Из цикла "ПлЕменные революционеры"
От Польши никогда и ничего хорошего для России не было и, полагаю, не будет. Все эти дзержинские-менжинские, шмецкие-ганецкие и прочие всплывшие наверх в мутной революционной водице шляхтичи-русофобы, сотворили немало бед матушке-России в начале прошлого столетия, в нынешнем опять лезут к нам (правда не с мечом, а с мячом), желая лишить нас участия на футбольном празднике жизни.
Первомай, Первомай - кого хочешь выбирай!
К чему это я вспомнил? Да вот, попалась на глаза интересная фотокарточка, примерно лет сто лет назад, в году этак 1922 году, на которой запечатлена не королева, и не шахерезада, а бывшая комиссарша и жена морячка-дипломата Раскольникова (Ильина), Лариса Рейснер, которая в отличие от мужа фамилию себе не меняла, а меняла только день рождения. Она-то и станет героиней нашего сегодняшнего рассказа.
Родилась эта пани Лариса в польском Люблине 2 мая 1895 года, но подкорректировала себе дату появления на свет на один день, чтобы соответствовать статусу комиссарши революционного правительства. Первомай, первомай - кого хочешь выбирай. Она и выбирала. Мужичков хороших и разных, главное, чтобы был амбициозен, перспективен и мог продвинуть свою даму по карьерной лестнице.
Папа Мойша любил революционерчиков
Не знаю даже, с каких пор это желание "движения вверх" засело в головке миловидной девицы, но похоже, что без влияния папы Миши не обошлось. Михаил (Мойша, скорее) Рейснер был то ли еврейским немцем, то ли немецким евреем, и очень, понимаете ли, любил пофлиртовать с нарождающимся социал-демократическим бомондом.
Вся шатия-братия, начитавшаяся Мордехая Леви (в миру больше известного, как Карл Маркс), прямиком бежала в дом к Мойше, который трудился профессором права и был крайне полезен социалистам. Для чего? Да просто-напросто прогнуть "под них" действующие законы, чтобы этих самых эсдеков не сильно полисмены душили и наказывали. Папаша старался как мог, и эти старания ценили заходящие к нему "на огонек" известные персоналии - Карл Либкнехт, Август Бебель и даже Владимир Ульянов-Бланк.
Поэт в России больше, чем поэт. Но долго почему-то не живет.
Дочка Лариса, наслушавшись политической зауми, сама стала активничать в этом вопросе, взяла у папы с тумбочки "Капитал" и даже что-то там прочитала, хотя стихи ей, если честно, нравились больше. Тем более, с 1905 года семейство Рейснеров живет в России, а в России поэтов любят и ценят, хотя чаще - сначала убивают, а потом ценят. Но это так, отступление.
Вот Лариса тоже сподобилась на сочинительство девичьих стихов, а поскольку их надо было еще куда-то пристроить, то уговорила папашку своего героического издавать полудомашний-полуобщественный журнал "Рудин". То есть, из названия ясно, что Тургенева она тоже читала, и запомнился ей этот "лишний человек", вышедший из-под пера Ивана Сергеевича.
Ловля на живца
Поколдовав над пятью-шестью номерами собственного издания, Лариса утомилась и решила пустить свои чары на покорение действительных мастеров слова, для начала предложив свои стихи, а потом и себя. Лучшего места для ловли на живца, то есть на себя, чем литературно-упоительное кафе "Приют комедиантов" на Марсовом поле, конечно же, не было.
Поэтому сети были раскинуты, а в них попался крупный литературный карась (он же "изысканный жираф", он же "неистовый конкистадор") Николай Гумилев. Нет, конечно, Николай Степанович думал, что он сам "ловец человеков" женской (и, желательно приятной) наружности. А у Ларисы на тот период с наружностью было более, чем в порядке.
Небанальное знакомство и бурный роман с окончанием в революцию
Двадцативешняя (говоря образным языком короля поэтов Игоря Северянина) Лариса и тридцатилетний поэт- воин, находившийся в самом расцвете творческих и любовных сил, не могли оторваться друг от друга. Несмотря на то, что Гумилев оценил стихи Ларисы, как бездарные, он искренне восхитился налитым молочком (стоп! заменим молоко на сок) соком девичьим телом и круглощеким милым личиком с венцом туго сплетенных волос на головке.
Дорога по логике вырисовывалась одна - в роскошный отель, но это было бы так обыденно. И выбор пал на зачуханный бордель на Гороховой. Странно? Зато, как поэтично и не банально. Бурный роман продолжался бы и дальше, если бы красна девица не узнала, что у добра молодца Гафиза (как называла поэта Лариса) еще пяток минимум таких Лери (как называл Ларису поэт), которых он навещает в свободное от свиданий с Ларисой время.
