Лариса Петровна, попросту Петровна, с вожделением потрогала белоснежную опушку рукава шубки, у неё даже екнуло внутри - такой красоты невероятной и сказочной показалась ей эта вещица. И даже не в красоте дело. Эта шубка явилась к ней из снов. Она была ее мечтой. Несбыточной и сладкой. Она всю жизнь мечтала о ней.
Нет, действительно. Когда - то очень много лет назад, когда Ларочка была тонконогой, эфемерной, легкой, как бабочка, и даже, как некоторым казалось, полупрозрачной блондинкой со слегка золотистыми прямыми волосами, струящимися до пояса, она впервые увидела такую шубку на подруге. Папа подруги был выездной, одевал свою куколку за чеки, гардероб дочурки потрясал своим величием. Но это…
Нежность гладкого, очень светлого, чуть серебристого меха укороченной (чуть ниже попы) шубки подчёркивала пышная белая оторочка огромного капюшона и расширенных книзу рукавов. Тогда Ларочка не понимала а мехах, ей казалось, что это был, наверное, горностай, белый соболь, ещё что-нибудь этакое, королевское. И от этих шикарных названий у нее кружилась голова, как от дешёвого портвейна, которым соседский Леха угостил её вчера в подворотне.
- Хочешь померять? Хоть человеком себя почувствуешь, а то ходишь в своём лапсердаке, недаром тебя всякая шваль отирает в подъездах. Маргиналы.
Подруга смотрела с жалостью и слегка брезгливым выражением, вроде как раздавила гусеницу. Презирала.
А Ларочка Леху швалью не считала, она его где-то даже любила. в другой ситуации могла бы и в лохмы подружке вцепиться за такие слова, но сейчас.. Шубка сковала её волю не хуже строгого поводка, она, как завороженная подошла к зеркалу, застегнула золотистые со стразиками крючочки, боясь поднять глаза и увидеть свое отражение. Но потом все-таки подняла, постояла ошарашенная пару секунд, и вальяжно, жестом заправской красотки накинула капюшон на сияющий водопад своих шикарных волос.
В зеркале отражалась Снегурочка нереальной красоты. Нежный мех убрал все ненужное и показал всю прелесть светленькой юной женщины. Шубка села, как влитая на стройную невесомую фигурку Ларочки, белоснежный мех сделал её кожу снежно-прозрачной, глаза ангельски голубыми, губы лепестково алыми. Казалось, ещё минута и с небес спустится увитая розами ладья и унесёт вновь рожденную зимнюю фею в страну ледяных грёз.
Но все оказалось намного прозаичней. Кривоногая, длинноносая чернавка-подруга, стянула с Ларочки шубку, сунула её в набитый нарядами гардероб, буркнула.
-Иди своего слесаря - водопроводчика проси. Папка ещё такую достать может, правда по курсу один к семи. Или твой портвейнщик только ватник с трехгорной мануфактуры припереть может? Маргиналы…
Подруга тогда выучила новое слово, твердила его надо и не надо, и Ларочка с трудом сдержалась, чтобы не ляпнуть разляпистым солёным помидором в подругин презрительно кривящийся рот.
…
Вечером, после очередной серии обжиманий в подъезде, Ларочка рассказала Лёхе о шубке. Лёха промолчал, подмигнул, потом снова зажал её в углу и сделал то, о чем так долго уговаривал свою любимку. А Ларочка, полностью распятая мечтой о шубке, не сопротивлялась. А вдруг и правда… купит…
Леха, довольно отсопев процесс, закурил, плотоядно похлопал Ларочку по расхристанной заднице, сообщил.
-Завтра женимся. А там поглядим…
…
Глядели они лет тридцать, но шубку так и не выглядели. Лёха вообще жену не баловал, есть пальтуха на зиму, да и ладно. Ларочка сначала денег не зарабатывала, мужа слушала, потом привыкла к своей пальтухе, потом поступила на работу на стройку, стала бригадиршей, обстригла и перекрасила попрактичнее волосы. Потом отъела живот, и к очередному рубежу совместной жизни подошла крепкой толстозадой матроной с ежиком крашенных хной волос, погрызенными ногтями на коротких пальцах, зычным голосом бригадирши (работала она на по-прежнему на стройке), плотными и весомыми личными накоплениями и ненавистью к своему маргиналу. Так и прилепилось к мужику, насквозь прогнившему от портвенюги, это имечко.
…
А вот шубка часто снилась Петровне, особенно в снежные предновогодние недели декабря. В этих снах она надеввла на свое пухлое тулово эту невесомую белоснежную красоту, несмело подходила к зеркалу, набрасывала капюшон и… В зеркале улыбалась нежная блондинка с полупрозрачной кожей, она касалась стекла тонкими пальцами с наманикюренными розовыми коготками и манила оттуда, звала, шевелила алыми лепестками пухлых губ. Лариса Петровна тыркала толстой пятерней в зеркало, хрипло материлась… и снегурочка исчезала в тумане зазеркалья.
Однажды Лариса Петровна рассказала о своих снах мужу. Они тогда здорово надрались по поводу сдачи объекта, и их попёрло на откровенность. Лёха выслушал жену, засосал ещё полбутылки любимых семерок, крякнул, выругался.
-Снегурка престарелая. Дед Мороз-то есть хоть? Придурь...
И украсил свой вопрос гирляндой таких слов, что даже у бывалой бригадирши заслезились пуговицы непонятного цвета глаз.
…
Лариса Петровна покрутила ценник, помацала его со страхом, боясь испачкать облако белоснежного меха. Шубка оказалась абсолютно терпимой по цене, мало того, она точно вписывалась в сумму премии за сдачу объекта. Размер тоже подходил, как будто дьявол подгадал, поймал её тут в этом маркете, опутал соблазном, заманил. И Лариса Петровна быстро, даже не меряя, оплатила покупку, схватила свёрток, прыгнула в такси, и уже через полчаса нетерпеливо рвала в хлам пакет, чувствуя, как давит за грудиной в жизни не беспокоящее её сердце.
Поднять глаза на свое отражение Лариса не решалась долго. Она просто стояла перед зеркалом, сквозь грубую ткань рубахи ощущая прохладный шёлк подкладки. Потом, стараясь унять дрожь в руках, аккуратно накинула капюшон на свой стриженный жёсткий ёжик.
-Б !!! Дура. Снегурка хренова!!!
Голос мужа хлестанул Ларису Петровну, она резко подняла глаза, всмотрелась в свое отражение и хрипло, неумело заплакала.