… Наступила последняя неделя уходящего лета. Заморосил дождь, разом отодвинув на задний план все огородные дела, которые, как волны, наплывали каждое утро, увлекали в свой водоворот, крутили до вечера и выбрасывали на берег едва живое тело, которому и сил хватало лишь для того, чтобы собрать ужин, покормить домашних и рухнуть в постель.
Мечта о том, чтобы полежать с книжечкой в гамаке и погреться на солнышке, так и осталась мечтой. А тут небо затянулось тучами, и стало ясно, что дождь зарядил надолго. Это был шанс. Бронька, пардон, Бронислава Андреевна побросала в сумку кое-какие вещи и вечерним автобусом отправилась в город своей юности, чтобы устроить очередную встречу с подругами. Виделись они редко, но дружбу, рожденную студенческим братством, а вернее, спаянную долгим проживанием в одной комнате общежития, хранили свято, хотя судьбы их с тех самых студенческих лет круто поменялись.
Вначале-то учебы их было четверо, но на последнем курсе Аня, самая тихая из всех, деревенская девочка, выросшая без матери и воспитанная отцом-деспотом, влюбилась. Да так влюбилась, что голову потеряла, забеременела в надежде, что он тоже безумно любит её, а потому возьмёт да и оставит свою учёбу в престижном институте, женится на ней, будет о них с ребёночком заботиться. А он, представьте, учебу не оставил и не женился. После долгих метаний он оставил… Аню, а она, ничего не придумав лучше и не поделившись с девчонками своей бедой, выпила уксус.
Целый год девчонки тихонько приплачивали комендантше, чтобы никого не подселила к ним. Так Анина койка весь последний курс и простояла пустая.
С тех пор, окончив институт и уже устроившись, кто где, в день Аниной смерти они стали встречаться, чтобы перво-наперво съездить на могилку подруги, а потом уже посидеть в кафешке, поговорить, поплакать и посмеяться.
Бронька, несмотря на своё звучащее металлом имя, была в этой троице самой слабой, похожей на подстреленную уточку-хромоножку, вечно кашляла, болела, грызла ногти и вообще чем-то неуловимо напоминала чахлый кустик бузины у разъезженной телегами дороги. Когда её направили по распределению на Урал, девчонки пришли в ужас. Пообсуждав сложившуюся ситуацию, они направились к декану с увещеваниями, мол, Бронька не вынесет сурового климата и непременно там погибнет. Девчонки просили так убедительно, что декан в конце концов смилостивился, и Броньку оставили в своей области, сослав в деревню, где её ждали испытания почище любого Урала.
Во-первых, её поселили в двухквартирный дом, продуваемый всеми ветрами, стоявший на краю деревни. Ужас дополнялся тем, что во второй половине дома никто не жил и потому тоненькая перегородочка, разделявшая половины, в морозные дни покрывалась инеем. К тому же, ей постоянно чудились какие-то шаги, скрип дверей и разговоры на той, другой, половине. Ночи она почти не спала, обдумывая, как бы не проспать утро и вместе со всей деревней успеть растопить русскую печь, по её мнению, страшное чудовище, придуманное предками женщине в наказание, потому что она, выросшая в городе, ничего подобного до этого не видывала даже в самом страшном своем сне. А еще надо было сходить к обледеневшему срубу колодца и вычерпнуть ведро воды, постаравшись не только из последних кишок выкрутить баран, до которого она доставала с большим трудом, но и удержаться на ледяном бугорке, не скатиться в тёмную глубину. Она знала, что такое уже было здесь однажды с женщиной, которая жила по соседству.
Но она всё преодолела, выжила, деревенская жизнь пошла ей на пользу, она своим отношением к жизни и к людям заслужила в деревне хорошую репутацию и удачно вышла замуж, нарожала детей и умело повела свой семейный корабль. Да и сама она физически окрепла, уж тут ни на какой кустик и намека не осталось, скорее, получилась стройная берёзка, которую ветер гнет, но ни за что не сломает. Трудные жизненные обстоятельства выковали у неё железный характер, одели её в настоящую броню.
Ирка в их троице изначально была командиршей. Только она держала девчоношный общак, те рубли и копейки, которые они, приехав с праздников из дома, собирали себе на месячное пропитание, и умудрялась их так распределить, что денег хватало не только на вполне питательные обеды и ужины, но и на мороженое, а иногда даже и на кино. Именно она, как ни странно это может на первый взгляд показаться, решала, кому и что следует поменять в гардеробе и даже находила магазины, где это можно было сделать подешевле.
Она даже в некоторой мере руководила их личной жизнью, потому что, едва познакомившись с тем или иным кавалером, девчонки вели его в общагу, чтобы показать Ирке. Если кавалер ей не нравился, она никогда не говорила об этом напрямик, просто роняла небрежно: «По Сеньке и шляпа…» И сразу становилось почему-то понятно, что не только кавалер ничего не стоит, но и сама ты набитая дура, если на такого позарилась. И кавалеру немедленно давалась отставка.
Рядом с Иркой жить было не всегда уютно, но, размышляя впоследствии о её роли в их компании, девчонки пришли к единодушному выводу, что она была надёжная, за ней им жилось, как за каменной стеной, потому и прощали ей её железный характер, потому и был её авторитет для всех непререкаем.
