Учась на архитектора в семидесятые годы прошлого века, я перестал брать у родителей деньги на мороженое, хотя раньше, будучи школьником, активно этим злоупотреблял, и стал подрабатывать то тут то там. Так как учеба требовала больше времени, чем я мог уделить очередной работе, то меня периодически увольняли отовсюду за пропуски и опоздания. Приходилось искать следующее рабочее место, где бы платили хоть рублей девяносто плюсом к стипендии, которая тогда была сорок, и не требовали бы за эти гроши слишком многого, а именно, постоянного присутствия на службе.
ЧЕТЫРЕ КИЛОГРАММА РОВНО
Учился я по-разному. Стипендию то платили, то приходилось перебиваться и без нее. Как-то раз мне ее выплатили пятикопеечными монетами, увесистыми медными кругляшками диаметром сантиметра три. Набралось их на половину пластикового макета «Монтана» Это была модная стираная вещь с логотипом джинсов. Откуда он взялся, сейчас уже не помню. Я ходил с ним повсюду, вот и в кассу института заявился.
В пакет «Монтана» мне насыпали медяков на сорок рублей, изрядная, надо признать, получилась тяжесть… И вот с этим металлом весом в четыре кило я потащился в пивбар отметить стипуху. Отстоял очередь, попросил три кружечки «Жигулевского» по двадцать две копейки, всего шестьдесят шесть. И стал отсчитывать медяки. По мере того как на стойке росла стопка пятикопеечных монет, лицо бармена, толстой тетки в грязно-белом переднике, изображало разные эмоции от удивления до жгучей ненависти, и побагровело темно и грозно в тот самый момент, когда на прилавке возник последний пятачок. Короче, я находился на волосок от того, чтобы четвертая, бонусная кружечка «Жигулевского» была бы бесплатно вылита мне на голову. Но обошлось.
В следующем году я остался без стипендии из-за рекордно низкой успеваемости, написал заявление на академический отпуск и решил поискать очередную работу.
Тогда это делалось по телефону. Открываешь телефонный справочник и звонишь во все подряд конторы, в которых, по твоему разумению, может найтись вакантная должность художника- формителя, или чего-то подобного, которая сейчас называется словом «дизайнер». Удивительно, но каждый четвертый-пятый звонок приносил желаемый результат. Приглашали на собеседование, где ты был единственным кандидатом и уже сам решал, соглашаться работать или нет.
ВЕСЬ ОТБРОС ИДЕТ В ГОРХОЗ. ВЕСЬ НАВОЗ ИДЕТ В СЕЛЬХОЗ. УМНЫЙ, СИЛЬНЫЙ И КУЛЬТУРНЫЙ ПОСТУПАЕТ В ФИЗКУЛЬТУРНЫЙ
Так, по телефону, я устроился художником на студию учебного телевидения Волгоградского государственного института физической культуры (ВГИФК). Среди волгоградских вузов это учебное заведение, готовившее олимпийских чемпионов и учителей царицы всех наук, физической культуры, выделялось самым большим финансированием. Оно единственное имело подобное оборудование.
В аудиториях висели телевизоры. На них можно было увидеть картинку с камер, которые стояли в центральной аппаратной, комнате с длинным винтажным пультом со множеством ручек и кнопок, которая и являлась, собственно, студией. То есть, если какая-нибудь образцово-показательная гимнастка поднимала одну из задних ног, чтобы продемонстрировать студентам, как это должно правильно выглядеть, то ее можно было лицезреть на экране в любой из аудиторий. Вопрос о том, зачем это нужно в такой форме, не поднимался. Проще, конечно, показать гимнастку живьем, в цвете и крупно без этой возни с камерами и телевизорами. Но важнее технический прогресс, правда, весьма условный. Черно-белые безнадежно устаревшие телевизионные камеры, закупленные институтом за большие деньги, были списаны с областного ТВ как полностью выработавшие ресурс еще в конце шестидесятых годов прошлого века. Тем не менее, что-то такое расплывчатое они по-прежнему показывали.
В штате учебного ТВ имелось несколько техников, выполнявших функции ремонтников и операторов, а также художник, то есть я, и должность режиссера, пока еще вакантная.
И РЕЛЬСЫ НЕ ПРОЛОЖЕНЫ
Кроме телевидения, в институте имелось небольшое собственное кинопроизводство, тоже для учебных целей. Теоретически оно было призвано снимать на пленку ролики с соревнований разного уровня с тем, чтобы потом на занятиях показывать их студентам. Возглавлял это хлопотное и весьма специфическое дело Геннадий Мурман, низкорослый крепыш лет сорока с черными волосами и неуловимым взглядом.
- Здравствуйте, можно? – Заглядываю я в его кабинет.
- Входите, пожалуйста, садитесь.
- Я вам звонил насчет художника…
- Да, конечно. Я помню. Отлично. Сейчас будем оформлять. - Он взял мою трудовую книжку, без интереса полистал ее, не обнаружил ничего заслуживающего внимания и отложил в сторону.
Вдруг дверь распахнулась, и в комнату влетел высокий спортсмен с накачанным плечевым поясом.
- Геннадий Дмитриевич!
- А?
- Геннадий Дмитриевич! У нас на канале в пятницу соревнования по гребле, и их надо бы снять!
- Снять? – Мурман загрустил и задумался. – Аккумуляторы не заряжены. – Тягостное молчание. – Трансфокаторы не потянут. – Мучительное раздумье.- И рельсы не проложены.
Мурман потерял к просителю интерес. Мне:
- Ну, пойдемте, поищем для вас комнату…
ТУТ НЕ НАЙДУТ
Выходим в коридор, оставляя за собой спортивного гребца. Начинаем поиски. Выясняется, что дефицита свободных комнат в Физкультурном институте нет, напротив, их более чем много. Мурман открывает одну из них своим ключом, смотрит сквозь дверной проем:
- Не пойдет… Слишком близко от ректора…
Идем дальше. Другая комната:
- Нет… Слишком близко от деканата.
