морская и не Невский. Но несколько комнаток обошлись всего в восемьсот рублей в год.
Вот как-то так. Мораль какая? Да нет ее. Хотя, как там у Пушкина: "Да нет ли хоть у вас нравоученья? - Нет... или есть: минуточку терпенья..."
1. Жить в Петербурге всегда было дорого.
2. Обломовы, которые не работали, зачастую жили лучше, чем те, кто хоть где-то и кем-то, да служил.
Оба пункта в настоящее время остаются в силе. Впрочем, это уже совсем другая история.