Валерий Мусиенко
Металл дьявола
***
Сергей пришел ко мне домой ровно в восемь часов вечера, как и договаривались накануне. Пунктуальный, надо же. Почему то так в моей жизни получилось, что большинство моих «подельников» по различным приключениям носили имя Сергей. Как вариант - Серега, Серый. Но это сути не меняло.
- Ну, признавайся, чего такого натворил, что без меня теперь никак не решить проблему? – шуткой пытаюсь выведать у него причину такого серьезного разговора, ради которого нам непременно надо было собираться вместе, не торопясь пить чай, потом долго молчать. Как будто мимоходом, при встрече в магазине, нельзя было быстро переговорить и все решить на месте за минуту.
- Хотел тебе предложение сделать.
- Ну, ты, дружище, даешь! А что Вика на это безобразие скажет?! У вас же через месяц свадьба. Вынужден тебе отказать – не хочу между вами становиться и мешать вашему совместному счастью. Без обид.
- Я серьезно, а ты все ржешь! – возмутился Сергей.
- Ясно. Значит, предложение, от которого нельзя отказаться…
-Типа того, - обрадовался Сергей моей догадливости.
- Предлагаю вместе золото мыть на вольном приносе! Документы я все оформил – выдал он мне.
- Ты же знаешь, что я со дня на день жду расчета с прииска и уезжаю из поселка на постоянное место жительства в райцентр, в Усть-Омчуг.
- Ты уже пол лета ждешь. Каждый день обещают, а воз и ныне там. И неизвестно, когда выдадут твои кровные. А жить надо сейчас. Тебе же деньги нужны?
- Нужны, - соглашаюсь с ним.
- Вот и составь мне компанию. В любой день сможешь бросить это дело и уехать, тебя никто ни неволит. Кушать то надо что то.
- Ой, как надо! – снова соглашаюсь с ним. Положение с финансами и действительно, было более, чем удручающим.
- А как же Батя? Больше не хочет с тобой мыть?
- Пока не хочет. Разочаровался, говорит. Копается в огороде, да теплицей занимается. Иногда на рыбалку ходит. Готовится к переезду осенью.
- Понятное дело. Где золото находится, знает только тот, кто его туда закопал.
- Надо новое место искать. Поэтому к тебе и пришел. Прошлое я один отработал, уже без Бати, - подытожил Сергей.
С весны Сергей, на какое то время, пропал из моего поля зрения. Я знал, что они с отцом мыли золото на вольном приносе, но не сами, а в составе небольшого мехзвена старателей вольноприносителей. Общими усилиями они за зиму подготовили бульдозер, сварили самодельный промывочный прибор, приготовили пожарную мотопомпу для подачи воды. И поначалу дела у них шли совсем не плохо. Хотя и особо хвастаться было тоже нечем. Держались на плаву за счет мощной техники и объема промываемого грунта, который золотоносными песками назвать язык просто не поворачивается, ведь они перемывали уже давно промытую прииском «техногенку», улавливая упущенные прииском крупицы драгоценного металла. Стопроцентно металл никогда не извлекался, особенно в те времена, когда прииск только начинал свою деятельность рядом с руслом реки Эльгенья. В те времена и техника была попроще и послабее, да россыпи побогаче, они еще не истощились. Поэтому то, что победнее оставляли на худшие времена, а прииск и старатели промывали наиболее богатые по содержанию пески. Причем, в первую очередь, те россыпи, которые впоследствии попали под затопление Колымским водохранилищем. А ушло их под воду немало. И далеко не все были промыты…
Но потом что-то пошло не так у компаньонов, они рассорились и разбились на несколько небольших групп. Это и не удивительно – блеск металла дьявола мог сделать врагами лучших друзей, поссорить родных братьев.
Сергей с отцом стали мыть отдельно. Потом Батя занялся домашними делами, а Сергей продолжал работать в тайге один, что было не только скучно, но и не безопасно, учитывая деятельность, которую он себе избрал. Но Сергею нужны были деньги на свадьбу, которую они с Викой запланировали через месяц. Ведь стояла середина июля, нужно было успеть выехать из поселка до октября, когда лед толстым панцирем, до самого лета, скует воды Колымского водохранилища. Наш поселок, Мой-Уруста, попал под выселение. С начала января мы выживали без отопления и повторения этой экстремальной зимы никому не хотелось. С октября и до января, пока не будет открыта переправа по намерзающему льду водохранилища, никто не сможет вывезти с Мой-Уруста свои вещи. Грузовые машины просто еще не будут ходить по льду. Да и потом вряд ли кто-то будет поддерживать к нам дорогу. Нас предупредили об этом, дали время выселиться. Поселок будет ликвидирован до зимы.
***
К лету все получили положенные деньги на покупку жилья, кто собирался его покупать в области. И, в общем, все уже успели приобрести себе жилье. Некоторые выехали на «материк», как у нас традиционно называют центральные районы страны. На середину июля, когда происходили эти события, половина населения поселка уже выехала. И сейчас каждый день несколько машин, с нехитрыми пожитками колымчан, паромом переправлялись на правую сторону Колымского моря. Вместе с этими машинами выезжали и хозяева вещей, чтобы больше никогда не вернуться обратно. Редко кому из уехавших жителей Мой-Уруста удастся попасть сюда позже, посмотреть, что осталось от родного поселка, с которым у многих была связана вся жизнь, с момента рождения или с младенческого возраста, когда они были привезены сюда родителями. Не увидят они уже могил родных, навечно оставшихся на левом берегу Колымы. Поэтому выезжали люди с тяжелым сердцем и надеждой хорошо обустроиться на новом месте.
Что касается нашей семьи, то и мы купили в райцентре частный домик с большим огородом, справедливо полагая, что он, этот огород, нам очень поможет выжить в так называемые «лихие девяностые», которые так тогда никто еще не называл, но в которых мы все, сами не ведая того, уже жили. Или выживали. Задерживало нас только ожидание расчета прииска за два последних года работы. Ведь зарплаты в этот период мы практически не получали, жили только скудными авансами. Чтобы быстрее получить расчет, я в апреле уволился с прииска, но денег так и не получил, как и все остальные работники прииска, вопреки нашим ожиданиям. Нам объявили, что денег просто нет.
Скоро сам прииск был расформирован. Тут же развалился и наш ТГОК -Тенькинский горно-обогатительный комбинат, структурным подразделением которого являлся наш прииск «Имени 40 лет Октября», на момент развала выдававший около половины золота всего ГОКа. На основе прииска создали большую старательскую артель. Вопреки ожиданиям, возглавил эту артель не оставшийся не у дел новый директор прииска с родственниками, на которых мы, жители поселка и работники прииска, возлагали вину за развал прииска и заморозку зимой поселка, а наш же руководитель одного из подразделений прииска Птицын. Это было для всех большой неожиданностью. Особенно для директора прииска и его клана. Честно скажу – я воспринял это известие с радостью. Ведь последние пару лет по прииску ходили упорные слухи о том, что наш новый директор неоднократно заявлял, что он собирается закрыть прииск и создать на его основе две старательские артели. Одна артель будет заниматься открытыми горными работами (карьер, полигоны), которую возглавит сам. Вторая артель будет заниматься подземной выработкой золотоносных песков, руководить которой поручит своему заместителю, женатому на его сестре. С момента их прибытия с Чукотки к нам, дела на прииске шли все хуже и хуже. Наши острые языки прозвали их «ликвидаторами». Даже по прошествии длительного времени не могу утверждать, была ли их прямая вина в гибели прииска и поселка? Или так уж исторически сложилось, что им просто не повезло оказаться в это время руководителями нашего предприятия и населенного пункта, с обозлившимися людьми, измученными постоянной невыплатой зарплаты и поиском источников к существованию. А иных источников, кроме золотодобычи, у нас не было. Круг замкнулся.