Четырехэтажный институт в плане – это квадрат с внутренним двором, где небольшой бассейн для сотрудников. Идем все время прямо, поворачивая иной раз налево под прямым углом и поднимаясь на следующий этаж.
Ни одна из комнат не удовлетворяет строгим критериям отбора Геннадия Дмитриевича Мурмана. И вот мы на самом верху и протискиваемся по узкой металлической лестнице еще выше, куда-то совсем под крышу. Мурман отпирает дверь:
- Вот. Тут тебя никто не найдет. Только надо сделать ремонт и провести телефон.
Ремонт сделали, телефон провели. Комната получилась неожиданно приятная, прохладная, на теневой стороне, с большим панорамным окном и видом на Волгу. Добираться туда было трудновато, но зато раз уж смог и преодолел, то можно смело считать, что день удался. Сиди, расслабляйся, делай что хочешь, пей чай или кофе, рисуй или читай – выбор за тобой.
Местный телефон работал, но помалкивал. Никому я не требовался ни по большому счету, ни по маленькому.
А КОГДА АВАНС?
Прошло недели две. Наступило , по моим подсчетам, время аванса. Я потревожил молчаливый телефон и позвонил Мурману:
- Геннадий Дмитриевич, здравствуйте, это Назаров, художник. Я хотел бы поинтересоваться, а когда у нас аванс?
- Виктор, здравствуй! Как дела? Ремонт сделали?
- Да, все отлично, спасибо…
- Аванс сегодня. Второй этаж, комната 302. Очереди там сейчас нет.
Спустился, получил пятьдесят рублей.
ТРУДЫ И ДНИ
Далее труды и дни потянулись своим чередом. Постепенно праздная жизнь, как ей и положено, начала засасывать и развращать. Но человек так устроен, что не способен сидеть совсем без дела долгое время. Для полноты ощущений ему обязательно надо чем-нибудь заниматься. Для начала я открыл для себя настольный теннис.
В многочисленных рекреациях Физкультурного института стояли столы, полностью укомплектованные сетками, шариками и ракетками, и сотрудникам не возбранялось развлекаться в свободное время. Играть я почти не умел, поэтому серьезных соперников не находилось.
Пришлось занять себя как-то иначе. В этом помог бассейн, в котором я стал подолгу плавать после обеда.
Говорят, все хорошее рано или поздно заканчивается. Так поступила и моя dolce vita.
В штат приняли режиссера, Юру Пушниченко, эмоционального и оживленного юношу располагающей наружности. Не разобравшись в ситуации, он с ходу развил кипучую деятельность, пробежался по всем кафедрам, всюду наобещал, что наша могучая студия хоть завтра может заработать на полную мощность, способна обеспечить любого преподавателя высококачественным иллюстративным материалом и вообще вывести учебный процесс на невиданную высоту. Меня он озадачил рисованием формул для кафедры биохимии, которая первой решила рискнуть и воспользоваться нашими невероятными возможностями.
ЛУЧШИЙ ОТДЫХ – СМЕНА ЗАНЯТИЙ
Я решил для разнообразия немного поработать, купил книжку «Телевизионная графика», изданную в Великобритании для вещательной корпорации ВВС лет двадцать тому назад и неизвестно зачем недавно переведенную в СССР. Это был толстый кирпич в твердом лакированном переплете, содержавший множество иллюстраций, схем, фотографий и детальную, но абсолютно устаревшую информацию о том, как надо делать графику для ТВ. То есть в моем случае книжка была именно то, что надо.
Я бегло пролистал ее, усвоил, что бумага для рисунков для антикварных черно-белых камер нужна не белая, а тонированная, серая или коричневатая, что черный цвет линий не должен быть совсем черным, а белый – полностью белым, а актеров нельзя одевать в белое, а только в желтое, ну и еще несколько столь же ненужных подробностей и неактуальной чепухи. На картонках, вырезанных из канцелярских папок для бумаг, я изготовил схемы, графики и формулы для первой лекции по кафедре биохимии в полном соответствии с требованиями ВВС и отдал их режиссеру Пушниченко.
КАК ПОПАЛО
Наступил волнующий день премьеры. Судя по взбудораженному виду автора проекта, вбежавшему ко мне без звонка, стука и приветствия, прошла она не слишком успешно.
- Все провалилось! Вместо лекции был цирк и балаган! Они перепутали картинки!
Оказывается, обеспокоенные нашей деятельностью техники ставили картинки на пюпитры перед объективами камер не в соответствии с нумерацией и сценарием, а как попало. Студенты смотрели в телевизор, но ничего не поняли, оборжались, а лекция оказалась сорванной. Теперь кафедра биохимии категорически отказывается продолжать подобные эксперименты.
Потом было еще несколько попыток. Все они неизменно заканчивались эпическим провалом. Преподаватели стали прятаться от режиссера Пушниченко. Наконец, нас позвали к ректору:
- Понимаете, институт заплатил за аппаратуру большие деньги. Нам положено иметь такую студию, и у нас она есть. Все старое, часто ломается. Лампы перегорают. А в магазинах многие из них уже не продаются. Техники молодцы, покупают их на барахолке. Но делать это они не обязаны. И вот представьте, приезжает комиссия, а нас проверяют каждый год, и что же они видят? Студия есть, штат заполнен, средства расходуются, а оборудование нерабочее? И кого не похвалят за такое, догадываетесь? Скажите там, пусть накроют пульты чехлами, и оставьте все это.
Режиссер уволился. А ко мне вернулась моя dolce vita.