…Давно замечено, что сёла, как люди: у каждого своё неповторимое лицо, свой норов, свой характер и даже своё любимое ремесло. Как приходит это ремесло и почему именно в это, а не в соседнее село, сказать трудно. Корни подобных традиций теряются в глубине веков. По всей вероятности, родоначальником целой плеяды теперешних мастеров, или, как чаще здесь говорят, мастаков, был когда-то живший в селе особенно даровитый умелец, который не только прославился сам, принёс славу односельчанам, но и завещал потомкам своё мастерство, сноровку, разные хитрые секреты. И передавались эти секреты от отцов к детям, от дедов к внукам, и упрочивалась годами за селом слава теми или иными мастерами.
Вот, положим, у нас в Таскине рядовую кадку под капусту да под огурцы могли сделать и сами, но чтобы заказать водянку (то есть кадку, в которой питьевую воду держат) – настоящую, плотную, чистой работы, с резной крышкой и затейливыми ушами, – нужно было ехать в Верхний Кужебар, под тайгу, или в райцентр Каратуз. Особенно знаменит там был бочар Козлов. Он, верно, загуливал порою и тогда метался по улицам с кадушкой на плече в поисках покупателя. Со встречными односельчанами чудаковатый старик разговаривал стихами, рифмуя их смежно, и при этом чисто по-козлиному тряс жидкой бородой. Когда же наступала пора трезвости, дед переходил на прозу, набрасывался яростно на работу и кадки мастерил преотличные. Недаром, если в районе критиковали местпром за нерасторопность, то корили нерадивых примером деда Козлова, который почти один «покрывал потребности» района в бочкотаре.
Или взять мукомольное дело. На обычный хлеб насущный зерно у нас мололи дома, на общественной вальцовке, и не обижались хозяйки – караваи выходили куда с добром. Но всё же чтобы смолоть муки к празднику, поровнее да помельче, чтобы как пух была она, а не стояла стеной в сельнице, чтобы шаньги из неё выходили пышные, лакированные сушки – словно сахарные, а хрустящий хворост во рту бы таял, смолоть такой мучицы все норовили в Худоногове, на водяной мельнице. И дело было вовсе не в её жерновах, а в тамошнем мельнике, который славился на всю округу.
Но уж если кому нужно было скатать сибирские катанки, да такие, чтоб ноге тепло в них было, как на печке, мягко, как в гнездышке, и чтобы век износу им не было, – тут уж все тянулись к нам, в Таскино. Не знаю, кто был основателем таскинской «катальной школы», но только всему району и поныне известно, что живут в Таскине наилучшие пимокаты.
А у нас и вправду, что ни дом – то катальщик. Взять хотя бы наш край села, который называют Саратовским (видимо, переселенцы из Саратовской области здесь первыми обосновались). Начнём подряд: Сергей Калачов катает, Александр Борисов катает, Викул Тютюкин катает, Николай Филимонов и Евстигней Закутилин, Царствие им Небесное, катали, Прохор Филимонов катает, Семён Гужавин катает, отец мой – тоже катал… Конечное дело, не все одинаковые мастаки, один лучше валенки сработает, другой – похуже, но уметь все умеют. И уж для своей-то семьи всегда сами зимний обуток спроворят, не пойдут чужому дяде кланяться.
Впрочем, хороший пимокат смастерит не только обуток. Он может из бросовой шерсти и войлочек скатать, и потничок под седло, и стельку на подшивку старых валенок, и домашние шлёпанцы, и даже… шляпу. Да, и шляпу. Когда-то мой школьный приятель Володька Закутилин нашивал шляпу, скатанную ему отцом, ныне покойным пимокатом Макаром, высоким бородатым стариком, про которого, когда он шёл по улице, таскинцы между собой говорили: «Вон Макар куда-то зайца в зубах понёс» – так бела и длинна была его старообрядческая борода… Ту Володькину шляпу теперь никто бы не надел, наверное, даже на маскарад, но в давние скудные годы она казалась вполне сносной и даже модной. Володька выглядел в ней довольно эффектно, особенно когда играл в инсценированной крыловской басне того путешественника, который на вопрос: «А видел ли слона?» – с ленивой небрежностью отвечает: «Нет, братец, виноват, слона-то я и не приметил».
Project: Здравствуй, время! Author: Щербаков Александр
Книга автора здесь