Добрый день, дорогие мои читатели.
Начало этой #истории можно #почитать здесь.
***
Довольный и сытый Андрейка прилег на старый полуразваленный диванчик, стоявший в углу, и очень скоро его сморила дремота. Сквозь навалившийся сон он едва различал голоса пацанов, подходивших к дядьке и говоривших с ним на непонятном ему языке. Позже,когда они с Лехой почти бегом возвращались домой, он спросил:
-Что-то я ничего не понял, что они говорили? Я такие слова не знаю.
-Куда уж тебе! Ты, ведь, маменькин сынок. А на хате все нормальные пацаны собираются. Они так по фене ботают. Ну, это такой специальный язык. На нем только со своими можно говорить. Бабка Сима твоя не поймет, поэтому ты смотри, не проговорись ей. Понял? - строго-настрого приказал Лешка и погрозил ему пальчиком.
-Понял! - радостно ответил Андрейка и провел ребром ладони по шее. - Век воли не видать!
-То-то, - одобрительно похлопал его по плечу старшой. - А если бабка спросит, где был, скажи, что мы к мамкиному брату ходили в баньку помыться.
Андрейка согласно кивнул. Его распирала гордость оттого, что Леша разговаривает с ним, не как с маленьким ребенком, а уже доверяет хранить важные секреты. Еще ему очень понравилось у дядьки Коли. Тот, хоть и странный, но хорошо обращался с Андрейкой: накормил, чаю горячего налил, разрешил поспать и велел еще приходить. Так и сказал:
-Ты дорожку сюда не забывай. Я завсегда тебе буду рад. Жизни научу, законы растолкую. Вырастешь - будешь главным на районе. Так и запомни.
Одна только мысль тревожила мальчонку: что скажет бабка Сима? Рассердится, наверное, как всегда, кричать будет.
Андрейка потихоньку отворил дверь и вошел в темный коридор. В квартире стояла тишина, и свет не горел нигде. Стараясь не шуметь, он снял обувь и тихонько пробрался в сою комнату. Только затворив за собой дверь, вздохнул полной грудью. Похоже, бабка спит и не заметила, как он пришел. Мальчик разделся и шмыгнул под одеяло.
Утром его разбудили громкие женские голоса.
-Вы поглядите на него! Лежит себе, как ни в чем не бывало. Прямо, приличный какой ребенок! - это Серафима Григорьевна говорила, взволнованно размахивая руками. - Ну-ка, проснись!
Она резко сдернула с Андрейки одеяло и слегка шлепнула по спине.
-Подожди ты, Сима. Надо сначала узнать, что случилось. А то напугаешь мальчонку, так он вообще ничего не скажет, - откликнулся голос тети Любы.
Они обе замолчали и уставились на Андрейку, который лежал лицом к спине и не решался повернуться.
-Что, долго валяться будешь? - не выдержала бабка Сима. - А ну, вставай!
Прикоснувшись к его плечу жесткой шершавой ладонью, она стала трясти его. Андрейка вдруг вспомнил, как его будила мама, какие мягкие и нежные у нее были руки. Когда она приходила в его комнату по утрам, от нее пахло полевыми цветами и медом, и вместе с этим ароматом над ним разливались тепло и любовь. Раньше он ощущал это всем своим телом, каждой его клеточкой. А теперь уже долгое время ничего похожего с ним не происходило. И такая тоска сжала его маленькое сердечко, что он ни с того, ни с сего вдруг разревелся! Плакал он так горько, как никогда. По щекам катились крупные жгучие слезы, и он растирал их кулаками, тяжелые рыдания сотрясали маленькое хрупкое тельце, а он не мог с ними совладать. Казалось, вместе с громкими стонами из груди его выкатывалось то самое тяжелое горе, которое спряталось там в тот день, когда мама с папой ушли. В этот момент он не понял, не осознал, а просто почувствовал, что никогда-никогда больше не будет у него такого тепла и бесконечной маминой любви, а будет только эта тяжелая морщинистая рука бабки Симы.
-Ну, вот, довела ребенка? - накинулась Люба на Серафиму Григорьевну. - Говорила я тебе, что надо с ним по-другому!
Она бросилась к Андрейке, прижала его к груди и стала истово гладить по голове, причитая при этом:
-Горемыка ты, сиротинушка наш. Ни мамки, ни папки, никого у тебя нет. За Что же тебе такое горе-то? А?
Услышав эти слова, мальчонка и вовсе впал в отчаянье. Рыдания его стали непрерывными и вот-вот грозили перерасти в истерику. Стоявшая до этого, как вкопанная, Серафима Григорьевна кинулась на кухню. Достала из холодильника пузырек с валерьянкой, накапала в стакан пять капель и залила водой. Потом подумала, добавила еще несколько капель и заспешила к внуку.
Держа одной рукой его за челюсть, второй рукой она ловко опрокинула лекарство ему в рот. Он едва не захлебнулся этой гадостью, но бабка зажала рот и не дала ему возможности выплюнуть валерьянку.
-Пей, пей, тебе же лучше будет, - нервно приказала она.
Он повиновался и притих.
В комнате наступила напряженная тишина. Женщины тревожно всматривались в лицо мальчишки и пытались понять, что с ним происходит. Но Андрейка не смотрел им в глаза, опустив голову, отвернулся к стенке и улегся, поджав под себя коленки.
-Сима, пойдем, пусть поспит, успокоится немного, - прошептала тетя Люба.
Они вышли из комнаты и прикрыли за собой дверь.
-Знаешь, что я тебе скажу, Сима. Хватит ему дома сидеть. Отведи ты его в садик. Он там будет со сверстниками играть, хоть, отвлечется немного. А то кукуете дома вдвоем. Ты его пугаешь, а он тебя. Так и сгинете оба.
-Ох, и злой у тебя язык, Любка, - возмутилась бабка. - "Сгинете". Вот спасибо на добром слове! Это не твой внук, тебе не страшно, а я должна знать, где он шлялся. Вдруг, что-то плохое произошло.
-Так, если даже и произошло, то поздно уже кулаками махать. Чего ты криком добьешься? Что он тебе расскажет?
Серафима Григорьевна поджала губы и пошла на кухню. Люба засеменила за ней, приговаривая на ходу.
-Ему сейчас ласка нужна, ты должна ему мать заменить. А ты вон как строго с ним. Ты чего? У тебя же никого не осталось, кроме него.
Бабка плюхнулась на табуретку и заплакала, тихо так, прикрыв руками лицо, только плечи тряслись. Люба остановилась посреди кухни и поначалу с жалостью смотрела на нее, потом ее взгляд упал на пузырек с валерьянкой. Недолго думая, она достала из шкафчика граненный стакан, налила в него половину содержимого пузырька, плеснула воды и протянула соседке.
-На, выпей. Полегчает тебе.
Забродина проглотила лекарство одним махом и умолкла.
-Вот так-то лучше будет, - проворчала Люба и вылила в стакан остатки валерьянки для себя...
В то утро маленький Андрейка Забродин раз и навсегда решил для себя, что никогда в жизни он не будет больше реветь и размазывать кулаками слезы по лицу. Что бы ни случалось с ним потом, никогда больше он не позволял этим душным горьким каплям вырваться наружу, потому что вслед за ними плелось его огромное непосильное горе.
Продолжение следует...
,