Часть 1 Начало здесь "Чужой среди своих"
Все имена в рассказе изменены, любые совпадения случайны
Глава 6
Помотало Владислава по дорогам гражданской войны. И «между окопами» метаться пришлось. Не спрашивала война «чьих окопов» ты будешь. Едва не угодил под расстрел. Подвела офицерская шинель надетая на нем. Вовремя свалился в ров. Добивать не стали. Торопились.
Судьба снова упрямо толкала его на родину.
Вот и родное Венцкевичево. Разруха, запустение. Стены хат, как оспой, побиты пулями. На месте многих знакомых ему с детства жилищ, черные пепелища, с торчащими как палец дьявола трубами домашних очагов. С окраины тянет сладковатым запахом. Там, в овраге, едва присыпанные землей покоятся расстрелянные сельчане и пленные, пополняющие своими телами овраг то налетающими красными, то белыми, а то и всевозможными бандами, стреляющими всех подряд. Как это ни было странно домик Емельяныча, ставший ему пристанищем, стоял цел и невредим. А от барской усадьбы и церкви остались одни руины. Куда ни кинь, всюду клин. А жить как-то было надо. Приняли стены старой хатки бесприютного скитальца.
По ночам часто постреливали. То пешим порядком, то ватага конников творила по ночам свои черные дела, «реквизировала в пользу революции» последние крохи у нищих крестьян, то собирался «продовольственный налог» в пользу белого воинства. А то и пьяная банда без всяких церемоний грабила все, что попадалось под руку. Станислав только скрипел зубами от бессилия, наблюдая из окна эти бесчинства. Его утлое жилище по непонятным причинам обходили стороной. Видимо, это убожество своим видом не вдохновляло их на «героические» подвиги.
Как-то в поисках чего либо необходимого для своего нехитрого хозяйства, Станислав разглядел в пустой глазнице окна ствол пулемета, направленный прямо на него. Рухнув в густую траву под тыном, он осторожно подполз к окну, и заглянул во внутрь. Внутри никого не было. На полу валялись пустые и набитые патронами диски. «Ну, вот, и оборонительные средства теперь имеются» - иронично подумал отставной поручик. «Льюис» был доставлен домой, почищен и водружен на стол против окна. «Зачем мне это? Не навоевался еще?» - подумал Венцкевич.
Проснулся он от криков и конского топота. Звенели стекла. Метнувшись к окну, Станислав увидел как в село, размахивая шашками, и стреляя в воздух, галопом влетали не менее полуэскадрона разномастно одетых всадников. Вышибив стекло, он прильнул к пулемету, и ни о чем не думая надавил спуск. Пулемет послушно отозвался, застучал с металлическим лязгом, выбрасывая снопы огня. Пули находили своих жертв, сметая их с лошадей. Станислав водил стволом влево-вправо, видя, как люди и кони падали на землю, кто молча, кто с криками боли. Кони жалобно ржали, суча ногами. Толпа всадников смешалась, поворачивая назад топча убитых и раненых. Перемешавшись с уцелевшими, неслись кони, тащившие за собой, как тряпичные куклы, застрявших ногой в стремени своих хозяев, оставляя в пыли кровавые борозды. Пулемет замолчал. Все стихло. Впервые в жизни Станислав не останавливаясь, прямо из горла выпил половину бутылки самогона и погрузился в тяжелое забытьё.
Утром выглянув в разбитое окно он увидел, как бабы молча и сосредоточенно грузят убитых, и еще живых на телеги, которые с печальным скрипом медленно отъезжают в сторону оврага. Убитых коней уже не было. «Съедят. Голод».- тяжело вздохнул Венцкевич. После этого налеты стали сходить на «нет», и вскоре совсем прекратились. Война не позволяла смотреть на себя со стороны.
