Дед и бабка мудрыми значились. При всем том отличались увесистыми аленькими щечками, ручками ухватистыми, ─ словом, никогда не отказывались достать из печи румяный колобок и положить возе открытой створки оконной, чтобы всенепременно сбег тот на улицу. К люмпен-пролетариям.
Получив отличную в русской печи закалку, готовый на песни колобок недвижно манежиться не стал ─ покатился в Александровский сад погулять со всем своим усердием насчет громкой победной музыки. Однако вид у него был чересчур привлекательным, настолько хорошо пропеченным, что мальчишки уличные засвистели, как самые настоящие люмпен-пролетарии. Подав площадно-честный, активно-выборный голос, кинулись беглеца ловить. На предмет, чтобы с удовольствием покушать.
Что сделал музыкально способный колобок?
Крикнул:
«Кого люблю, так это Берлиоза и Мурку! А больше, господа, никого. Поэтому отпустите меня в Гималаи либо во Фриско».
Пока уличные пролетарии ─ те, которые постарше, и те, которые помладще ─ выясняли, где находятся горы по названию Фриско…возможно, печаная и слишком бурная пустыня по кличке Фриско… возможно, дурацкая улица в Черемушках по прозвищу Фриско… возможно, город счастливых народных судеб под географическим определением ─ Фриско… выясняли самозабвенно, не выяснели ни хрена, в это самое время колобок вскочил в трамвай и укатил к черту на кулички.
Подите поищите там его, а бабка с дедкой пока что знай себя румянятся у расчудесной своей печи. И чего им не румяниться, не алеть щечками, когда музыка по всем улицам празднично гремит. То ли вслед сбежавшему колобку благодарно и песеннозвучит. То ли осуждающе громыхает на тех бешеных вирусов, что всемирную питерско-путинскую блокаду люмпен-пролетариев празднуют.