Шел 1569 год.
Истопник Ивашка нес на веревочке в царские палаты вязанку дров, поленья черной ольхи, и ненароком попал навстречу самому царю. Взмахнул государь всея Руси своим посохом с железным наконечником, и быть бы смертоубийству, но Ивашка, наученный горьким опытом, ловко увернулся от «царской милости» и, бросив дрова, со всех ног пустился наутек вниз по лестнице.
Царь Иоанн был не в духе. Сегодня утром Малюта Скуратов поведал ему, что под пыткой какой-то оборванец проговорился: Новгород готов переметнуться к полякам, и уже будто бы новгородскими боярами составлена о том грамота королю Речи Посполитой Сигизмунду.
- Пытать!
- Казнить!
- Жечь!
Решено было для расправы с Новгородом, дабы пресечь крамолу, послать туда опричников и три сотни стрельцов.
В считанные дни стрельцы получили денежное, хлебное и соляное жалование за полгода. Вот как! А то задерживали выплату: мол, нет ни полушки в казне. И порох, и пули, и фитили – всё выдали.
Опустела Воробьева слобода. Рассадили стрельцов с оружием и провиантом по саням и повезли в сторону Новгорода.
Где-то в середине обоза ехали десятский Фома, Семен и Митрий Черноусы, Данила Рыжий и молодой парнишка Санька, сын Петра Третьяка. Надо бы ехать самому Петру, отцу Саньки, но он занедужил и послал вместо себя своего сына. Десятский на это махнул рукой: какая разница, малец уже ростом выше отца и в плечах достаточно широк.
Хорошо утеплились стрельцы, поверх серых суконных кафтанов надели старенькие, но теплые шубы или даже тулупы. Морозы в декабре бывают не шуточными, вмиг дуба дашь.
У Саньки и валенки на ногах, и шапка собачья на голове, и то он время от времени спрыгивал с саней и бежал рядом для сугреву.
А еще Санька всё расспрашивал других, куда, зачем, как всё это будет.
- Погрозим новгородцам. Ишь чего удумали: к Сигизмунду под крылышко.
- Думают, что там для них одни медовые коврижки.
- Либо и воевать не придется. Выпорем зачинщиков кнутами и иконы целовать заставим.
- Вон нас какая силища! Говорят, и опричники едут.
Действительно, было велено всему обозу стрельцов свернуть с дороги, чтобы пропустить конных опричников. Те были хороши! В красных кафтанах на меху, отороченных соболями да расшитых золотом и серебром; в куньих шапках, теплых сапогах с загнутыми вверх носками. Опричники даже не глядели в сторону стрельцов в бараньих и собачьих шубах.
- О, какие важные, толстые морды так и лоснятся! – вполголоса со вздохом сказал Данила Рыжий.
- Авось новгородцы наведут им укорот, - предположил Семен Черноус.
- Нет! – возразил десятский. – Опричники конные, они на стены не полезут. Нас туда погонят.
Мимо стрельцов под усиленной охраной пролетели и крытые кибитки, запряженные по десятку лошадей цугом.
- Сам проехал! – почти шепотом выдохнул Данила.
До Новгорода путь не близкий. Через Клин, Тверь, Торжок, Вышний Волочок. А сколько деревень, сел проехали стрельцы и всюду видели, что до них здесь побывали опричники, которые были верны себе: грабежи, насилия, обиды. Потом ограбленные, запуганные жители городов и сел, как от чумы, шарахались и от стрельцов, боясь за свою жизнь.
Однако к Новгороду и опричники, и стрельцы подошли одновременно. Перед городскими воротами царя Иоанна встречали выборные от города во главе с архиепископом Пименом. Но все царское войско проехало в город, не останавливаясь около делегации города. Опричники нарочно, проезжая мимо, горячили своих коней, и те, взбрыкивая копытами, забрасывали уважаемых горожан мерзлыми комьями снега.
