В лесной глуши
Предыстория: хоронить знаменитого писателя Перемыслова в его последнее пристанище, село Дно, приезжают его дети и внучка. Гости из Москвы то и дело слышат о какой-то странной Игре, замечают, как местные не рады им, а то и получают прямые пожелания бежать отсюда поскорее.
Ульяне было страшно. Она слышала, как оживает поутру дом: залаяла Мия, собака, мать говорила с кем-то размеренно и спокойно, сначала на крыльце, а после на кухне, ходил по своей комнате, потом тоже отправился к гостям дядька, и всё же она напряжённо вслушивалась в эту музыку утра, опасаясь уловить в ней незнакомый голос или резкий шум.
С самого начала их пребывания тут взрослые были заняты своими делами: ездили на опознания, договаривались с похоронным агентством, организовывали застолье для поминок, встречались с какими-то высокопоставленными лицами села. С ними ездить Ульяне не хотелось, но в незнакомом, стареньком, пустом доме оставаться тоже было тревожно. Там часто мигал свет, отключался вай-фай, а кругом царила непривычная для неё, столичного ребёнка, тишина. В первую ночь они все плохо спали: в лесной глуши, вдалеке, кто-то кричал, словно заблудился, но ему отвечали резкие, грубые окрики – они то замолкали, то возобновлялись вновь, и их маленькая собака вскакивала и неистово тявкала в окна. На другую ночь всё стихло, и это оказалось ещё страшнее: скрипели от ветра, будто стонали, сосны, где-то совсем рядом ухала сова, а на чердаке легко шелестела, словно порхала крыльями, мышь. Лишь на третью ночь все немного привыкли и успокоились.
В первый же день здесь, когда мама с дядей уехали, она решала сложную, драматичную проблему. Скорби по дедушке она не чувствовала: ей было четыре, когда мама вышла замуж во второй раз, за немца, и увезла её в Берлин, а когда вернулась после развода в Москву, именитый дед уже переехал, и мама сюда часто наведываться не хотела. Книги Перемыслова, которые мать настоятельно рекомендовала ей прочесть, были настолько стары и нелепы, что, начав читать, она возвращалась к ним несколько раз, но никогда не продвигалась дальше первой главы. Гораздо больше сейчас её занимало другое: подруга написала, что видела её парня с его бывшей – глупой и не особенно красивой девчонкой, учившейся на класс младше. Ульяна знала, что, спроси она его напрямую, будет только поднята на смех, и провела несколько часов на страницах у обоих, пытаясь обнаружить следы возобновлённого общения, пока интернет не прервался. Тогда она вышла на крыльцо, в надежде на хорошую мобильную связь на открытом воздухе. Это не помогало, и она почти начала плакать: от одиночества, унижения, обиды, испуга и бог знает чего ещё… Внезапно раздался незнакомый смех, от которого она вздрогнула, и на дороге, по которой подъезжали к дому, показалась компания человек из десяти (когда она пересчитала всех, их оказалось семеро) парней её примерно возраста. Все в спортивных костюмах, надетых на свитера. Заметив девушку на крыльце, они замолчали, приняли строгое, отсутствующее выражение и молча шли дальше, изображая равнодушие, но при этом беззастенчиво разглядывали её, как делают жители маленьких населённых пунктов, желая запечатлеть максимально полный образ чужака. Среди них был один, который сразу привлёк к себе Ульянино внимание: высокий, русый, одетый тоже в спортивный костюм, но неплохой, очевидно купленный в фирменном магазине, не на рынке, и, хотя он был давно не стрижен, объёмные волосы его сохраняли форму, созданную мастером по последней моде. Он смотрел не волком – а ясно, прямо, улыбаясь и, когда остальные уже миновали прореженный участок и пропали в гуще сосновых колонн, отстал от товарищей и громко просил:
- Ты, наверное, писательская внучка, да?
- Да, – ответила Ульяна, очарованная его простотой и непохожестью на остальных.
- М-м… И как тебя зовут?
Один из его приятелей, в красной шапке, натянутой так низко глаза, что поразительно, как видел дорогу, вернулся и, встав, широко расставив ноги и скрестив руки на груди, почти зашипел на него, как бы намекая, что не стоит здесь вести разговоры. Парень весело махнул ему рукой – мол, идите, догоню, – повернулся и бодро приблизился к ступеням, на которых сидела Ульяна.
- Можно? – поинтересовался и, когда она кивнула, сел рядом.
От него пахло дешёвым мужицким табаком, но он всё равно был очень опрятным и приятным ей. Радостно было встретить здесь, в пугающем её лесу, в диком, одичалом в её представлении месте, человека своих лет и даже как будто бы немного своего круга.
- Так как зовут тебя? – переспросил.
- Ульяна.
- А я Гоша.