Но Ирке (если, конечно, не считать Аню) повезло в жизни меньше всех. Сломалась Железная кнопка, сломалась, и сломала её любовь.
Полюбила Ирка женатого. Вот всех ведь учила быть благоразумными, а её судьба возьми да и поставь на эти самые грабли. Вначале она, конечно, была уверена, что со временем сумеет перекуковать жену – истеричку, как характеризовал ее азартный любовник, но с годами её уверенность таяла и таяла. Жена гнала его из дома, а он не уходил, признавался, что за детей держится. А Ирка при встречах страстно целовала его от пальцев ног до маленькой плешки на макушке, но родить ребёночка он ей так и не позволил, и жить к ней не перешёл. Так и провела она свои лучшие годики в раздумьях по поводу того, как ей жить дальше: толи крест на своей запретной любви поставить, толи так и простоять все выходные и праздники у окна в задумчивом свете луны.
Не спас железный характер, жизнь повела по своей колее, выбрала Ирка второе, когда сладость свиданий чередовалась с горечью одиночества – ни детей, ни семьи. А потом годики её под горку покатились, и спина начала округляться, и походка молодой лани бесследно исчезла – от высоких шпилек начали безжалостно ныть коленные суставы. Вообщем, как и следовало ожидать, в один чёрный день её жизни кинул возлюбленный подаренные ею тапочки в целлофановый пакет и ушёл навсегда. Молодую дурочку себе нашёл.
Этого Железная кнопка пережить не смогла, сломалось что-то в ней. Начала всё чаще к рюмочке прикладываться. Потом засосало. Сначала работу потеряла, а потом и человеческий облик.
Но на встречу с девчонками всегда приходила, хотя и напоминала порой не прежнюю Железную кнопку, а какое-то жалкое растерянное привидение. Они пытались её спасти, даже кодировали как-то вскладчину, Бронька брала её на лето в деревню, но она и там умудрялась собрать вокруг себя деревенских алкашей, из чего следовало, что организаторские способности остались при ней, а вот характера железного не стало. Так и отпустили девчонки её в свободное плавание.
А вот Наташа в их компании была существом самым нейтральным. Душевностью особой не отличалась, но если кому-то становилось горько, шли к ней. Глаза её даже свойственным молодости любовным огнем никогда не горели, скорее наоборот, была в них какая-то равнодушная истома. Девчонки на танцы, парней кадрить, а она за книжку, пристанут, бывало к ней с расспросами и увещеваниями, а она только и скажет: «Нафига мне это надо? Успею еще…» Она никогда ни с кем не ссорилась, умея, где надо, уступить, а то и прощения попросить, если в чем-то сама была виновата. Когда узнала, что родители в автокатастрофе погибли, не кричала, не билась в истерике, только слышали девчонки, как она тихонько скулила по ночам, закусив зубами подушку. После окончания института она так и ушла, не раскрывшись до конца, оставшись даже для самых близких подруг непрочитанной книжкой.
По распределению она поехала на Урал вместо Броньки, при этом нисколько не сердясь, не обижаясь на подруг за то, что подставили её под такое распределение, по оценкам-то она могла бы и сама себе место будущей работы выбрать. Вернулась она из добровольно-принудительной ссылки через три года с мужем и дочкой. Знакомые удивлялись: «Зачем вернулась? Бесперспективный город, работы найти и то проблема…»
А она вспомнила своё юношеское увлечение и вскоре устроилась вести кружок танцев, вся женская половина маленького районного городка вскоре глядела ей в рот. Почти сразу же ей предложили возглавить женсовет, и она с головой погрузилась в общественную работу, а вернее, в самом прямом смысле стала служить людям, помогала обездоленным, знала все болевые точки района и вовремя на них реагировала, то есть из институтской маленькой жилетки превратилась в жилетку районного масштаба. Вскоре уже можно было услышать: «Хорошо, что у нас есть Наталья Валентиновна, она, по крайней мере хоть выслушать умеет…»
А вскоре они с мужем взяли под опеку троих мальчишек, родители которых, как и её когда-то, погибли. Она умудряется и в семейной жизни всё успеть. Ухоженный дом, хлопоты на даче, где она столько всего напридумывала, что соседки стали ходить к ней перенимать опыт, превратив свою улочку на окраине в райский уголок, куда даже группы туристов приводили. У неё надёжный тыл - любимый и любящий муж, умные и воспитанные дети – всё в порядочке, её судьбой можно только любоваться.
И с подругами она связь не потеряла, звонила, организовывала встречи, заказывала места в кафе, в самые трудные в материальном плане годы даже платила за девчонок. Везла неизменный букет из двадцати роз Ане на могилку.
Глядя на неё, я всегда думала о том, что живёт она в обычной, агрессивной для современного человека среде, как все, растворяется в ней, но среда эта её не меняет ни в ту, ни в другую сторону, а, наоборот, от её присутствия сама становится лучше. Вот и сетуй на жизнь, что она во всём виновата. А может виноваты-то мы сами?
Дорогие читатели! Буду благодарна за лайки, комментарии и репосты!