По сути, в город въехали опричники, а стрельцов направили на окраины города. Так что крамолу в Новгороде искореняли слуги самого царя. Это они по прямому указу государя рубили, кололи, топили в Волхове, жгли – нет, не изменников наказывали, а насыщались вседозволенностью. Опьяненные кровью, они не могли и не хотели остановиться.
Стрельцы же, разбившись на десятки, ходили по посадским улицам и с удивлением наблюдали, что простые люди на окраине города жили, как ни в чем не бывало: ходили за водой, топили бани, хлеб пекли.
Санька, проходя с товарищами мимо питейного заведения, обратил внимание на трех девок, которые сразу стали улыбаться и подмигивать молодому парню, приглашая его зайти с ними в кабак.
- Тьфу, паскудницы! – прикрикнул на девок десятский Фома, человек уже пожилой, и замахнулся на них бердышом.
Девки разом повернулись к стрельцам спиной, подняли юбки и, низко наклонившись, показали свои срамные места. Потом долго хохотали и кричали десятскому:
- Козел вонючий! Пес шелудивый! Москаль кособрюхий!
- А ты чего рот раззявил?- сердито прикрикнул Фома на Саньку. – Эти похотливые бабы напоят тебя, камнем по темечку, и поминай, как звали! Дурень!
В самом конце улицы, ближе к центру, уже были опричники. Около богатого дома они задержали возок, быстро расправились с кучером, а толстого боярина, хозяина этого дома, два крепких воина потащили по улице. Боярин громко кричал, пытаясь вывернуться.
- Куда они его?- спросил Санька десятского.
- В пыточную, на правеж. Куда же еще?!
- А боярыню?
Действительно, несколько опричников вытащили из возка и молодую женщину. Та была в шубке с ярко-красной парчовой накидкой. На голове белый платок, поверх которого соболья шапка с дорогими украшениями.
- Тоже пытать будут? – ужаснулся Санька.
- Ага, - ухмыльнулся десятский, - всю ночь, пока богу душу не отдаст. Ты, Сань, поменьше спрашивай, а то и тебе доведется кнута отведать.
Красивая боярыня беспомощно оглянулась, как бы ища сочувствия к себе, и этот взгляд черных испуганных глаз, словно крик раненой птицы, больно резанул Саньку по самому сердцу.
Всех ужасов в Новгороде стрельцы не видели. На второй день им было велено вновь садиться в сани и ехать в сторону Пскова. Теперь впереди стрелецкого обоза опричников не было, но и в деревнях, и городах царское войско встречали с настороженностью. Только мальчишки подбегали к саням и с восхищением рассматривали оружие и самих стрельцов.
В Пскове московский обоз встретили, словно самого царя, колокольным звоном. Опять стрельцы прошлись по городским и посадским улицам и не нашли никакой измены и злого умысла.
В городе было много церквей, церквушек, часовен. Как можно православному городу переметнуться к иноверцам?
Санька и его товарищи на территории Псковского Кремля зашли в Свято-Троицкий собор, поставили свечки, помолились. Обходили иконы, и вдруг Санька, глянув на одну из них, так и вздрогнул: ярко-красная парчовая накидка, белый платок, под который аккуратно убраны все волосы, соболья шапка и главное – этот тревожный взгляд, молящий о помощи или хотя бы о сострадании. Новгородская боярыня!
Санька испуганно оглянулся и истово перекрестился, не зная за упокой или все-таки во здравие поминать красивую боярыню.
Подошел батюшка:
- Чем ты, отрок, так зело напуган? Это икона святой равноапостольной княгини Ольги. Она защитница и покровительница сего града.
Санька поклонился батюшке, сложил руки под благословение, оглянулся еще раз на икону: нет, это была она, боярыня, там, в Новгороде, он хорошо запомнил глядевшие на него с надеждой глаза молодой женщины.
Дорога домой Саньке не запомнилась. О чем-то говорили, где-то ночевали. Вернувшись в слободу, парень сходил в стрелецкий приказ, и его сразу же зачислили в ту сотню, где он уже почти и служил.
В течение года Санька учился на пушкаря. Нравилась ему сокрушительная сила выпущенного из пушки ядра.
