В середине восьмидесятых, доучиваясь в университете, я параллельно подрабатывал на джинсы и спиртное инструктором по пропаганде книги в местном отделении Всесоюзного общества книголюбов. Так как книг было мало, то, к примеру, книга "Королева Марго" ни в какой пропаганде не нуждалась. Существовала даже такая специфическая валюта "маргуша". На одну маргушу можно было выменять что-нибудь путное, например, толстый черный кирпич Хлебникова. В денежном эквиваленте маргуша тянула на десятку. Напомню, что бутылка армянского коньяка стоила пять рублей.
Один "дюм", "Три мушкетера", например, был еще дороже. То есть должность моя - пламенного пропагандиста книги - была вполне себе мифическая фикция.
Однако синекура эта приносила более чем заметный доход: рублей 160 в месяц при полном безделье и стипендии 40. Так что я был первым парнем на деревне. Инженеры на сто рублей нервно курили в сторонке.
Кроме денег, существовали приятные в условиях книжного дефицита бонусы. Как-то раз мне выдали к революционному празднику премию в количестве десяти "Королев Марго" в пачке, упакованной в серую оберточную бумагу и перевязанную бумажным же шпагатом. Эти маргуши были с большим успехом обменены на Шекли, Бредбери, Хемингуэя и все такое же годное в следующее же воскресенье на книжном базаре.
Но ближе к теме. Чтобы платить высокие оклады своим бездельникам-пропагандистам, агитаторам, горланам и главарям, книголюбы, кроме собирания членских взносов со школьников младших классов, которые были записаны в Общество все поголовно, вели кое-какую коммерческую деятельность, например, проводили выступления
известных киноартистов или писателей с литературными чтениями. В провинции это было вполне востребовано, и, вдобавок, снабжало тех артистов, кто в данный момент не снимался и, в общем, бедствовал, некоторыми гонорарами.
Так, я сам подписывал путевки на исполнение рассказов Шукшина по колхозным клубам известному киноартисту Петру Зайченко... Ну, а чтобы на организованный Обществом и лично мной концерт пришла публика и заплатила за билеты, требовались афиши. Их надо было напечатать.
И вот я подхожу к главному. Я набивал на машинке текст афиши: числа такого-то известный киноартист имярек читает Шукшина. Там-то, начало 18.00.
Но эту бумажку типография просто так не примет. Ее надо залитовать. Цензору, проще говоря, предъявить.
И вот я топал на второй этаж неприметного домика, где за дверью, обитой оцинкованной жестью, сидело квелое существо, очень похожее внешне на пожизненного президента России.
Ему надо было дать эту бумажонку. Он ее просматривал по диагонали и ляпал печать с разрешением для типографии.
Работы у него было завались. Что там афиша Шукшина, так, тьфу, мелочь. Литовать требовалось даже визитки, этим я тоже занимался.
Видел я в том кабинете на столах множество толстых рукописей книг, научных и художественных, над которыми парился этот универсально-энциклопедически образованный товарищ. А ведь, повторяю, это было в провинции, в дикой глуши. Я даже сейчас не могу понять, откуда эти рукописи там взялись, и кто их сотворил. Очевидно одно: до типографии они, скорее всего, не добрались.
Залитованную афишу, то есть бумажку с текстом и со штампом цензора, я относил в Дом печати на Привокзальной площади. Далее все просто: расклейка и сам концерт. Этим занимались уже другие люди