Ужинали все у него, Захар Михайлович нажарил картошки, нарезал сала. Они принесли много колбасы, Анюта часть нарезала, а остальное попросила положить в холодильник, так как их холодильник и стиральную машину им должны были привезти только завтра. Через несколько дней Захар Михайлович встречал сына и зятя, оказывается они сразу после разговора с ним заказали теплицы и сегодня привезли их ставить. И он с сыном Борисом и зятем Виктором принялся за работу, им активно помогал и новый сосед Степан. Теплицы поставили быстро и уже к середине июля Захар Михайлович увидел, что не прогадал.
Так и зажил он рядом с соседями дружно и мирно, только изредка Степан уходил в запой, тихий совсем неслышный, он никогда не скандалил, просто приходил домой и ложился спать. А работал он в городе, на работу ему приходилось ездить на рейсовом автобусе. Анюте было стыдно за мужа, но она всячески оправдывала его. Однажды в порыве откровенности она рассказала Захару Михайловичу о Степане.
– Мы оба детдомовцы. У Степана с детства было нервное расстройство, которое со временем переросло в пьянство, причиной этого стал пожар, где погибли его родители и бабушка, а его спас совершенно случайно проходивший мимо мужчина.
И тут Захар Михайлович вспомнил, как он когда-то в молодости тоже спас мальчика, вытащив его из горящего дома, он тогда ещё был неженатый и хотел забрать мальчика себе, но ему не дали, а когда он женился, то попытался найти мальчишку и не смог, но он чётко помнил, что того также, как соседа, звали Степаном.
– Неужели он? – с удивлением думал Захар Михайлович, а Анюта продолжала:
– Однажды в детдом пришла одна деревенская пара и взяла Степу под опеку, мы все за него радовались, ведь взрослых детей мало кто забирает, а ему тогда исполнилось 13, он был рослый и здоровый парень, поэтому на него их выбор и пал, просто им нужен был батрак, бесплатный, беззащитный. Он мне рассказывал, что работал на них чуть ли не круглые сутки, но опекуны всегда были недовольны, поэтому били его нещадно. Их истязания всегда проходили на заднем дворе, чтобы соседи ничего не видели, но случилось так, что какие-то дачники заблудились, вышли прямо на их усадьбу, они сначала сфотографировали увиденное, потом вмешались, но хозяева их выгнали. От соседей дачники узнали, что мальчика сирота и обратились к участковому, и вместе с ним отвели избитого Стёпу в опеку. Мы очень удивились, увидев его снова в детдоме, за два года он вырос, но он был на грани нервного срыва, вскоре он и случился. Его забрали в больницу и долго лечили. Вернулся он притихший, замкнутый в себе, год в школе он пропустил из-за болезни, и я с ним стала учиться в одном классе. И мы, и воспитатели старались быть внимательнее к нему, я понимала, что когда он выпустится из детского дома и останется один, то он просто пропадет. Про любовь мы в то время и не думали, я переживала из-за него, а потом, когда мы уже учились, я в педагогическом, а он в политехническом на автомеханическом факультете, мы сначала просто продолжали общаться, как в детстве, ведь в детском доме мы все были одной семьёй, и ощущали себя, как бы родственниками, мы до сих пор общаемся и дружим семьями. Но в студенческие годы такого не было, все жили сами по себе. И нас со Степой как-то резко потянуло друг другу.
Анюта говорила, а Захар Михайлович видел перед собой маленького мальчика только-только начинающего говорить, который бился у него на руках и истошно кричал:
– Мама, мама, я тут.
Он до сих пор помнит, как он прижимал мальчика к себе, пока тот от переживаний не потерял сознание. Скорая так и увезла его в бессознательном состоянии. А он, Захар, очень долго помнил то состояние беспомощности, когда перед ним в огне погибали люди, а он, вытащив мальчика, уже ничего не смог предпринять. Потом говорили, что подожгла дом какая-то бывшая подруга хозяина.
Анюта продолжала:
– Мне как-то быстро дали квартиру, и мы стали жить вместе, но решили, что пока неофициально, ведь Стёпе тоже полагалось квартира, но у него каким-то образом появился участок земли, поэтому и квартиру ему не давали, он долго ходил по инстанциям доказывая, что на этом якобы его участке стоит чужой дом. Потом родились мальчики, Стёпу совсем задергали из-за этой квартиры, он стал пить появились непонятные друзья, и я решила купить дом в деревне, так мы и попали в Климовку. Я понимаю, что мужа надо лечить, но он не хочет, считает, что всё это ерунда. Он очень хороший, добрый, работящий. А мальчиков любит даже наверное больше чем я.