Не женился. Некогда было. Жизнь закружила, стремительно понесла молодого стрельца, как брошенную лодку весеннее половодье.
1571 год. Крымский хан Дивлет-Гирей подошел к Москве с 30 тысячами всадников. Царь с опричниками бежали из Москвы, бросив ее на поругание крымчакам. Стрельцы сумели отстоять только Кремль.
1572 год. Вновь Дивлет-Гирей идет к Москве уже со 120-тысячным войском! Всю степь поднял! Быть или не быть Руси? Иван Грозный, бросив всех, бежит в разоренный им же три года назад Новгород.
Князь Воротынский перекрыл дорогу на Москву с малым войском, собрав всего около 40 тысяч. Дивлет-Гирея не удержать, он прорвал слабую оборону русичей на правом фланге и перешел на другой берег Оки – путь на Москву открыт.
И вот они, обласканные царской милостью, избалованные щедротами государя, опричники, больше привыкшие к застольям и потехам. Какие слова нашел их воевода Хворостинин, чтобы пробудить в сердце каждого опричника чувство оскорбленной гордости, боль за судьбу отечества? И что такое 10 тысяч против всего юга? Встали намертво! Многие полегли, малое число уцелело, но столкнули опричники всю орду обратно на этот берег.
Разъяренные первой неудачей, степняки, презрев военные хитрости и обходные маневры, хлынули по центру, сметая всё на своем пути.
Здесь, у села Молоди, и расположил князь Воротынский главную свою надежду – гуляй-город, длинные телеги, с нашитыми толстыми дубовыми досками, за которыми скрывались стрельцы с пушками и пищалями. Стояли телеги плотно в линию, перекрыв все поле.
Крымчаки, казанские татары, башкиры, волжские булгары, ногайцы, турки, свои же продавшиеся князья; ханы, мурзы, царевичи, темники с визгом, воплями единым потоком, сплошной массой устремились к гуляй-городу, чтобы прорваться к Москве.
Санька Пушкарь переглянулся со своим приятелем Васютой Сиротой, их пушки стояли в одной телеге рядом на полозьях.
- Васька, боишься?
- Жутковато маленько. Слышал, опричники все полегли?
- Я их в Новгороде видел. Много на них крови безвинной.
- Значит, искупили, уже пред Богом предстали.
Где-то в середине обоза пропела боевая труба.
- Господи! Спаси и сохрани!
- Открывай бойницу!
Почти разом рявкнули все пушки крупного калибра. Ядра с визгом промчались по людской массе, убивая и калеча стремительно приближавшихся людей и лошадей. Пушкари тут же бросились чистить стволы и готовиться к новому залпу. Вновь пропела труба – ударили ядрами пушки меньшего калибра, а потом и третий залп - «дробом».
Ветер дул со стороны крымского войска – их хорошо было видно. Весь дым относило за пушкарей. Санька оглянулся: за спиной - сплошное облако дыма. И там, в дыму, недалеко, молодой пушкарь увидел два стяга. На дальнем стяге святой лик Христа Спасителя, на ближнем – Пресвятая Богородица с младенцем на руках. Богородица, защищая, обнимала одной рукой своего сына и смотрела … на Саньку! Опять эти глаза, молящие о помощи!
- Ну, теперь-то, матушка Пресвятая Богородица, не отступлю! Не испугаюсь!
Пушкари зарядили и подтащили орудие на полозьях вновь к бойнице. Теперь уже не дожидаясь сигнала, Санька поднес фитиль к запальнику, и вновь его пушка рявкнула, выдохнув из себя смертоносное ядро.
Наступил черед и Васюты Сироты. Его семиствольная сорока была чудо как хороша для ближнего боя! Семь зарядов свинцового дроба послал Васюта точно в цель.