По какой причине Птицын был назначен районным руководством ГОКа на эту должность, я не могу точно утверждать. Возможно, роль сыграли давние знакомства в ГОКе или то, что он себя хорошо зарекомендовал за долгое время работы на прииске. А также то, что он был готов взять на себя какие то обязательства, в то время, когда все в стране рушилось на глазах, особенно у нас, в Магаданской области. А может быть, в его пользу сыграл факт того, что уже второй год он, в составе маленькой артели из нескольких человек, уже занимался добычей золота в качестве вольноприносителя. Вполне успешно. Они отрабатывали давно отмытую прииском «техногенку». Миллионерами не стали, но пока держались на плаву. Этот был уже хороший результат.
Птицыну, под его артель, отошли все шахты, полигоны прииска, вся техника. В общем, все то, что раньше было прииском. Вести подземные работы они конечно не смогли, но открытым способом разрабатывали вскрытые прииском полигоны, промывали выданные из шахты и штолен прииском «на гора» золотоносные пески. В общем, пользовались результатами нашего общего труда. Поэтому все уволившиеся справедливо рассчитывали получить за это свою задержанную прииском зарплату. За эти, уже выданные, складированные и готовые к промывке пески. Поначалу все к этому и шло, но Птицын встал в позу и заявил, что задолженность прииска выдаст только тем бывшим его работникам, кто пойдет работать в его артель. Многие пошли. Я, в числе второй большой группы, упорно ждал расчета, в надежде выехать в Усть-Омчуг пораньше, ведь в артели пришлось бы безвылазно работать до октября, весь промывочный сезон. Пока вода течет, как у нас говорят. К тому времени можно было просто не успеть отправить вещи и семью на правый берег Колымы.
Птицын часто ездил в райцентр, в Усть-Омчуг. Больше находился там, чем на нашем берегу. Поэтому мы постоянно ожидали его с деньгами. И каждый его приезд сулил нам новые разочарования. Поэтому наша семья с апреля до июля задержалась в Мой-Уруста. Приходилось выживать при помощи небольшого огорода и теплицы, да десятка кур, которые сами больше питались травой, чем зерном.
Рыбалка помогала выживать. Я изготовил большую «морду» (снасть для рыбалки), высотой в мой рост, и в обхват моих рук, с каркасом из толстой стальной проволоки и жердей из лиственницы. Обтянул ее мелкоячеистой капроновой сеткой из-под картошки, сделав две воронки внутрь цилиндра снасти.
Изобилия рыбы не было, но проверяя ее каждое утро, приносил к завтраку свежую рыбу. Обычно пару небольших налимов или пару небольших чукучанов, которых у нас на Колыме называют каталкой (местное название рыбы). Иногда попадалось несколько мелких окуней, однажды даже в снасть залез небольшой колючий ерш с изумительной красоты зелеными глазами. Щука, хариус, ленок, остроноска (по научному сиг-валек) там тоже обитали, но мне своими снастями так ни разу не удалось их изловить. Если везло меньше, а нередко случалось и такое, то приходилось довольствоваться дюжиной гольянов. Рыбешек, размером с мелкую мойву. Когда их было много, то можно было эту мелочь почистить и перекрутить на котлеты. Все таки представители благородного семейства карповых, как ни крути. Правда, не доставляло особого удовольствия жевать котлету, жалобно смотрящую на тебя десятками печальных глаз…
Так что предложение Сергея оказалось как нельзя вовремя. От такого предложения, действительно - невозможно было отказаться.
***
На следующее утро, на «Урале» Сергея, мы отправились на поиски своего старательского фарта. Рюкзаки с деревянными лотками сибирского типа, ведра, буторки и прочий инвентарь лежали на дне коляски мотоцикла.
- По дороге заедем на ручей Мой-Уруста,- обернулся ко мне Сергей.
- Зачем?
- Кое-что заберем с места, где я мыл до этого.
- Ты там уже отработал свое «месторождение»?
- Да что там было отрабатывать? Несколько кубов грунта всего. Если что то еще есть, то без техники не вскрыть, чтобы разведку произвести.
Через несколько минут мы были на прежней базе Сергея. Это было место стоянки древнего приискового промывочного прибора, рядом с ручьем Мой-Уруста. Тут когда то был неглубокий полигон, а сейчас все вокруг заросло молодой лиственницей и густым кустарником. Лет двадцать – тридцать никто ничего здесь не рыл. Видно, что с прибора шел смыв металла, вот Сергей и нашел это место. Сейчас он его уже полностью отработал, насколько это можно было сделать вручную. Делать тут, действительно, было уже нечего. Он забрал со своей прежней стоянки пару оцинкованных ведер, несколько резиновых вафельных ковриков, которые валялись в кустах, подальше от лишних глаз.
С неделю назад я был в этом месте в поисках первых грибов этого лета и случайно нашел его тут, промывающего пески лотком в луже с молодыми тритонами, как мы привыкли называть сибирских углозубов - единственных представителей земноводных и пресмыкающихся в наших краях. Реликтовых, надо отметить, животных. Моих любимцев.
Пришлось немного повоспитывать Серегу. Ведь личинки тритонов уже подросли, но из родной лужи, в которой появились в начале лета из икры на свет, перебраться в другое, более безопасное место, еще не могли. Несмотря на наличие всех отросших лапок, они, по-прежнему, еще не умели дышать атмосферным воздухом, о чем свидетельствовали пока не атрофировавшиеся эффектные ветвистые жабры, находящиеся у них в районе шеи. Только к осени они пропадут, и молодые, еще немного подросшие, углозубы вылезут из своей родной лужи и залягут в долгую спячку в пнях, травянистых кочках. До весны.
- А хорошее место тут было, жаль быстро отработал. И взял немного, но зато пробность тут хорошая, и от поселка недалеко - вздохнул Сергей.
- Какую пробность тебе тут геологи отдали?
- Три восьмерки! – похвастался он.
Это была действительно хорошая пробность. Восемьдесят восемь и восемь десятых процента химически чистого золота. Ведь чистого золота в природе не бывает. Всегда с примесью. Обычно медь, железо. При сдаче в золотоприемный пункт или золотоприемную кассу платят за химическую чистоту металла, предварительно проверив его. В результате, сдав 100 граммов металла с пробностью «888», расчет получишь только за 88,8 грамма. Если расчет будет честный. А то ведь с золотом всякое бывает. На то оно и металл дьявола…
Кстати, по этой же причине нет смысла обманывать геологов, где добыл металл. Опытные геологи и горняки иной раз даже на глаз довольно точно определяют распадок, из которого ты предъявляешь им этот металл. Он ведь даже цветом и структурой отличается. В каждом месте свой нюанс, своя изюминка. Очень хитрый и коварный металл.
Но такого металла как здесь, а Сергей мне показал в тот раз несколько добытых значков, я еще нигде и никогда не видел. Ни до ни после того раза. Значки были похожи на маленькие гайки без отверстия внутри. Прямо такие ровные шестигранники высотой с миллиметр, с гранью в два миллиметра. будто металлический тонкий шестигранный пруток порубили на одинаковые плоские увесистые отрезки. Металл там был действительно весовой. Не то пластинчатое тонкое золото, похожее на рыбью чешую, которое умудряется плыть в потоке воды, оставляя ни с чем страждущего добыть его, во что бы то ни стало, старателя.
Заглянув в наполовину засыпанную Сергеем заповедную тритонью лужу и удостоверившись, что хвостатая земноводная жизнь там еще есть, сажусь в коляску мотоцикла и мы, громыхая ведрами и прочими железяками, несемся вверх по разбитой проселочной таежной дороге, вдоль распадка ручья Мой-Уруста. Вверх по течению ручья. Навстречу нашему золоту, ведь само себя оно не найдет и само себя не добудет.