Так они и познакомились. Гоша просидел с ней на крыльце примерно полчаса: ни о чём особенно не говоря, он довольно смешно шутил; он знал все шоу, которые любили её одноклассники, разбирался в музыке, цитировал популярные мемы. Когда подъехала мамина машина, он спокойно попрощался и ушёл, обещая заглянуть завтра, что очень Ульяну обрадовало. Мама была настолько погружена в хлопоты и своё смятение, что, спросив, кто это был, даже не выслушала ответ, а дядька с неприятным ехидством подмигнул – сам он на следующее утро был застукан в доме с какой-то местной девицей, голышом отправившейся в общую ванную из его комнаты, от чего у них с мамой был громкий скандал.
Гоша действительно пришёл, примерно в то же время и с той стороны леса, в которую вчера направлялась его компания. Он привёл с собой друга, Пашка, которого сам называл Свист, – угрюмого, огненно-рыжего, конопатого парня, который не сказал ни слова, только беспрерывно лузгал семечки. Сначала беззастенчиво плевал шкурки на землю, но, когда приятель сделал ему замечание, что это всё-таки чужая территория и они здесь в гостях, начал собирать их в кулак и ссыпать прямо в карман. Прерывался он только для того, чтобы закурить толстые, омерзительно вонючие сигареты, которые курили они все. «Ты не куришь?», – Ульяна боялась неожиданного приезда родственников и ответила, что нет, да и выносить сюда свой вейп было бы слишком напыщенно.
Третьей с ними была девушка, тоже их лет – с выкрашенным в блонд, неровно и старомодно постриженными волосами, густо подведёнными глазами, в давно вышедших из моды джинсах, дешёвых резиновых кроссовках и чёрной дерматиновой куртке, протёртой на рукавах. Один из рукавов болтался пустым, и Ульяна некоторое время украдкой приглядывалась, пытаясь определить – может быть, она зачем-то держит руку прижатой к телу (её одноклассница в прошлом году ломала руку и половину зимы носила пальто именно так), пока не убедилась, что руки ниже локтя попросту нет. Эту девицу звали Ксюхой, она тоже была угрюмой и не сильно в разговорчивости превосходила Свиста – в основном напоминала Гоше, что им пора идти, чтобы не опоздать, да вставляла короткие реплики, подтверждающие или опровергающие его слова. Девушки заметно настороженно отнеслись друг к другу: Ульяне, конечно, был неприятен её запущенный вид, непонятна степень знакомства с симпатичным ей парнем, а той вряд ли сильно нравилась столичная, дорого одетая, идеально постриженная, благоухающая французскими духами гостья, говорящая об их селе с лёгким недоумением, плохо скрывающим отвращение.
О себе никто из них не рассказывал: они не учились ни в школе, ни в колледже, ни, тем более, в институте; кажется, вместе работали, но чем занимались, непонятно; о семьях упоминали мельком – дома их явно никто не ждал. Больше говорила Ульяна: о вынужденной эмиграции в Европу отца – журналиста, писавшего о политике, за что ему угрожали расправой; о многолетней жизни в Германии; о возвращении с мамой в Россию перед самым закрытием границ; о маминых психологических тренингах и марафонах; о книжном бизнесе дедушки, которым управляла тоже мама; о дяде – популярном блогере и его интересных знакомствах; о своём опыте в модельном бизнесе и мечте быть актрисой…
На следующий день Гоша пришёл один. Он как будто тоже уцепился за возможность проводить здесь время с красивой и современной девушкой, разительно отличавшейся от всех местных жителей. Они ушли немного подальше от её дома и долго сидели на поваленной сосне, глядя в глубокий овраг, полностью закиданный мусором – пластиковыми бутылками всевозможных цветов. Если бы не увидела сама, Ульяна, воспитанная в традициях раздельного сбора отходов, и не поверила бы, что мусор может настолько равномерно покрывать землю, словно оригинальный ковёр. Гоша прервал её возмущение:
- А мне нравится. Посмотри на это по-другому. Содружество человека и природы: дикое, но неизбежное. Это тоже красиво – не меньше золотой листвы на земле в октябре, например, или подснежников в апреле!
Ей это показалось невероятно глубоким.
Гоше летом исполнилось 19. Родился он здесь, в Дне. Потом родители развелись, и бойкая мама уехала в Москву, где стала делать маникюр, а вскоре забрала и сына. Закончив колледж по специальности гостиничного менеджера, он должен был отправиться в армию, что в нынешней ситуации было рискованно: легко было попасть в одно из мест, где наши войска помогали «восстанавливать конституционный порядок», а на деле царил бандитский хаос. Денег, чтобы откупить, у матери не было: большая часть её заработков тратилась на съёмную однушку в Подмосковье, накопления ушли на образования сына, и до решения вопроса его отправили обратно к отцу – он не был здесь прописан, не было тут и камер распознавания лиц, а все должностные лица приходились местным жителям либо роднёй, либо хорошими знакомыми, либо роднёй хороших знакомых. На вопрос, чем занимается тут, Гоша с неохотой ответил, что помогает папе, но развивать тему откровенно не хотел. Чем планирует заниматься дальше, как долго здесь останется – туманно пожал плечами. Конечно, в Москве Ульяну такой парень не привлёк бы ничем, да им и негде было бы пересечься: девочке из престижного жилого комплекса, учащейся в лингвистическом лицее и снявшейся в нескольких удачных фотосессиях, и сыну маникюрши, прозябавшей в подмосковном 25-ти этажном «человейнике»... Но сейчас он развлекал её, а она надеялась сделать хотя бы одно селфи с ним, чтобы позлить своего неверного подонка!