Войско Дивлет-Гирея, казалось, было ничем, даже пушечными ядрами, не остановить. Но конные не могли, достигнув гуляй-города, преодолеть сплошную полосу дубовых щитов. Всадники пытались рубить саблями дубовые доски, спрыгивали с лошадей, с визгом, диким воем, словно звери, оскалив зубы, голыми руками силились оторвать доски от щитов или пролезть в бойницы. Пушкари, одни охлаждали стволы пушек уксусом, забивали картузы с порохом, пыжи, ядра в стволы, другие, схватив бердыши, топоры, рубили и кололи руки и головы лезущих во все щели врагов.
И опять пушкари втискивали стволы пушек в бойницы. Санька одной рукой стирал с лица пот и кровь, другой рукой втыкал горящий фитиль в запальник – ядро с ревом пронзало сплошную массу орущих и визжащих крымчаков.
Санька потерял счет времени. Сколько длилось это побоище? День, два, три? Сколько приступов было отбито? Только рев сотен пушек, крики умирающих, дым и кровь.
Трудно было что-то расслышать в этом шуме, но услышали: там за спинами, в сплошном дыму ударили барабаны. По этому сигналу (была заранее договоренность) несколько телег гуляй-города разом откатили в стороны – и в этот освободившийся проход русская конница во главе с самим князем Михаилом ринулась на обезумевших от бессилия врагов.
Виктория, одержанная несправедливо забытым русским полководцем Михаилом Ивановичем Воротынским. Князь отразил нашествие, после которого Руси могло бы и не быть больше. Ой, как много городов и даже государств было стерто с лица земли безжалостными врагами, если не находилось в лютую годину героя, сумевшего объединить вокруг себя готовых пожертвовать своими жизнями отважных защитников!
А в 1573 году, через год с небольшим после Молодинского сражения, князь Воротынский был казнен. Такова «благодарность» русского царя за совершенный подвиг. И такое нередко случалось: правители-диктаторы не могли терпеть рядом с собой того, кто был отважен и своим присутствием напоминал им об их позорном малодушии.
Санька Пушкарь залечил полученные раны и продолжил службу.
Вскоре всё стрелецкое войско было переброшено на север, и Санька вновь побывал в Новгороде. Он нашел ту улицу и боярский дом. Расспрашивал всех про боярыню, жива ли. Ему сказали, что была жива и после разгрома города опричниками ушла навсегда в монастырь, а больше никаких о ней вестей нет.
Сам же Санька, Александр Петров, еще несколько лет по воле царя воевал против разных врагов.
Однажды на каком-то разоренном литовском хуторе он услышал, как во дворе над чем-то смеются молодые пушкари. Подошел посмотреть: в кругу его хохочущих товарищей стояла, испуганно озираясь по сторонам, молоденькая литвинка. Пристыдил он ребят, а девушку взял под свое покровительство: накормил ее и, чтобы не выделялась, предложил ей надеть стрелецкий кафтан и шапку. Так и осталась Эгле ( лит. – ель) при его пушечном расчете. Пушкари Саньку все уважали, а девушку прямо полюбили, звали Елочкой и старались ей как-то услужить в чем-либо.
Вскоре и примирение вышло. Вызвал к себе Саньку их воевода Андрей Великопольский и объявил:
- Ухожу я в отставку, еду в свое имение Гаписово, жалованное мне государем. И тебе, Александр Петров, ехать со мной. Бери с собой свою невесту. Завтра в дорогу.
Гаписово недалеко от города Великие Луки. А чуть подальше есть небольшая деревенька, где поселился Санька со своей литвинкой. Девушку вначале окрестили и нарекли православным именем Глафира, а потом в Успенской церкви погоста Милолюб их и обвенчали.
Деревенька, интересно-то как, через некоторое время стала называться Литвинихой! Жители деревни сначала по ревизским сказкам были записаны как Петровы, а потом, если опять же поверить ревизским сказкам, почему-то стали Петряевыми.
Помещики Великопольские жили в своем имении почти три столетия. И даже сейчас на карте Великолукского района Псковской области можно найти их деревеньки Гаписово, Сивцево, Заболотье, Литвиниху, Милолюб и даже Великополье.
( Щеглов Владимир, Николаева-Щеглова Эльвира)
#история
#рассказ
#воины
#летопись