***
Остановили мотоцикл на почти ровной, еще не заросшей площадке, размером с небольшое футбольное поле, которое было сложено промытым грунтом (эфелями), пропущенным, в свое время, через промприбор. Попробовали промыть этот грунт в разных местах этого поля. Но как ни старались, на дне наших лотков ни разу не появилась ни одна крупинка золота. Ни одного, даже самого маленького «значка», ни одной «чешуйки» или пылинки.
- Серега, сколько мы будем мыть эту старую «техногенку»?! – не выдерживаю я этого издевательства.
- Твои предложения?
- Пойдем искать «целик» - нетронутые пески.
- Думаешь, нам повезет?
- Хоть попробуем. Мы в шахте находили спай и там были самые лучшие пробы на металл.
- Ну, тогда веди, Сусанин-герой, - без особой надежды вздохнул Сергей.
Мы поднялись метров на триста вверх по ручью, до того места, где он раздваивался. Влево уходил небольшой ручей Звериный, который проистекал из глубокого тенистого распадка. Справа был другой, еще меньший ручей Птичий. Он тоже выходил из небольшого распадка, но распадок был гораздо светлее, с более пологими бортами. И сильнее заросший кустарником и молодой лиственницей. Мы вышли в место слияния ручьев Птичий и Звериный.
В этом месте Звериный, уже принявший в себя воды более мелкого ручья Птичий, был перегорожен небольшой дамбой, сложенной из мешков с грунтом. Дамба была построена не очень давно, но не в этом году. Часть дамбы была прорвана весенним половодьем. На берегу валялись остатки небольшого кустарного промывочного прибора.
- Тут кто-то уже мыл…- заметил Сергей.
- Я даже догадываюсь кто. Мешки из нашей «промывалки». В этих мешках мы пробы с шахты и штолен возили. Это Лёха, мой напарник. Он в прошлое лето в этих местах мыл.
- Удачно?
- Не хвастался. В этом месте ему не повезло, насколько я понял. Он перебрался на Пигмей, там отмыл бывшее место стоянки промприбора на четыреста сороковой шахте, на котором он сезон был прибористом, а я ему пески бульдозером на прибор подавал.
- Там же съемки слабые были.
- Да. Потому что, как Лёха всем доказывал, там бешеный смыв металла шел.
- Доказал?
- Намыл немного. Доволен был. Значит, смыв был. Хотя содержание золота в песках все равно слабое было. Мы же тот ствол шахты, с которого эти пески выдавали «на гора», вдоль и поперек опробовали при нарезке.
- Значит, мы тут тоже ничего не найдем, - заключил Сергей.
Мы прошли с лотками вверх по Птичьему. Потом снова вернулись на Лёхину стоянку. Но так ни одной, даже самой невзрачной, крупицы искомого металла, не намыли.
- Давай еще метров на триста вверх по Звериному пройдем. По пути каждые двадцать метров будем лотками пробы брать. Если что - вернемся, другое место будем искать, - предложил Сергей.
- Попробуем. В два лотка быстро управимся.
Распадок Звериного сильно сузился и стал резко подниматься вверх, к своему началу. Слева над нами нависала крутая сопка, под которой весело бежал небольшой ручей, с кристально чистой водой тающих в горах ледников, до которых уже было рукой подать. Справа подъем был более пологим. Тут были густые заросли высокой травы, кустарника и молодой лиственницы, толщиной до семи-десяти сантиметров в диаметре, у комля ствола. Деревьям было не больше двадцати-тридцати лет. Старых деревьев мы не увидели. За этот борт мы и принялись.
- Смотри, первые «значки» пошли! – похвастался расторопный Сергей, первым промывший свой лоток с грунтом.
- Какие это «значки»? Так, мелкие крупицы, пыль. Но уже приятно. С почином! – радуюсь вместе с напарником. Ведь начало положено. Это обнадеживает.
Поковырявшись в борту, мы намыли еще несколько мелких крупинок искомого металла и с чистой совестью поехали домой, решив на следующий день всерьез заняться разработкой этого места.
***
Следующий день мы не столько мыли, сколько продолжали исследовать борт. Но ниже и выше по течению ручья золота больше не нашли. Только в этом месте удавалось намыть лотком мелкие крупицы искомого металла. Проведя тщательную разведку борта, мы опытным путем установили, что он золотит только на протяжении тридцати метров. Не более.
Еще через день к нам присоединился Батя.
- Это же отличное содержание, ноль целых шесть десятых грамма с одного лотка! – восхищался он.
Я выразительно посмотрел на Сергея. Он приложил палец к губам. Ведь эти несчастные пол грамма мы намыли вчера двумя лотками за весь день напряженного труда, болтаясь в ледяной воде. Но уж точно никак не с одного лотка…
Но Сергей, таким образом, заманил отца нам в помощь. Работа пошла веселей. Дядя Толик привез «проходнушку», которую они с Сергеем собрали за эти дни. Это простейшее приспособление для промывки золотоносных песков, состоящее из согнутого в виде желоба листа метала. Дно и две стенки. Длиной около полутора метров. Ширина сантиметров тридцать, высота бортиков такая же. Передней стенки нет, задней тоже. Через заднюю стенку выливается вода с глинистой примазкой и мелкий промытый грунт (эфеля). Крупные камни и куски скалы, после их промывки выбрасываются через отсутствующую переднюю стенку. Сначала сверху находился небольшой бункер, в виде ящика с решеткой, на которую насыпали золотоносные пески. В этом бункере отмывали крупные камни и обломки скалы, но потом бункер убрали и стали загружать пески прямо в головку «проходнушки». На дно «проходнушки» уложили резиновые вафельные коврики от промприборов, сверху на них – проволочную металлическую решетку с ячеей в один сантиметр. Водой мы размывали грунт, до состояния пульпы (жидкой грязи), которая стекала через лоток, вместе с легкими частицами грунта. Тяжелая фракция, то есть золото, оседала в решетке, на резиновых ковриках, постоянно обогащая концентрат. Проще не придумаешь. Тысячи лет золото добывается этим методом гравитации и осаждения его, как более тяжелого металла.
Мыть «проходнушкой» получалось гораздо быстрее и легче. Трудоемкость промывки снижалась в десятки раз. Производительность же наоборот - повышалась в десятки раз. Не столько приходилось гнуть спину с лотком над ручьем, меньше болтаться в холодной воде. Промыв два десятка ведер грунта, который золотодобытчики по праву зовут золотыми песками, мы делали съемку с нашего маленького прибора. Приятно было видеть результат своего труда. Даже если он был мизерным. Трудовые граммы золота, которые не воспринимаются, как золото в прямом смысле этого слова. Всего лишь частицы тусклого металла. Бесформенные и совсем не красивые. Мы и называли его именно металлом. То есть сырьем. Это в виде цепочек, колечек, сережек, часов и прочих ювелирных изделий оно смотрится как золото. А мы добывали просто металл, которым славилась наша малая Родина, который помогал нам выживать.
В те годы, после многих лет запрета, вновь был разрешен вольный принос. В районе было полно золотоприемных касс, где «вольникам» выплачивали деньги наличными за сданный металл. Каждая артель охотно его принимала по ставке ниже той, по которой сама сдавала государству. Вольный принос помог многим семьям колымчан выжить в эти непростые годы, ведь другого дохода, как работать на золотодобывающих предприятиях или вольно добывать металл самому, в горняцких поселках, изначально заложенных у золотых россыпей и рудных залежей, для их отработки, совсем не было. Наверное, не очень мудрым было решение запретить работать «вольникам» в последующие годы и по настоящее время. Это как запретить ловить рыбу жителям небольшого тропического острова, лежащего посреди океана. Так и тут – все равно мужики в тайге тайно намывают металл, но теперь из правового поля вольные старатели попали в «тень», автоматически став так называемыми «хищниками» - расхищающими валютный металл. Да и металл теперь не государство у них скупает, а криминал, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Прежде всего - для самих вольных старателей, которые одним росчерком пера были разом все переведены в преступники. Многие после запрета перестали вольничать, но ведь далеко не все… И, на фоне даже официальной статистики по задержанным и осужденным «хищникам», можно догадаться, что металл уходит рекой мимо кармана государства. Пресекаются лишь небольшие ручейки. Мы видим лишь вершину айсберга. А иначе давно бы прекратился этот нелегальный промысел. Получается, игра стоит свеч? Риск оправдан? И совсем неубедительно звучит оправдание этого запрета тем, что много намытого металла «вольники» сдают «налево». И за всеми не уследишь, за каждым старателем полицейского не приставишь, над каждой лиственницей квадрокоптер с камерой не подвесишь. А когда узнаешь, что больше всех за запрет вольного приноса ратуют, как ни странно, руководители крупных золотодобывающих предприятий, то все становится на свои места. Становится понятно, что это всего лишь поглощение крупным бизнесом мелкого. Законопослушные «вольники» прекратили свою работу, остались истинные «хищники», на которых ведется активная охота заинтересованными службами… Но это будет потом, через несколько лет, а сейчас мы активно работали коротким колымским летом.
