Здесь является повод ещё раз порассуждать об отличиях лирического стихотворения от дневниковой записи в стихотворной форме с рифмами или без них. Но куда продуктивней будет сопоставить пушкинские стихи с пушкинской эпистолярной прозой. Уехавший «похоронить себя в деревне до первого января» уже 1 декабря из псковской гостиницы пишет В. Зубкову* письмо. Можете представить себе лист плотной почтовой сероватой бумаги большого формата, без водяных знаков, с золотым обрезом (он именно таковой в реальности), на котором расположились французские буковки, выписанные пером поэта:
«Дорогой Зубков, ты не получил письма от меня, — и вот этому объяснение: я сам хотел 1 декабря, т.е. сегодня, прилететь к Вам, как бомба, и потому выехал тому пять—шесть дней тому назад из моей проклятой деревни на перекладной, ввиду отвратительных дорог. Псковские ямщики не нашли ничего лучшего, как опрокинуть меня. У меня помят бок, болит грудь, и я не могу дышать. Взбешённый, я играю и проигрываю. Но довольно об этом: я жду, чтобы как только мне немного станет лучше, пуститься в дальнейший путь на почтовых.
Твои два письма прелестны. Мой приезд был бы лучшим ответом на размышления, возражения и т.д. Но раз уж я, вместо того, чтобы быть у ног Софи, нахожусь на постоялом дворе во Пскове, то поболтаем, т.е. станем рассуждать.
Мне 27 лет, дорогой друг. Пора жить, т.е. познать счастье. Ты мне говоришь, что оно не может быть вечным: прекрасная новость! Не моё личное счастье меня заботит, — могу ли я не быть самым счастливым из людей, находясь близ неё, — я трепещу, лишь думая о судьбе, которая, быть может, её ожидает, — я дрожу при мысли, что не смогу сделать её настолько счастливою, как мне того хотелось бы. Моя жизнь, доселе такая кочующая, такая бурная, мой характер, неровный, ревнивый, подозрительный, буйный и, вместе с тем слабый — вот что даёт мне минуты тягостного раздумья.
Следует ли мне связать судьбу столь нежного, столь прекрасного существа с судьбою до такой степени печальною, с характером до такой степени несчастным? Боже мой, до чего она хороша! И как смешно было моё поведение по отношению к ней. Дорогой друг, постарайся изгладить дурное впечатление, которое оно могло на неё произвести.
Скажи ей, что я благоразумнее, чем выгляжу, и доказательство тому — что тебе в голову придёт. Мерзкий этот Панин: два года влюблён, а свататься собирается на Фоминой недели, — а я вижу её раз в ложе, в другой на бале, а в третий сватаюсь! Если она полагает, что Панин прав, она должна думать, что я сумасшедший, не правда ли? Объясни же ей, что прав я, что увидев её, нельзя колебаться, что, не претендуя увлечь её собою, я прекрасно сделал, прямо пойдя к развязке, что, полюбив её, нет возможности полюбить её сильнее [моего], как невозможно впоследствии найти её ещё прекраснее, ибо прекраснее быть невозможно. Ангел мой, уговори её, упроси её, настращай её Паниным скверным и жени меня!
А. П.»
Что видно из этого письма? Вроде бы окончательной надежды он ещё не потерял. Пытается объяснить собственные чувства. Или своё поведение? Для меня вопрос в другом: что им движет — любовь или желание, чтобы его женили? Ответить за него никому не дано. И главное — как далеки друг от друга пушкинские строки лирические и житейско-бытовые. В прямом смысле небо и земля!
* Зубков Василий Петрович (1799—1862), питомец Муравьевского Учебного Заведения для колонновожатых выпущенный оттуда прапорщиком в Свиту по квартирмейстерской части. Вскоре вышел в отставку подпоручиком, затем путешествовал заграницей, а вернувшись оттуда, живя в Москве, сблизился с кружком передовых и либерально настроенных молодых людей, в том числе с К. Данзасом и И. Пущиным. Недолго служил при Московском Архиве Коллегии Иностранных Дел, состоял при Московском генерал-губернаторе князе Д.В. Голицыне. В январе 1826 года Зубков был арестован в связи с делом декабристов, 9 дней просидел в Петропавловской крепости, но был освобожден и вернулся в Москву. В 1823 году Зубков женился на Анне Фёдоровне Пушкиной, бедной девушке-сироте, воспитавшейся у Е.В. Апраксиной (урожд. княжна Голицына), и был счастлив в браке. Осенью 1826 года он вышел в отставку. Как раз к тому времени и относится знакомство Пушкина с Зубковым, жившим тогда в Москве, в своем доме в Большом Толстовском переулке.); вскоре они были уже «на ты». В этом доме Пушкин и познакомился со свояченицей Зубкова, Софьей Фёдоровной Пушкиной. Письму Пушкина к Зубкову позволяет судить об исключительной быстроте, с которою возрастало его чувство к миловидной девушке. Эпизод со сватовством Пушкина произошёл, вероятно, незадолго до отъезда поэта из Москвы; ко времени второго приезда его туда, — ко второй половине декабря (22-го декабря он в квартире Зубкова написал свои стансы «В надежде славы и добра») нужно отнести окончательную неудачу Пушкина в его сватовстве.
Московские кумушки по поводу ухаживания Пушкина за Софьей Пушкиной судачили вплоть до 1829 года. Не будем же мы уподобляться им. Факт остаётся фактом: сначала Пушкин решил жениться, потом решил влюбиться, однако попытка ошеломить девушку решительным наскоком не сработала. Ничего особо необычного в подобном «способе» решить «поставленную задачу» не было. Но не сложилось. По довольно простой причине: у Софьи Фёдоровны уже был жених, некий Валерьян Александрович Панин, за которого она вскоре и вышла замуж. Буквально чуть ли не через месяц. Муж — так и просится с языка, всего лишь казначей Российского общества любителей садоводства, впоследствии станет смотрителем Московского вдовьего дома.
Была ли она с ним счастлива? Не ведаю, знаю лишь, что прожила в браке 45 лет и были в семье три сына и дочь. Какой Софья Фёдоровна стала в старости? Тоже не ведаю. Но знаю, что в пору сватовства поэта была «одна из первых московских красавиц, стройная и высокая ростом, с прекрасным греческим профилем и чёрными, как смоль, глазами, очень умная и милая девушка», — вспоминала её современница Е.П. Янькова. Впрочем, бабушка Елизавета Петровна (урожд. Римская-Корсакова), как говорится, соврёт — недорого возьмёт. Потому что можно встретить и иное вúдение: мол, Софья Фёдоровна была маленькая, нежная, хорошенькая блондинка, напоминавшая хрупкую куколку из саксонского фарфора. Из чего можно сделать вывод, что воспоминания, как Восток, — дело тонкое.
И читайте мои предыдущие эссе о жизни Пушкина (1 — 29) повествования «Как наше сердце своенравно!» Нажав на выделенные ниже названия статей, можно прочитать:
Эссе 17. За что так зло высмеял Пушкин в знаменитых стихах свою любовницу и её рогоносца-мужа?
Эссе 14. Брак не являлся святыней, верность не рассматривалась как добродетель супругов
