Дети СССР сильно отличались от детей нынешних. И родители отличались. Тогда нормальным было бегать с ключом на шее целый день, пока родители на работе. И никому и в голову бы не пришло, что ребенок "оставлен в опасности". Мы пили воду из колонки, а не из бутылочек, ссорились, мирились, дрались. Мальчишки тайком курили за школой, девчонки учились пользоваться косметикой. А кто-то ходил в спортивные секции и кружки, собирал металлолом и макулатуру, выступал на комсомольских собраниях, участвовал в художественной самодеятельности.
Но были в нашей школе двое детей, не похожих на нас. Брат и сестра, высокие, статные, с красивыми одухотворенными лицами. Они не бегали с ключами на шее, не пили воду из колонки, не хулиганили, брат не гонял с мальчишками в футбол на пустыре, сестра не играла с девчонками в классики. Брат не дрался и не курил, сестра не пользовалась косметикой. Они были не такими, как мы.
Их отец был священником. Дети не разговаривали с нами о религии, но все знали: они верят в Бога, ходят в церковь, соблюдают религиозные заповеди. Относились к ним хорошо, но не общались. И они тоже держались обособленно. Никогда никого не обидели, ничего никому плохого не сделали, просто они были сами по себе, а остальные сами по себе. Почему-то никто не делал попытку познакомиться поближе. Учителя их не обижали, но общение было формальным. Вызвали, выслушали ответ, поставили оценку.
Эти дети не были ни пионерами, ни комсомольцами. Не может же комсомолец верить в Бога! А они не могли не верить. Оба были старше меня, но запомнила их я очень хорошо. Тем более, они жили в маленьком деревянном домике рядом с моим домом, через забор.
Как-то летним вечером у нас во дворе разожгли костер, мы, дети, собрались вокруг и ждали, пока испечется картошка. И рассказывали друг другу разные истории. Вдруг во двор зашел парень из соседнего домика, сын священника, молча подошел к костру и сел рядом с нами. Ему было лет шестнадцать, нам от 10 до 14-ти. Мы помолчали и продолжили свою болтовню. Он просидел с нами около часа, молча. И так же, не сказав ни слова, ушел. Мы ничего не спросили, а он ничего не сказал. Потом я часто жалела, что не спросила у него ничего. Может, у него что-то случилось? Может, ему нужно было с кем-то поговорить? А может, нужно было вот так, молча посидеть возле костра? Кто теперь скажет.
Его убили в Афганистане. Тогда ведь не было альтернативной службы. А может, он стал священником, как его отец? Или врачом? Неизвестно. Но этот "не такой" мальчик, погиб вместе с "такими" мальчиками. Его семья куда-то уехала и что с ними стало, я не знаю.