Пробность была у нас неплохая, но тоже не очень высокая, восемьсот двадцать седьмая. То есть восемьдесят два целых семь десятых грамма химически чистого золота на сто граммов добываемого в этом месте металла. К тому же почти все средние частицы с большим вкраплением кварца, сопутствующего минерала. Крупных самородков у нас не было. Пару штук по пять граммов за весь период. Это были самые большие. И тоже с кварцем. Судя по всему, где то недалеко, выше по течению ручья, залегала так называемая жила рудного золота. Которая, разрушаясь, под воздействием ветра, осадков, перепада температур, выносила водой ручья металл ниже по течению, где он и оседал, образуя золотую россыпь, на которую мы наткнулись. Если бы вода несла металл дальше, то он постепенно освобождался бы от частиц кварца и имел бы меньше посторонних вкраплений. Как это было ниже по ручью. По форме эти частицы металла были тоже самые разнообразные. Мы с Сергеем рассматривали их и находили у некоторых сходство то с головой шахматного коня, то с профилем оленя, то еще какого-нибудь животного или предмета.
За короткое время мы раскопали борт до так называемого целика. Нетронутого добытчиками места. Это сулило перспективу добраться до металла, до которого не добрался прииск, отрабатывая полигон по заранее установленному контуру. Это позволило нам не ковыряться унизительно в уже промытой чужой «техногенке», а гордо разрабатывать СВОЁ россыпное месторождение.
Разрабатывая борт, мы поняли, что распадок по глубине раньше был мельче, но прииск в нем добывал золото, около трех десятков лет назад. Грунт снимали и наваливали на борт, который мы теперь упорно ковыряли. Где то рядом в то время стоял промприбор. Потому что над нами был уже промытый рыхлый грунт, который постоянно сыпался в наш забой. Попытки его «закрепить» ни к чему не привели, так как «эфеля» легко «обыгрывали» тонкими струйками грунта доски щитов. Когда интенсивность начинающего сыпать в забой грунта нарастала, следовал крик самого внимательного из нас «Бойся!!!», и мы выскакивали из забоя, далеко, вперед себя, выбрасывая ноги, чтобы не попасть под обвал грунта, который следом тяжело и глухо ухал сверху, обдав нас воздушной холодной волной от тающей мерзлоты.
После этого начиналась рутинная работа по откапыванию забоя и засыпанного инвентаря. Один раз, спасаясь, не успели выкинуть из забоя пустую оцинкованную детскую ванну, в которой волоком таскали к ручью грунт на промывку. Откопали ее уже сплющенной в лепешку. По этой причине сами опасались попасть под обвал. А они случались все чаще и чаще, по мере того как мы продвигались в забое вглубь сопки, ведь толщина грунта над нами нарастала, благодаря резко увеличивающейся высоте сопки. Ну и, конечно, слоя промытого грунта, наваленного над нашим забоем.
Дошло до того, что на один промытый кубометр песков, нам приходилось отбрасывать в сторону по четыре куба обрушившегося сверху грунта. Старались весь день добывать пески, а под конец смены борт падал, и мы ехали домой. Чтобы, приехав следующим утром, дружно лопатить вход в наш забой. Иногда мы сами обрушивали борт в конце смены, так как нашлись «умельцы», которые где то прятались недалеко и ждали, когда мы уйдем на ночь домой. Затем, некоторое время, оставшееся до темноты, они промывали пески из нашей россыпи. Причем на нашем же оборудовании и нашим же инструментом. Потом борт падал, и это безобразие мы заставали утром. Начинали копать…
Это было более, чем правилом плохого тона. Потому что мы уже обустроили лагерь в этом месте и «застолбили» его. Никому отдавать, естественно, не собирались. И это было справедливо. Как-то так получается, что золото является тем металлом, которым никто не любит делиться. Мы тоже не собирались.
Самое интересное, что иногда к вечеру шел богатый по содержанию в песках металл. Мы счастливые уходили домой с мечтами, что завтра утром придем и продолжим его добывать. Но утром металла там не было. Как обрезало. При этом мы видели, что борт никто без нас не разрабатывал. Металл дьявола просто издевался над нами. Поэтому, в таких случаях, мы промывали пески до темноты, догадываясь, что утром нам, скорее всего, радоваться уже будет снова нечему.
В этой части распадка мы установили палатку из большого куска полиэтилена. Ведь иногда нам здорово досаждал дождь. Мелкий, моросящий, затяжной наш северный дождь. От него никуда не денешься. Хотя этим летом грех было жаловаться на дожди. К тому же он нам и помогал. Потому что нам катастрофически не хватало воды ручья. Это обычная беда всех золотодобытчиков – мало найти металл и выдать пески. Нужно еще найти воду для их промывки. Мы свои «проходнушки» поставили прямо в воду ручья, приподнимая передний их край, когда воды было достаточно и опуская поглубже, когда воды было совсем мало. Тогда вообще переходили на одну. «Проходнушек» у нас было уже две. Вторую нашли прямо тут же, в кустах, когда собирали дрова на костер, который постоянно лениво тлел и дымил на нашей стоянке. Мы его быстро разжигали из тлеющих бревен на время перекуров и обеда, чтобы вскипятить душистый колымский чай с дымком и нерасторопными комарами, которым не повезло свалиться в кипяток.
Найденная «проходнушка» была сколочена из грубых толстых досок и уже успела подернуться мхом – давно в кустах лежала, не первый год. Изнутри она была обшита ржавой жестью. На ней промывал пески я, а Сергей на своей конструкции. Батя аккуратно разрабатывал кайлом забой. Иногда мы его подменяли.
За объемами не гнались, старались выбирать пески очень аккуратно и без потерь. Потому что видели, что песков мало, нам надолго не хватит. А найдем ли новое место – неизвестно.
***
По окончании рабочего дня мы на мотоцикле отравлялись домой к Сереге и Бате. Батя шел отдувать от мелкой примеси кварца и песка намытый нами за день металл, Сергей бежал в гости к Вике. По пути он успевал переговорить с встреченными оставшимися еще в поселке жителями Мой-Уруста, рассказав мне утром новости поселка.
Оказалось, что между двумя такими же группами вольных старателей, как и мы, недавно завязалась перестрелка за золотые пески. Они с двух сторон промывали один отвал. Шли друг другу навстречу. А встретившись, не смогли поделить последние пески. Странно, но в результате перестрелки, причем стреляли очередями (судя по всему из «пятизарядки», охотничьего ружья МЦ 21-12), пострадавших не оказалось. И это при конфликте опытных браконьеров, которые вряд ли не попадут в цель, особенно в двух шагах от себя. Значит – на этот раз только пугали друг друга…
Рассказал Сергей нам и про двух братьев, которым, при помощи помпы для подачи воды, за весь день напряженной работы, удавалось намывать всего по два грамма метала. Это было очень плохим результатом, не оправдывающим даже бензин на работу помпы.