– Знаешь, Анюта, вот на это и надо сделать ставку, надо как-то почаще говорить ему, что он нужен детям, они ведь еще маленькие, о них надо заботиться, ведь их надо поставить на ноги, дать им образование, подумать о жилье для них.
– Да дядя Захар, вы правы. Когда я ему говорю, что от его слабости и бесхарактерности страдают дети, он резко прекращает пить. Но это длится до следующего раза.
– Анюта, расскажи теперь, как ты оказалась в детдоме.
– А я отказница, я абсолютно ничего не знала ни матери, ни об отце. Да я и знать-то не хотела, раз они нашли нужным от меня отказаться, значит и мне они без надобности, да и бабки и дедки такие не нужны, они ведь в курсе всего были, беременности-то незаметными не бывают. Но есть у меня лучшая подруга Катя, она поставила перед собой задачу найти мать и плюнуть ей лицо, и она этого добилась. Закончив медколледж, она всеми правдами и неправдами устроилась работать в роддом, и нашла в архиве свою мать-кукушку, заодно и мою тоже, ориентируясь на наши дни рождения, ведь не каждый же день же родители отказываются от детей, но нас с ней матери бросили в один месяц, представляете, сначала её, а потом и меня.
– Даже двое в месяц много, – ужаснулся Захар Михайлович, а женщина продолжала свои тяжелые воспоминания:
– Свою она посетила сразу же, потом рассказывала мне, что в квартире, где она проживала, плюнуть было нигде, такая там грязь была неимоверная, а в её плевке и смысла не было, ее мамаша была слишком пьяна, чтобы обидеться. И моя Катя, успокоившись, вышла замуж, родила дочь и очень счастлива. А ещё разрешила врачам, обязанным беседовать с горе-мамашами, рассказывать её историю. Я же долго думала идти ли мне по адресу, который я нашла или нет. Степан мне не советовал, считая, что не стоит из-за этого душу бередить, но моё любопытство взяло верх, и я пошла. Дверь открыла старушка. Я спросила про придуманную мною подругу, она ответила, что я ошиблась, но на мое счастье она попросила вкрутить ей перегоревшую лампочку, что я и сделала, зайдя в квартиру. На стенах я увидела много фотографий ее сына в морской форме, и отдельные его фотографии, и его снимки с семьей, мой дядя живет на Дальнем Востоке, приезжает к ней редко, но помогает деньгами, в отличие от дочери, которая забыла, как её и зовут. На мой вопрос, почему нет ни одной фотографии дочери, старушка ответила, что с Нинкой она не имеет никаких дел, так как она её обворовала и хотела обманом завладеть её квартирой,сын приезжал, разбирался и сказал Нинке не трогать мать. На мой вопрос есть ли у дочери семья, болтливая бабушка ответила, что у неё двое детей и муж бизнесмен. Про меня она ничего не сказала, и я ушла, чтобы никогда туда не возвращаться. Во время этого визита я ощущала чувство какой-то брезгливости к этой моей родственнице, явно всю свою жизнь любившей только себя, зачем мне такая бабушка,чтобы она и мне на шею села, считая, что ей все обязаны. Не было никогда родственников, как тогда сказал Степан, и таких не надо, проживем и без них. Вот, как видите, и живём.
Захар Михайлович помолчал, а потом спросил:
– А лечиться Степан так ни разу и не пробовал?
– Нет, он считает, что с ним всё хорошо.
– Но считают ли так на работе? Сейчас потерять работу ой как страшно. Зять у меня врач, может он что посоветует, поговори с ним, когда он приедет.
Вечером он долго думал над тем, что услышал от новой соседки. Узнав подробности о жизни Степана, Захар Михайлович уверился, что именно его спас тогда на пожаре. И в его душе появилось какое-то новое чувство к нему, он рассудил, что это чувство сопричастности к его жизни, к его душевным переживаниям. Он должен помочь ему хотя бы сейчас, если не смог тогда, после пожара. С утра он позвонил Виктору и попросил его помочь, пообещав рассказать подробности потом. А пока он только сказал, что много лет назад он проявил равнодушие к судьбе одного человека, а теперь хочет непременно исправить свою ошибку.