В день похорон, сходящая с ума от гула голосов, бесконечных речей, обращений к ней с искусственными сочувствиями, деланных слёз, она сама позвонила Гоше и попросила прийти. Он появился почти сразу и предложил погулять. Солнечный день стал пасмурным, в лесу сгущались преждевременные сумерки, и брести вдвоём меж беспорядочно растущих сосен было жутковато. В какой-то момент, считав её нараставшее напряжение, парень успокоил: «Не бойся, я здесь хорошо всё знаю… И меня все знают! Никто тебя не тронет». Немного помолчав, понимающе глядя ей в глаза, добавил: «И я тебя никогда не трону». Его твёрдость успокаивала, но ей показалось странным, кто, кроме диких зверей, может знать его в лесу?..
Ульяна давно перестала понимать, как далеко отошли они от дедушкиного дома, в какой стороне он остался. В мутнеющей вечерней синеве в просвете между деревьями мелькнули вдруг ступени деревянного крыльца, и она удивилась, как странно им удалось сделать круг, хотя, по её ощущениям, они шли всё время прямо. Подавшись вперёд, она поняла, что это другой дом, стоящий в гораздо более густой чащобе: маленький, давно заброшенный, с заколоченными изрисованной дилетантскими граффити фанерой окнами, но всё же отчётливо протоптанной к нему по лохматой от рыжих иголок земле тропой. Там как будто недавно был кто-то: на нижней ступени крыльца стояла пепельница – круглая, прозрачная, какие дают обычно в гостиничных номерах, и внутри неё белел окурок.
- Хочешь зайти? – подошёл к ней сзади Гоша. – Там наверняка даже перекусить что-то есть.
- Он же давно заброшен…
- Здесь нет ничего заброшенного, – значительно, с превосходством посвящённого улыбнулся он.
- Но на двери замок, – продолжала она разглядывать диковинную постройку.
- А если я скажу, что у меня ключ? – продолжал Гоша то ли шутить, то ли зазывать её внутрь по-настоящему. – Боишься? Ну, как знаешь…
И они двинулись дальше. Ульяне хотелось домой, но отчего-то она боялась обидеть его своими жалобами.
Ещё примерно через полчаса плутаний, занятых, впрочем, интересным и весёлым разговором, они приблизились к другому строению, высившемуся посреди леса. Тёмная дощатая стена в два примерно этажа высотой была повёрнута к ним торцом, и невозможно было понять, обитаемо ли здание, каковы его масштабы, но в чащу виднелся словно слабый отблеск освещённого окна. Гоша остановился и вздохнул. Казалось, он хотел ей что-то сказать, однако передумал. В этот момент из темноты на них выскочила зажавшая в зубах сигарету Ксюха – в одном чёрном худи поверх всё тех же старомодных джинсов. Она даже не поздоровалась с Ульяной, как будто не видела её, но сразу накинулась на Гошу и принялась отчитывать его свистящим шёпотом:
- Ты больной? Я тебе говорила: не делай! Ты как вообще, – ей не хватило дыхания продолжать, она вынула сигарету изо рта и, не держа её в кулаке, ударила Гошу в плечо.
- Ай, прожжёшь, – быстро стряхнул он пепел со своей кофты. – Чего такого-то? В лесу никого! Никто же не играет сейчас!
- Заткнись, идиот, – злобно ответила она и быстро повернулась к Ульяне. – Чего припёрлась? Деда твоего поминают – чего тебе там не сидится?
Хоть Ульяне и было не по себе, но тон этой провинциальной замарашки возмутил её, и она крикнула, узнавая хорошо знакомые ей разборки из ревности:
- Не твоё дело! Я свободная, делаю, что хочу!
- Ш-ш-ш, – шикнула на неё нимало не смутившаяся Ксюха.
Гоша добавил:
- Да прекрати ты панику! Мы просто гуляем. Сейчас уйдём, только поссу, – и ушёл в кусты, откуда вскоре раздалось приглушённое журчание.
Ксюха смотрела на московскую знакомую. В темноте плохо было видно выражение её лица, но голос стал пугающе, по-настоящему взволнованным:
- Послушай, у нас тут чужих не любят очень. Тебя, может, и не тронут, а я получу… Гошка тут недавно, он не верит… Пожалуйста, уходи с ним быстрее, никому об этом не говори, сама не вспоминай! Я не знаю, как тебе объяснить, чтобы ты поверила! Ну, пожалуйста…
Свет фонаря вспыхнул из ниоткуда и озарил их. Ульяна успела заметить чёрные стрелки вокруг расширившихся Ксюхиных глаз, ужас на её лице и услышала хриплый мужской окрик:
- Однорукая! А ты не ох…ла ли?! Или новенькую нам привела?
- Беги, – тихо сказала ей Ксюха, бросая окурок на землю.
И Ульяна побежала.
#сериал #триллер #мистика #фантастика #детектив #рассказы