Поэтому мы здорово повеселились, узнав от того же Сергея, о хитром способе находчивого Олега, который намывал металл на ручье Козочка, немного ниже по течению от полигона большой и сильной артели старателей.
Если верить слухам, то старатели вскрыли в самых верховьях ручья хороший полигон. Небольшой, но богатый на содержание металла в песках. И во время дожей распадок сильно топило водами, стекающими бурными потоками с гор. Шел большой смыв золотоносных песков. Олег ниже по течению «притопил» в мутной бегущей воде три «проходнушки», с которых раз в сутки снимал по два грамма металла. С каждой «проходнушки». Сам, в это время находился на рыбалке, на берегу залива водохранилища, в который впадал этот ручей, предварительно пройдя через большой отстойник, в котором оседала основная часть взвешенных частиц грунта, после промывки.
Шесть граммов в сутки на одного, при такой «работе» – более, чем отличный результат. Тем более, что иногда Олег добывал металл где-то в другом распадке. Но там ему уже приходилось трудиться по-настоящему.
Я же, приехав с работы, сразу бежал на берег водохранилища, проверять свои снасти на рыбу. Благо, что дом Бати и Сергея был на краю поселка, рядом с берегом. По пути набирал в стеклянную банку из-под «тормозка» уже созревшую голубику. На берегу по быстрому проверял свои снасти и бежал домой отдыхать, ведь завтра меня ожидал тяжелый день. Рыбы приносил уже больше, так как пошел на хитрость – в «морде» привязал два крючка на коротких поводках из лески. В качестве живца насаживал по гольяну. Таким образом, налимы, посетив мою снасть и переловив в ней всех гольянов, оставались на крючке, не могли уже выбраться из ловушки и уйти обратно на глубину. На всякий случай я поставил вдоль берега еще три небольшие «мордушки» из сетчатых воздушных фильтров бульдозера, снабдив каждый из них поводком с крючком. Уловы возросли. Гольянов мы больше не ели. К тому же их стало попадаться значительно меньше, в связи с чем активизировались налимы.
По дороге с берега водохранилища в поселок, я проходил через небольшой лес, выросший на месте старых горных отработок на краю поселка. Этот лес был богат на грибы. Уже было много подосиновиков, пошли подберезовики и даже первые маслята. Так что домой я приносил голубику, рыбу, грибы. Возвращался домой в сумерках, а в августе же в темноте. Всю ночь мама их обрабатывала. Утром у меня на «тормозок» была жареная рыба, вареники с голубикой, жареные грибы с картошкой и яйцом – все-таки нас очень выручало наше скудное личное подсобное хозяйство. Поэтому я постоянно торопил Батю – пора сдавать метал. Хоть то, что уже намыли. Нужны деньги. Очень. Для этого я и подрядился в помощники Сергею.
Но Батя не спешил. Он выяснял, кто и где принимает металл. А главное – как это делает? Дело в том, что его охотно принимали во всех рядом расположенных артелях. Причем по одной, строго фиксированной, цене. Нелегальные скупщики принимали по более высокой цене, но мы с криминалом связываться не собирались. К тому же по «пробности» металла, если его предварительно не переплавить, легко можно найти место, где он добыт. А кто его там добыл, уже было всем понятно. Нам хотелось работать честно и спать спокойно. По возможности, учитывая характер нашей деятельности.
До того, как я стал мыть металл с Сергеем и Батей, они уже сдавали свой, ранее намытый, в разные артели. И имели печальный опыт. Например, в одной артели их стабильно обвешивали на один грамм. Причем постоянно в пользу артели. У Бати с Сергеем были аптечные весы, поэтому металл предварительно взвешивался перед сдачей. С точностью до миллиграмма. Обман раскрылся быстро. С этой артелью дел они больше иметь не хотели.
В другой артели взвешивали правильно, но недоплачивали за половину грамма, обещая отдать при следующей приемке металла. Потом история повторялась. Таким образом, артель постоянно должна была старателю деньги за пол грамма металла. Рассчитывая, таким образом, стимулировать его сдавать металл только сюда, если он хотел забрать свои деньги за прошлые пол грамма. Если прекращал сдачу металла в эту артель, то пол грамма оставались в артели.
А принимали металл артели охотно у «вольников» по простой причине - металл скупался по одной расценке, а сдавался государству артелью уже по другой, более высокой цене. При этом артель не несла ни копейки затрат на добычу этого металла. Беспроигрышный вариант.
***
Мы работали, не жалея себя. И этот труд оправдывался. Пока нам везло. В среднем мы добывали ежедневно по двадцать семь граммов презренного металла. Это по девять граммов на брата. Очень хороший результат, учитывая, что нам постоянно приходилось откидывать в сторону пустой грунт, который уже по несколько раз за день падал в наш забой тяжелой пыльной лавиной. Добывать и промывать удавалось в день около кубометра песков. Получается, что содержание металла в песках было в среднем двадцать семь граммов на кубометр. Это просто шальное золото. Мы попали на так называемую «кочку». Поэтому отрабатывали ее очень бережно, стараясь не потерять ни горсти таких ценных песков. Особенно вспоминая, что на прииске содержание одна целая шесть десятых грамма на кубометр песков считалось вполне хорошим. Это было уже промышленное золото для предприятия. Нам вообще грех было жаловаться. Считалось, что если золото «видимое» в песках, то его содержание превышает двадцать граммов на кубометр. Наверное, так оно и было. Мы часто его видели в забое. Однажды Батя нас загнал туда, так как вблизи плохо видел по причине возрастной дальнозоркости, а мы с Сергеем, прямо с борта, ножами наковыряли в банку из-под крема для лица около пятидесяти граммов металла. И на промывке в тот день взяли еще двадцать пять. Семьдесят пять граммов металла за день работы – наш рекорд. Никогда о таком не слышал. У нас тоже ни разу даже близко не было подобного результата. В этот день мы делали съемку с «проходнушек» после промывки каждых десяти, а не двадцати, как обычно, ведер песков.
Мы выбирали «спай» - место, где на коренные скальные породы были навалены, в результате геологических процессов, пески, в результате перемещения их водой и процессом эрозии грунта. В этом месте золото, как наиболее тяжелая фракция, осело на скалу, на самой границе ее соприкосновения с наносными породами. На всякий случай выбирали слой песков выше «спая» сантиметров тридцать и рубили около двадцати сантиметров скалы ниже «спая», так как скала в этом месте стояла «щеткой» и в щелях оседали мелкие значки и пылинки металла. Чем мельче пылинки, тем глубже они проваливались в «щетину».
В свою очередь, расходов на производство у нас не было никаких. Только бензин на мотоцикл, на котором мы ездили эти пять километров от поселка. Но в последнее время перешли на передвижение пешком, так как бензина в Мой-Уруста уже не было.
Приисковые запасы топлива закончились. Старатели артели, вновь образованной на базе прииска, привезли с правого берега Колымы цистерну бензина, но неудачно. Под «наливник» они использовали бывшую водовозку, на базе автомобиля «ЗИЛ -130», у которой цистерна изнутри была «прогудронена» битумной смолой, для сохранения воды от воздействия ржавчины. При сливе бензина из цистерны было обнаружено, что смола частично растворилась в бензине, окрасив его в пугающий черный цвет. Но это не послужило препятствием, для заправки им всей имеющейся техники, теперь принадлежащей этой артели. Сейчас вся техника, заправленная этим бензином, дружно стоит в «калашном ряду», на ремонте. Передвигается только старинный шестиколесный вездеход «ЗИЛ -157», почему то прозванный в народе «Крабом». Только этой машине оказалось под силу работать на этом адском топливе, при этом черный дым из выхлопной трубы, стелящийся над тайгой при неторопливом движении автомобиля, обозначает его маршрут за километр. Будто паровоз за деревьями ползет.
