На улице темно. Дрожит луна. Так открывай быстрее — я приехал. В дороге, дорогая, не до смеха. Не до морщин. Хотя и до вина. Мой конь устал. Корми его овсом. Дурацкий мир действительно не рухнет, пока немного посидим на кухне, болтая ни о чем и обо всём: о том, как звёзды прячутся в листву, поют о сказках женщины и реки. Я жил недавно в двадцать первом веке и, полагаю, до сих пор живу. Ты говоришь, что у меня талант, что мне послушны птицы, звери, змеи. Прости, но я не очень-то умею обстряпывать подобные дела.
А что могу? Умею, например, ходить туда-сюда между мирами, беречь шкатулки с разными дарами. И враг мой — маг, и друг мой — тамплиер.
Я вырос в замке. Пролетали дни.
Осваивал премудрости и танцы. Сейчас на свете столько попаданцев, колонны беглецов, куда ни ткни. Кто лётом, кто в повозке, кто пешком. А может их отстреливать? Не знаю.
Смотри в глаза. Поведаю, родная, о встрече с зазеркальным двойником.
Сегодня я уйду вон той стеной. Она прекрасно светится, к тому же. А завтра парня приведу на ужин. Ты не давай кухарке выходной. Пускай кухарит, только повкусней и проследи, чтоб мяса, специй вдоволь. Печенье носят маленькие вдовы, купи его. Хотя тебе видней.
Но ближе к делу. Каюсь, мой язык — язык враля, бродяги, пустобреха. И даже вру я непременно плохо.
Заботливый отец считал часы
до пира. Пировать-то он всегда. И я — его надежда и отрада — желал себе то отдыха, то яда, то забытья, то божьего суда.
Устав от суеты, забавы для, я выскользнул из дома, незамечен. Снег падал, заметая зимний вечер, по-моему, грешно не погулять.
Ты помнишь съезд с дороги, где овраг? Детьми играли. Там ещё шиповник. И каждый был пират или разбойник, и редкий миг, чтоб обошлось без драк. Нам запрещали. Разве запретишь? Ни-ни к дороге — люди пропадают. Потом у них в глазах такие дали, потом у них внутри такая тишь.
В который раз покинул я седло, к тропе подъехал, кучеряв и жилист. Но голова ужасно закружилась. Очнулся — слишком шумно и светло.
Конечно, радость, мне не привыкать. Намного громче было в Колизее, в Британии — вон сиды-ротозеи случайно перепутали века. И это я не говорю про лес, охваченный весенней лихорадкой
Сидел двойник, записывал в тетрадку аккорды. Просто перепутал съезд. Машина у шоссе, хвала творцу. Побитая, царапина на дверце. Почувствовал — забилось часто сердце. Представь же. Я и он. Лицом к лицу.
Увы, я слышал, как бранится галл, читал узор на сотнях гобеленов. Но, солнце, больше ни в одной вселенной другого двойника не отыскал.
Вот он — глядит на город, весь в огнях.
За руль садится, радио включая. Кладет в багажник синий термос с чаем. И я седлаю доброго коня из самых непослушных жеребят.
Покажем парню Фивы, Пиренеи. Ведь смерти нет, а есть — да черт бы с нею.
Но прежде должен показать тебя.