Иисус взобрался на Лысую гору и оттуда говорил:
— Меня заперли в дурку. Да, Достоевский изобразил меня в тюрьме на Западе. В России это сумасшедший дом. Что я такого сделал? Я поставил себя выше других, чтобы люди стремились ко мне. Меня опустили ниже всего. По закону толпы и по праву животных. Я выкидывал из своей квартиры трупы: старую брежневскую мебель. И книги — все, кроме Евангелия, так как пришли последние времена. Все, помимо самого себя. Так поступают целые государства, выбрасывая старьё. И их помещают так же в психиатрические больницы. Армению, Грузию, Украину заперли. Их не отпускает Россия, белая и воздушная, потому что она — ангел и врач, плюс старый бог, мой отец. И так говорил Рыжий перед смертью своей: у него ангелы закручивают руки, потому что они — жлобы.
Люди не понимали его и показывали на него пальцами, некоторые орали:
— Христос — это крест, мы не признаём его без него, он должен быть беден и наг и на этом распят!
Бабки крестились и звали его анафемой и антихристом, возник даже Владимир Соловьёв и предложил избить Иисуса, просто показать ему, что такое Россия и с чем её едят. Но внезапно умер и пошёл к себе домой смотреть телевизор и есть пирожки.
Впрочем, Бродский вышел из анонимного общества, собравшегося под горой, и поднял руку Иисуса вверх. Ему захлопал Пастернак и сразу же сделал снимок. Рыжий засвистел и заорал свои стихи, устроил драку, пробил под дых Борису Леонидовичу, бросился наутёк, вернулся с быками и стал буровить:
— Ну, какой ещё Иисус? Никакой вечности нет, понятно? Покурим «Беломор», ясно? Спиртяга есть, да. Базара нет.
Иосиф усмехнулся и процитировал Рыжего, касаясь чёрных, хачей, азеров, казахов и прочих.
— И что? — удивился Рыжий.
— Против меня пошёл. Я ж сказал, что на Юге любят Христа, так как «сам он беглый», на Севере веруют в Отца.
— «Как в коменданта того острога», — добавил Пастернак, приходя в себя.
— Так получается, — усмехнулся Рыжий, — что я убил себя сам, в стихах, а потом повесил свой труп и пошел бухать дальше.
— Именно так, — кивнул Иосиф.
Борис не то чтобы загрустил, но опечалился очень, нырнул в группу армян и предложил им выпить коньяк «Арарат». Те похлопали его по плечу, без снисхождения, впрочем, и раскинули нарды, устроили мангал и включили рабиз.
Началось интернациональное веселье, забывшее про Христа, поникшего на горе, но вскоре подул ветер забвения, старения и конечности, которая — не бесконечность пространственная, а потому смерть. Людям стало холодно, зябко, они прекратили радостное и стали оглядываться по сторонам. Тогда Иисус произнёс:
— Не бойтесь, мои друзья, нужное и правильное слово может победить абсолютно всё. Вот вы чувствуете, что умрёте, так объявите войну такому ощущению. Прочтите вслух стих о бессмертии. И вы увидите, что станете сильнее. И ваша убеждённость передастся другим. А это уже батальон или армия. Только кулак победит кулак. А в строфе чаще всего четыре строки, как в кулаке пальцев, где один особняком, потому что он — начало следующего катрена, таящегося, словно айсберг, скрытого под водой, но дающего всю массу и силу. Большой палец — это ссылка на всё остальное стихотворение.
Люди как-то больше прислушались к нему, стали внимательнее, настойчивее, кто-то даже похлопал и попросил продолжения речи. Христос на это промолчал, спустился к народу и сказал, что кавказцы, особенно северные, ближе ему. Некоторых это насторожило, но в целом прошло благотворно и цельно, некий чеченец пожал руку Христу и предложил погреться в машине его, потому что стало прохладно. Иисус согласился, но с условием, что их головы не заменят солнца, право которого не следует сразу отнимать. И перед тем, как уйти, надо оставлять такое, что не только заменит тебя, но и превзойдёт.
Иисус сказал чеченцу:
— Секс тогда является собой, когда им занимаются не люди, а он сам.
— Сам с собой? Так он есть?
— Можно сказать и так. Вообще, смерть, например, это тоже люди, камикадзе, которые ради своей власти убивают других и себя.
— Их надо убить, тогда смерти не будет?
— Нет, она перейдёт в других. Надо смерть уничтожить в них.
— Люди — сообщающиеся сосуды, понятно.
К ним подошёл уже малость подвыпивший Рыжий и сказал Иисусу и не меньше — чеченцу:
— Вот покритиковали меня, конечно, но если бы я не умер и сделал так, как мне указали, то зачем тогда нужен был бы Христос? Ни за чем. Поэт — это всегда попытка стать богом. А я ушёл. Уступил своё место.
Иисус отвечал:
— Я бы принял своё второе или третье место, это без всяких сомнений.
— Точно?
— Думаю, да, как я и был вторым, и являюсь таковым многие годы. В этом смысле я армянин.
— Ну, я так и подумал.