***
К нам в распадок зачастили незваные гости. Или скорее конкуренты. Об их скором появлении Батя знал заранее. Потомственный сибирский охотник, который родился и вырос на Алтае, потом прибыл на Колыму, имея стаж работы в угольных шахтах Кемеровской области, читал тайгу как книгу, в отличие от нас с Сергеем, ведь мы, по молодости лет и благодаря своей беспечной жизнерадостности, ничего необычного вокруг упорно не замечали. Батя нам как-то показал спрятанное в борту гнездо какой-то мелкой птахи, мимо которого мы ежедневно ходили. Но не замечали его. В гнезде лежали четыре маленьких яичка, кремового цвета в серую крапинку. Мы постоянно ходили узким глубоким ущельем мимо них, что послужило причиной оставления гнезда птичками, хотя гнездо и яички мы не трогали и старательно делали вид, что даже не замечаем их. Не знаю кого как, а меня мучала совесть. За четырех не высиженных птенцов.
- Идите сюда! - позвал Батя нас с борта. Мы с Сергеем нехотя вскарабкались и посмотрели сверху на наш лагерь и наши рабочие места. Отсюда открывался великолепный вид на нашу стоянку.
- Смотрите, как трава утоптана, прямо наблюдательный пункт, - указал Батя нам под ноги. Мы только сейчас это сами увидели.
- Дядь Толь, кто это может быть? – интересуюсь у Бати.
- В этот раз человек. Причем приходит один. Наблюдает за нами какое то время, потом уходит…
- Конкурент?
- Похоже на то…
- А может опять медведица с медвежонком? Вы нам пару дней назад рядом с этим местом их следы показывали на песке у ручья, ниже нас по течению.
- Нет, косолапые только раз подошли пока мы работали, посмотрели на нас сверху, с этого борта и мамка увела малыша вверх на сопку. Больше не возвращались.
- А почему вы думаете, что это человек, да еще один и тот же?
- Ты голову опусти. Ты на его следах стоишь.
- Это же я сейчас натоптал.
- А ты во что обут?
- В резиновые сапоги, в «болотники».
- А теперь посмотри на следы. Это следы кирзового сапога. Видишь?
- Точно. А мы все трое только в резиновых ходим… Кому мы так интересны?
- Думаю, очень скоро это узнаем. Надо будет теперь ружье брать с собой.
- От медведей?
- И от них тоже… Тем более я вижу рябчиков на той стороне ручья.
- Я тоже уже вижу, пять штук в кустах, в которых мы вторую «проходнушку» нашли, - подал голос Сергей, отрываясь от следов кирзовых сапог, которые он внимательно изучал.
- Думаешь, их «проходнушка»? Тогда сейчас скандал будет, - улыбаюсь Сергею, кивая на пестрых птиц, сидящих на ветках.
- Ну, это вряд ли.
- Что скажешь? – кивнул Батя Сергею на следы.
- Какие то они здоровые сильно, мне так показалось. Размазанные что ли.
- Не показалось, - поманил нас Батя за собой вниз, к ручью, и указал на валуны, через которые протекал наш ручей, метрах в ста ниже нашей стоянки, за небольшим поворотом, откуда это место нами не просматривалось. На мокром песке, между обмытом водой чистых валунах, отчетливо вырисовывался след того самого огромного «кирзача». На одном из валунов тоже был виден след сапога. Было хорошо видно и носок, и пятку. След, что называется, статичный, не в динамике, не в движении.
- Только что ушел, похоже, мы его спугнули - заключил Сергей.
- С чего ты взял, что он только что тут прошел? – засомневался я.
- Эти дни жара стоит. Без дождей. И сейчас солнце палит. Валун на солнце прогревается, торф, в который он вляпался, на нашем борту, уже давно бы высох. А этот след еще мокрый. Пощупай.
Я приложил руку к следу на гладком валуне. И правда - мокрый… Да это и невооруженным глазом видно. Вытираю грязную руку о резиновое голенище своего сапога.
- Он за нами давно следит, - задумчиво роняет Батя.
- Так что же вы, охотники, его раньше не заметили? – пытаюсь «подкоырнуть» своих компаньонов.
- Я его силуэт наверху давно заметил, но хотел посмотреть кто это. И узнать, чего ему от нас надо, - Батя не перестает меня удивлять.
- Да понятно чего – конкурент. Смотрит, как у нас дела. Наверное, он и мыл тут, пока нас не было. Пока мы борт не стали ронять, уходя домой на ночь, - рассудил Сергей.
Через несколько дней по узкому ущелью, по которому мы поднимались вверх по ручью к своему забою, к нам пришли наши мужики с прииска, с которыми мы работали еще этой зимой. Это был Гриша Шишкин со старшим сыном. У них за плечами были легкие рюкзаки, у Шишкина на плече ружье. Скорее всего – «браконьерка». В наших местах это не было редкостью.
- Бог в помощь! Как идут дела? – начал Шишкин издалека.
- Работаем понемногу, - ответил за всех Батя.
- Металл есть тут в распадке?
- А то ты не знаешь, - подмигнул ему Батя.
- А мы тут на охоту решили пройтись, может, повезет, - лениво продолжал Шишкин.
- Сомневаюсь. Мы тут уже месяц шумим – всю дичь разогнали.
- Ну, мы попытаем счастья, раз уж пришли, - Шишкин не торопясь двинулся вверх по ручью. Сын потянулся следом.
- Гриш?! – окликнул его Батя.
- Ты рюкзак сыну то застегни, а то лоток выпадет! Чем дичь тебе под стволы загонять будет? – захохотал Батя. Из рюкзака младшего Шишкина предательски торчал геологический лоток…
- Да это рюкзак у него маленький, а лоток большой, - ухмыльнулся в ответ Шишкин старший.
- Так, может, надо было выбирать – охоту или золото?
- Одно другому не мешает. Вы тут лучшее место заняли, подвинуться не хотите. Вот и мы решили посмотреть, что тут рядом есть, на предмет металла.
- Некуда двигаться, ты уж извини. Кто первым встал – того и тапки. Сам знаешь.
- Знаю, - ответил Шишкин уже из кустов, расположенных выше по ручью.
Через несколько минут с верховьев ручью в нашу сторону пошли мутные потоки грязной воды, что свидетельствовало о том, что Шишкины активно исследуют наш борт выше по течению.
- Дядь Толь, они нас по такому же мутному потоку нашли? Они же по ручью пришли – интересуюсь у Бати.
- Нет. Весь поселок уже давно знает, где мы металл намываем. И что результат у нас неплохой, иначе уже в другое место бы ушли.
- Они по ручью пришли.
- Они его проверяли на металл ниже нас по течению, но мы этого не видели. Вода же от нас к ним текла. И выше по течению ручью, - Батя кивнул на мутные потоки воды, стекающие к нам.
- А по ручью на нас тоже можно выйти?
- Нет. Метров через триста ниже нас ручей ныряет в поле промытых когда то прибором «эфелей». Выходит их них уже чистым, после фильтрации. Поэтому у нас до сих пор нет проблем с рыбоохраной. И отстойник нам строить не надо. Да и где его здесь построишь, в этой теснине узкого распадка.
- А это не Шишкина следы кирзачей на борту были? Не он за нами следил?
- Нет, я посмотрел. У Шишкина максимум сорок пятый размер обуви. У сына меньше. Причем у обоих, как и у нас - сапоги резиновые на ногах. А следы «кирзачей» были не меньше сорок седьмого размера. Такие медвежьи лапы еще поискать надо, - призадумался Батя.