Погрустила Лариса, поплакала о неверном возлюбленном, да и пошла, если не во все тяжкие, то уж в карнавал любовников и событий окунулась с головой. Главным событием стал, конечно, октябрьский переворот, после которого у дамы, как говорится, "масть пошла".
Кушать подано - постель разобрана
А любовниками выступали разные товарищи - и моряк-дипломат Федор Раскольников, и демон революции Лейба Бронштейн-Троцкий, и ехидный журналист-коминтерновец Карл Радек. "Мелочь пузатую" в виде разных литераторов, морячков, атаманов, английских атташе, афганских султанишек, джазистов и прочих колбасьевых Лариса Михайловна даже не считала. И мы считать не будем. Зачем нам это, если революционная дама, заходя в очередную спальню и увидев разобранную постель, потирала ручки и говорила "Ну что, кушать подано!".
Безусловно, такая жизнь здоровья не прибавляла. Ведь между "кушаньями" эротик-"блюд" с разными мужчинами, что само по себе весьма энергозатратно, Лариса выполняла различные революционные поручения, работая то комиссаром флота, то дипломатическим работником, то журналистом центральных газет.
Энергетики для энергичной комиссарши
При этом восстановление организма проводилось по сомнительным рецептам. Мы же знаем, что у декадентов Серебряного века, как, впрочем и у революционных матросиков (которыми так любила командовать Лариса) первейшим средством релаксации был известный белый порошочек, после которого и водочка вкуснее, и секс жизнь острее.
Понятное дело, что постоянное употребление этих "энергетиков" женское здоровье, как минимум, не укрепляло. Достаточно посмотреть на фотографии 1916-го и 1922-го года.
Разительные отличия, не правда ли, между милой девушкой и почти кустодиевской бабищей женщиной. Это при том, что детей у Ларисы не было, и силы на материнство она не тратила. А только на устранение контрреволюционного элемента, что ей несомненно нравилось.
Императорская яхта и апартаменты в Адмиралтействе - как убежище комиссарши
Не зря же она любила повторять после зачисток и исполненных приговоров:
"Именно революционный инстинкт дает окончательную санкцию, именно он очищает новое, творимое право от всех глубоко запрятанных, контрреволюционных поползновений"
Вдоволь накомиссарившись, Лариса любила красиво отдохнуть. Про ее разгуляи на императорской яхте, где она бриллиантами ставила на окнах каюты свои автографы поверх росписи императрицы Александры Федоровны, рассказывали многие очевидцы. Современники также вспоминали, что она не проходила мимо захваченных поместий и родовых гнездышек буржуазии. Шкафы подлежали вскрытию, а наряды и драгоценности перемещению в покой пролетарской Клеопатры.
Свой будуар она устроила не где-нибудь, а в огромных апартаментах бывшего министра Императорского флота, адмирала Ивана Григоровича, в самом здании Адмиралтейства, где у четы Рейснер-Раскольниковых были слуги, дворецкие, повара и прочая чернь, которую новоявленная царица-флотоводица пользовала для красивой жизни.
"Мы строим новое государство. Мы нужны людям. Наша деятельность созидательная, а потому было бы лицемерием отказывать себе в том, что всегда достается людям, стоящим у власти".
Такая вот пролетарская логика.
От золотого халата - к смертельным эклерам
Поэт Всеволод Рождественский вспоминал, что когда он пришел к Ларисе Рейснер в ее адмиралтейские апартаменты, то был поражен обилием предметов и утвари - ковров, картин, экзотических тканей, бронзовых будд, майоликовых блюд, английских книг, флакончиков с французскими духами... И сама хозяйка была облачена в халат, прошитый тяжелыми золотыми нитями. Она служила режиму, но не забывала и о себе, любимой.
А что же становилось с ее любимыми, но уже бывшими? По роковому совпадению все они ушли в мир иной не по своей воле. Гумилева расстреляли в 1921-ом, Колбасьев не выдержал лагерной лесосеки в 38-ом, Раскольникову помогли выпасть из окна в 39-ом, в том же 39-ом расстреляли Радека, Троцкому "ледорубнули" в сороковом.
Самой же пролетарской Клеопатры не стало в 1926-ом. Ушла она сколь неожиданно, столь и красиво. Откушав эклеров на молочке с бактериями тифа. Понятное дело, то, что молоко заразное, никто не знал. Хотя кто-то может и знал, версию об отравлении сбрасывать не будем. Точно, не знала сама Лариса Михайловна, заболевшая после этого брюшным тифом.
Советские историки пытались сгладить причину смерти, утверждая что бывшая комиссарша (только бывают ли комиссарши бывшими?) выпила стакан сырого молока, ведь пролетарским фуриям не пристало баловаться буржуазными эклерчиками.
Ну, что же, молоко так молоко.
Стакан - так стакан.
Советскую историографию мы чтим.