— Вы забываете об Аллахе, — молвил чеченец.
— Разве он за болезнь и смерть человека?
— Он противоположность того.
— Таки мы следуем за ним, — согласился с вайнахом Христос.
— Но не надо подменять его собой.
— Всевышний всегда может перейти на ступень более высокую, чем есть: в этом особенность космоса. Человек, как учил Ницше, превосходит себя, как обезьяна до этого, бог поступает так же.
Чеченец не ответил, задумался крепко, Иисус замолчал, Рыжий ушёл. Нохчо вскоре промолвил:
— Ницше вместо того, чтобы написать: «Бог умер», должен был сказать наоборот: «он стал сверхбогом».
— Именно так. То есть не опускать вниз, а поднимать вверх.
— Очень интересно всё это. Если толкуешь о сверхчеловеке, то говори и о сверхбоге. Но безумно много будет противников того, к чему мы пришли.
— В этом вся суть моя.
— А кто ты?
— Я Иисус.
— Но так может каждый сказать.
— И должен. Вопрос не в воскрешении одного человека, а в том, чтобы не умерли все. И это будет исполнением первого пункта.
— Хорошо.
Иисус вышел из авто, забрался снова на вершину и продолжил речь:
— Бог есть самоубийство наоборот, и это так выворачивает человека, что поначалу его считают безумным. Умер ли Ницше? Или одиннадцать лет люди наблюдали пустую оболочку, машину, самолёт — водитель, пилот которой ушёл?
— Конечно, так! — закричали из толпы.
— «Я» человека находится в разуме, и безумен тот, кто покинул себя. Потому сумасшедший дом — стоянка, где стоят машины, или «лежат», в любом случае, речь о том, что они статичны.
— И выписываются те, у кого возвращается хозяин, заводит авто и выезжает из ворот, — громко произнёс Пастернак.
— Именно потому психам не дают право водить машину, что они сами авто: это литературный вопрос, тавтология, которую избегают.
Появился полицейский, стал выяснять, что происходит, велел расходиться, но люди предложили ему остаться и затусить с ними на горе. Он засомневался, решил вызвать подкрепление и при этом не сделал ничего, съел кусок шашлыка и закусил кинзой. Иисус продолжал:
— Смерть означает отсутствие, а потому вопрос в том, чем мы его заполним. Вполне очевидно, что данную пустоту обязана заполнить собою жизнь. И это сложнее всего, потому что народ не любит богачей и тех, кто имеет две или три квартиры. Но надо просто-напросто объединить пару жилых помещений, так как жизнь и смерть суть соседи. Вторая — пустое помещение, где никто не живёт, но хозяин которого смерть.
Христу зааплодировали люди, становящиеся им, сами Иисусы во многом, стали подниматься к нему, обнимать, пожимать руку и похлопывать по плечу. Заиграла громко музыка, и собрание стало танцевать кочари. Вышло солнце, будто по заказу, согрело своими лучами, разогнало по жилам кровь. Хорошо стало, в общем, и Иосиф произнёс осторожно:
— Облака — дым от сигареты — солнца. Понятна ли моя мысль? Тучи прячут светило, но потому, что дымится и курит оно.
Кавказцы похвалили его, из них выделились азербайджанцы и предложили ему погостить у них.
— Вы же знаменитый поэт? — спросили и утвердили они.
— Немного.
— Так поехали к нам.
— Прямо сейчас?
— Хоть когда.
— Я подумаю, горцы.
— Тут сомневаться не надо, там тепло, свет и юг, очень вкусно и сытно, плюс баранина, тающая во рту.
— Хорошо.
Они выпили вина, очень вкусного и, как понял Иосиф, домашнего, обнялись и спели песню Магомаева «Лучший город земли». Стали говорить тосты, в том числе:
— Жизнь не нужна никому, потому что слишком красива, а смерть выбирают все, так как она доступна. Так будем смелей!
— Закон, государство — робот, рождённый человеком для того, чтобы явиться в свет от него в ответ, быть подобным ему, им самим.
— Смерть мучительна и пугает только потому, что её нет.
— Говорят: «светлый, божественный человек», но он такой потому, что тьму и демонизм другой взял, вытянул на себя.
— Бессмертие не солнце — круг, но его лучи — стрелы: то, что нас убивает, даёт нам вечную жизнь. Ну, «LD» и «LM»?
Накатили как следует, подступили к Христу и предложили ему захмелеть вместе с ними. Он согласился. Мельком после глотка заметил:
— Самоубийц нельзя осуждать. Нас к ним влечёт. Почему? Потому что они грех, совершаемый смертью, берут на себя. Не позволяют ей запятнать себя ещё больше.
Он улыбнулся и сделал скриншот при помощи себя, и отправил его на миллионы других устройств — людей, они повторили его, после чего смартфон-Иисус предложил опцию снять видео — однако не вовне, но внутрь, и он отправился с миллиардами жителей Земли «в путешествие на край ночи», за которым блеснуло солнце и начал разгораться не экстра, а интро день.
Редактор Анастасия Ворожейкина
Другая современная литература: chtivo.spb.ru