***
Постепенно нас посетило много любопытствующих жителей Мой-Уруста. Практически все – бывшие работники нашего прииска. Все наши знакомые, с которыми мы работали. Кто-то под предлогом охоты, мимоходом будто прошел мимо. А некоторые честно говорили, что пришли посмотреть на нас, наши технологии, так как слух о нашей удаче распространился гораздо дальше, чем нам самим этого бы хотелось. Но технологии у нас были самыми допотопными и примитивными. И работали мы почти без затрат. Даже насоса не имели. Мыли прямо в ручье, благо, он сам очищался, проходя сквозь поле ранее отработанных прииском «эфелей». Но мы очень зависели от воды. Если долго не было дождей, то прекращали мыть одной «проходнушкой». И это при том, что мы запрудили Звериный крупными валунами и камнями средних размеров, используя мешки с песком.
В тело дамбы вставляли «проходнушки». Вода из запруды проходила через них. Таким образом, образованный нами небольшой водоем, позволял продлить промывку еще на день, а иногда на два. А там снова приходили небольшие дожди, и мы запасали воду в своем мини водохранилище.
Любопытно, что с территории Мой-Уруста, расположенного на склоне большой сопки, хорошо просматривался огромный участок нашего Колымского моря,
и было хорошо видно, как огромные черные дождевые тучи двигаются в нашу строну, но потом разделяются на два потока. Один уходит вниз по течению Колымы, в сторону Колымской ГЭС и Синегорья, поселка гидростроителей. Второй – вверх по течению и поворачивает к устью реки Детрин, несущей свои воды к водохранилищу через наш райцентр, поселок Усть-Омчуг. Впоследствии мы узнали, что тот же Усть-Омчуг очень страдал тем летом от дождей. На Мой-Уруста лето было довольно сухое. Осмелюсь даже утверждать, что было солнечно и сухо. Дождей было мало, и они были редкими, не продолжительными.
Особенно запомнился один случай, когда к нам, усердно работающими над «проходнушками» и в забое, вышла пара мужиков. Один из них был ничем не примечательным парнем, лет двадцати семи, которого я никогда раньше не видел, впрочем, как и второго.
Второй персонаж был более колоритным. Роста он был среднего, телосложения коренастого, на большой лысой голове легкая кепка. На вид лет сорок. Кисти рук и фаланги пальцев в наколках. Колючим изучающим взглядом он осмотрел сначала нас, что-то взвешивая в уме, потом наш лагерь, остановил взгляд на баночке из-под крема, которая стояла тут же, на самом видном месте, чтобы удобно было в нее скидывать намытые нами частицы металла. Баночку мы не закрывали, чтобы вода с мокрых частиц золотого песка и примеси к нему испарялась на солнце, и у нас было меньше вечером проблем с испарением лишней влаги и «отбивкой» металла – отделением от металла этой примеси, после предварительной их прокалки на сковороде.
- Вы тут моете?- скривился коренастый.
- Мы, - ответил за всех Батя.
- Хорошо «рыжье» прет? – продолжил любопытствовать незваный гость.
- Нормально. Только не прет, а как поработали – столько и взяли.
- Че, дурного «рыжья» нет? – он продолжал сверлить глазами баночку из под крема, даже сделал шаг в ее сторону. Сергей молча закрыл баночку крышкой, после чего баночка перекочевала в карман его куртки.
- Только трудовое. Этот металл любит, чтобы перед ним сначала покланялись, спину погнули, семь потов пролили. Тогда, может быть, изволит показаться. А дурниной он никогда не прет. Сказки это, - терпеливо пояснил Батя.
- А разрешение у вас есть? – начал гость, угрожающим тоном.
- Все у нас есть. Кому положено, в курсе о нашей работе. А ты кто такой, чтобы проверять наше разрешение? – угроза послышалась уже в голосе Бати.
- Да эти земли принадлежат другому человеку, - скривился коренастый. После чего сплюнул и назвал фамилию председателя одной из артелей. При этом нервно дернул плечом, на котором висело двуствольное охотничье ружье.
- Сейчас это наши земли, по закону - Батя вплотную шагнул к дерзкому пришельцу.
- Так что, уходить не собираетесь?
- Не собираемся.
После этого коренастый пытался еще нас пугать всесильным председателем артели, которому якобы принадлежат эти земли, но был максимально корректно направлен в ту сторону, откуда к нам пришел.
Когда они ушли, мы собрались у костра. Попили чаю, обсудили их визит.
- Дядь Толь, кто это были? Я их впервые вижу, - начал я с вопроса.
- Потому что это не наши мужики, я молодого на правом берегу Колымы видел, когда мы на Обо золото сдавали, а вот второго не встречал, - ответил мне Сергей.
- Второй, похоже, сидел, судя по наколкам на руках. Недавно освободился, судя по манере общения, - продолжил Батя.
- А чего ты к нему так резко вплотную подскочил, дядь Толь? - продолжаю выяснять непонятные мне моменты нашего диалога.
- Он начал дергаться, а на плече ружье висело. Чтобы успеть, если что, стволы перехватить, прежде чем он их с плеча скинет и на нас направит.
- А я даже не подумал об этом…
- Я сразу подумал. Поэтому, пока общались, постепенно дистанцию до него сокращал. Под конец пришлось ускориться.
- Да, какой то он нервный. На месте не стоит, будто пляшет на месте, руками машет, плечами водит. Блатной что ли? – предположил Сергей.
- Блатной не пойдет работать. А этот собирался наше место занять. Если только потом кого-то привести сюда и поставить работать, - предположил Батя.
- А молодой вообще в разговор не влезал, в стороне стоял, - заметил Сергей.
- Похоже, что это проводник его. И, похоже, что он его сильно боится… - заметил Батя.
- А еще у нас никто никогда на прииске не говорит «рыжье» на золото. Чаще металлом зовут, реже золотом, - вставил я свои «три копейки».
- Что дальше делать будем? – поинтересовался Сергей.
- Работать дальше. Это наш участок. Законный. Попили чаю? Работаем, - Батя рассеял все наши сомнения.
- Но теперь осторожнее надо быть и чаще оглядываться, - предлагаю я.
- Я в последнее время только так и работаю, - обнадежил меня Батя.
***
Наконец настал тот день, когда Батя решил, что уже пора сдавать намытый нами металл. Тем более, что нам крайне нужны были деньги, ведь мы еще не получили ни копейки со своих трудов. Да и не безопасно было хранить добытый металл дома, особенно в свете последних событий. Оказалось, что результаты нашего летнего каторжного труда, свободно разместились в маленьком флакончике темного стекла из под витаминов. Еще и место осталось.
Сдавать металл Батя решил во вновь созданную на базе нашего прииска артель. Председатель артели Птицын отсутствовал, как обычно, решая проблемы артели в райцентре. Изредка появляясь в нашем поселке, каждый раз своим приездом вселяя несбыточную надежду, что все-таки привез из района нашу зарплату за последние два года. Но чудес не бывает.
Поэтому металл Батя решил сдавать его заму Хромову. Предварительно наведя о нем справки, ведь это был посторонний человек, на нашем левом берегу Колымы. Но от людей отзывы о нем были исключительно положительные, как о порядочном человеке, который держит свое слово.
Хромов предупредил Батю, что в настоящее время наличных денег у него нет. Мы можем сдать металл и дождаться, когда он их привезет из райцентра, либо подождать и сдать через неделю. Уже с полным расчетом на месте. Мы выбрали второй вариант. Из осторожности. Ведь это был наш труд за половину лета.
Через неделю Батя унес наполненный золотым песком флакончик из-под витаминов к Хромову. Через час вернулся снова с флакончиком… Оказалось, что в нашем металле было очень много вкраплений кварца. Это было действительно так. Хромов предложил сдать наш металл в артель, где его специалисты «отобьют» кварц от металла, что позволит его, металл, точно взвесить и нас рассчитать. Но стоить это будет сорок процентов от нашей сумы. На такое мы пойти никак не могли.
Батя посадил нас под настольную лампу, выдал нам по пассатижам и заставил давить ими металл, отделяя от него кварц. Сам присоединился к нам. Буквально за час мы лихо расправились с хрупким кварцем, который при сжатии его губками пассатижей с хрустом рассыпался в мелкий песок, «стреляя» во все стороны. Почти в пыль. Потом быстро отдули от металла мелкий кварц, образовавшийся в процессе этой работы. Работа была сделана и мы, наконец, избавились от этого коварного металла, несущего только беды, обладающему им человеку.
Надо сказать, что Хромов рассчитался с нами честно, не обманув ни на одну копейку. Ему и самому было выгодно сотрудничать с «вольниками» честно. Это было гарантией того, в следующий раз мы, либо другие вольные старатели, пойдут сдавать металл снова к нему. Поэтому я был крайне удивлен, узнав впоследствии, что Птицын руководил артелью только этот сезон, а потом самоустранился. Руководить старательской артелью стал его заместитель, Хромов. В этом ничего удивительного или необычного не было. Обычная практика. Удивили отзывы работников артели, которые старались под руководством Хромова в последующие годы. Они характеризовали его как человека жадного, нечестного, несправедливого. К тому же у него, как мне рассказывали сами работники артели, впоследствии были большие проблемы с правоохранительными органами. Как раз по причине утаивания им части добытого артелью металла. А значит, были проблемы и с выплатой за добытое золото работникам артели. Это была противоположность того человека, которого я знал. Похоже, что металл дьявола все-таки взял над ним верх, завладел его душой. К большому сожалению, но такое нередко случается. Даже с самыми положительными людьми.
***
Получив расчет, мы весело отгуляли свадьбу Сергея и Вики. Я стал собираться к переезду в райцентр, в Усть-Омчуг. Родители Сергея тоже упаковывали вещи. Молодая семья решила жить отдельно, но переехать в один поселок с родителями. Металл мы мыли все реже. К тому же наша россыпь «нырнула» под сопку и взять у нас получалось все меньше золотоносных песков, а работать приходилось все больше. Содержание металла на кубометр песков резко снизилось, и мы решили закончить сезон. Добыть удалось буквально считанные граммы.
После этого семья Сергея выехала из поселка, а следом и я переехал в Усть-Омчуг. Расчета за работу на прииске я так и не дождался. Даже решение суда в мою пользу не помогло. Решение есть, денег нет. Так тоже бывает.
К чести Птицына скажу, что тем нашим работникам прииска, которые у него отработали тот промсезон, он честно выплатил всю задолженность прииска, как и обещал.
Переплывая на предпоследнем октябрьском пароме Колымское водохранилище, я смотрел из теплой кабины «МАЗа» на холодные свинцовые воды нашего водохранилища, которые порой перекатывались через всю палубу, и думал – увижу ли когда-нибудь еще свой поселок?
А если увижу – то когда? На Колымском море был легкий шторм. Казалось, оно не хочет нас отпускать от своих берегов.
К зиме из поселка выехали все жители. Осталась только одна семья. Через десять лет, по служебной необходимости, мне удалось побывать в Мой-Уруста и ужаснуться той разрухе, которую там застал. На месте еще недавно цветущего поселка. Большая и лучшая часть которого была отстроена современными домами в период с 1984 по 1990 годы. Снова там побывать мне пришлось еще через два года. Поселок еще больше стал похож на населенный пункт из Чернобыльской зоны отчуждения, как нам это показывают по телевизору.
Семья, не пожелавшая покидать наш поселок, продолжала там жить. Насколько мне известно, и в две тысячи двадцать первого году, спустя двадцать шесть лет, эти люди продолжают там проживать как отшельники, мужественно борясь за свое выживание. Даже перенеся страшный таежный пожар засушливого лета две тысячи девятого года, который уничтожил весь склон сопки, на котором стоял некогда цветущий поселок. Этот пожар уничтожил остатки деревянных строений поселка. Буквально за двадцать минут поглотил их дом, вместе с имуществом… Это воистину отважные и упрямые люди.
***
Когда я уже проживал в Усть-Омчуге, меня нашел Батя. Он принес мне остаток денег за сданный нами во второй раз металл, после свадьбы Сергея. Это была символическая сумма, ведь мы больше почти ничего не намыли. Но все равно было приятно. К тому же меня очень тогда выручили эти небольшие деньги.
- А ты знаешь, я знаю, кто за нами с борта следил, когда мы металл на Зверином намывали, - начал он.
- Да там кого только не было! Проходной двор. Пол поселка к нам приходили, - отмахнулся я.
- Нееет,- протянул он, - я про того, у кого были «кирзачи» сорок седьмого размера.
И, понизив голос, он мне рассказал, что этот человек сам ему признался, что следил за нами. Причем намерения у него был не самыми благими.
- Знаешь, Толик, если бы тебя там не было с ружьем, я бы «задавил» там пацанов. Обоих сразу. За золото…- повторил Батя его слова.
- Прямо так и сказал? – округлил я на него глаза.
- Дословно.
- Что же он так разоткровенничался? Не удержал в себе такую тайну.
- Наверное, до сих пор жалеет, что не смог поживиться. Он мне это говорил, а у самого глаза прямо огнем горели, как у сумасшедшего - грустно закончил Батя.
- Вот это дела. Выходит, по самому краю мы ходили с моим дружком. Была бы ему свадьба…
- Вот я про это и говорю. Не зря постоянно ружье таскал.
- Не зря, выходит…А Серега знает?
- Я сам только вчера узнал. Приеду домой – расскажу, - пообещал Батя.
Рассказал Батя Сергею об этом случае или нет, я так не узнал. Ведь больше я его не встречал. А через несколько лет Батя трагически погиб на работе. Несчастный случай на производстве. А ведь какой крепкий мужик был.
Еще больше меня тогда поразило имя того, кто готов был взять такой грех на душу ради нескольких граммов презренного металла. Ведь мы не таскали с собой весь добытый металл. Он мог рассчитывать только на те несчастные граммы, которые мы добыли бы в день предполагаемого нашего убийства. Возможно, это был бы тот самый день, когда в результате напряженного труда мы добыли только ноль целых шесть десятых грамма… Даже если бы и килограмм золота – разве стоит оно того, чтобы лишать ради него жизни человека? А тем более двоих, у которых еще вся жизнь впереди. Мы бы подпустили его без всякого подозрения, так как хорошо знали его…
В то, что он бы без труда с нами справился, я даже не сомневался. В те годы это был человек огромной физической силы. Ростом около ста девяноста сантиметров и размахом в плечах – аккурат дверной проем. Тем более, на его стороне был бы фактор внезапности, ведь мы не могли предполагать такой подлости от отца троих маленьких детей. От человека, с которым вместе работали на прииске ряд лет и которого знаем только с лучшей стороны. До сих пор помню, как в начале смены он всегда щедро угощал всех мужиков в «тепляке» сигаретами и непременно подходил и протягивал сигарету мне, последнему, прекрасно зная, что я не пускаю дым изо рта. На мой, практически ежедневный, вежливый отказ он притворялся, что удивлен.
-Нэ куришь?! Маладэээц! – расплывался он в доброй улыбке, слегка коверкая слова своим легким кавказским акцентом, хотя мы все знали, что этот акцент он иногда намеренно демонстрирует окружающим. Так смешнее получалось.
Наверное, в этом металле все-таки есть та страшная разрушительная сила, которая ломает даже физически очень сильных людей, собирая их слабые души, как дань Золотому Тельцу. Не каждому удается справиться с этим зовом. Поэтому, наверное, золото и называют порой металлом дьявола. Пожалуй, это справедливо. Сколько оно душ искалечило, сколько жизней поломало и забрало. А сколько еще заберет…
Может, в этом и кроется моя некоторая брезгливость к этому, якобы благородному, металлу. Наверное, поэтому и не ношу украшений и изделий из него. И отношусь к нему с явным подозрением. Ведь для меня золото всегда останется всего лишь металлом, сырьем, которое вовсе не стоит труда тех людей, которые его добывают.
07.11.2021 – 01.01.2022 г.