Глава 7
Гражданская война завершилась полной победой большевиков. Молодая Советская Республика всеми силами боролась с последствиями разрухи. С трудом восстанавливалась промышленность, поднималось сельское хозяйство. Изменения стали заметны и в Венцкевичево. Селяне повеселели, стали обзаводиться хозяйством. Возвращались домой мужики с фронтов. Многие на протезах, без руки. Но счастливые солдатки были безмерно рады и этому. По утрам радостно горланили давно забытые петухи. Станислав Владиславович постепенно втягивался в сельский быт, оттаивал душой. Чинил нехитрый сельхозинвентарь, помогал на кузне. Любил пройтись косой по сочной душистой траве. Изобретал и мастерил всяческие полезные в хозяйстве приспособления, зарабатывая себе на хлеб насущный. Многие помнили доброго хозяина. Но времена нынче другие, и к Станиславу относились с прохладцей, считая его ровней. Равноправие, что тут попишешь?
Вскорости, как-то обыденно и незаметно народонаселение бывшей Российской Империи, оказалось в новом государстве – Союзе Советских Социалистических Республик. Веяния нового времени докатились до бывшего имения господ Венцеровичей. Ребром встал вопрос о создании коллективного хозяйства. «Колхоз – дело «добровольное» - увещевали население всевозможные уполномоченные, многозначительно, постукивая рукоятками «Наганов» по столу. Кулаков, как таковых, в селе практически не имелось, и народ без особого принуждения потянулся вступать в колхоз. Старожилы еще помнили нечто подобное при старых хозяевах. Иронией судьбы дворянин, поручик лейб- гвардии первого стрелкового Его Величества полка преобразился в Советского колхозника.
В селе появилось электричество, затем на столб водрузили большой черный рупор, из которого два часа в день доносился бодрый голос, вещающий о достижениях молодого Советского государства. Колхозники слушали приоткрыв рты. Особо любопытные пытались влезть на столб, что бы опровергнуть нелепое утверждение о передаче голоса по проводам, и убедить других о наличии в недрах рупора некоего маленького человечка с громким, бодрым голосом.
Станислав на месте старой хатки построил небольшой, новый домик.
Вот и первый трактор. «Пожилой» американский «Фордзон». Колхозники с опаской ходили вокруг чудо- техники цокая языками, абсолютно, не понимая, что делать с ним далее. «Делегация» направилась к дому Станислава Владиславовича Венцеровича.
- Станиславыч! Дорогой! Помоги обчеству! Христом богом просим! Оживи эту чертову конягу железную! – чуть ли не слезно попросил председатель.
Через час «чертова коняга», исторгнув из себя клубы сизого дыма, затряслась как в лихорадке, и оглушительно затрещала. На дырчатом сиденье, как царь на троне, важно восседал отныне всеми уважаемый, первый человек на деревне, тракторист – поручик Станислав Венцерович. Вскоре под бурные аплодисменты колхозников на поле появилась первая борозда, проложенная тракторным плугом
Летели годы. Колхоз ширился, набирал силу. На полях уже трудились отечественные тракторы. Под навесом стояли несколько новых ЗиС 5 и полуторатонных ГАЗ-АА. Приближалась уборочная страда тысяча девятьсот сорок первого года. Убрать урожай не успели.
Глава 8
Летний воскресный день. На площади перед Правлением колхоза собралась небольшая толпа. Ждали лектора из района. Тема лекции – «О международном положении». Динамик на столбе вдруг захрипел, словно прокашливаясь, и до людей донеслось страшное: «Сегодня… без объявления войны…». Все застыли, слушая голос известного Левитана.
Стоящий на площади Станислав встрепенулся, словно в сюрреалистическом сне. Все мирное, гражданское, что накопилось в нем за эти годы вмиг облетело с него как шелуха. В нем снова хозяйничал солдат. Солдат – защитник.
Утром следующего дня он уже протискивался сквозь толпу мобилизуемых к кабинету райвоенкома.
- Ну, куда ты рвешься? Годов то тебе сколько? За пятьдесят уже! В колхозе кто работать будет? Вон, мужиков сколько. Видел? Одни бабы остаются! Кто армию кормить будет? – отчитывал Владислава военком, издерганный, с воспаленными глазами. - Иди, трудись. Не мешай работать.
Неделю Станислав не давал покоя военкому.
- Да оставишь ты меня в покое?! - заорал взбешенный военком. – Смотрел я твою анкету! Ты еще к тому же из «бывших!» «Контрик», значит?
- Станислав грохнул кулаком по столу. – Слышишь, майор! Офицер я! Такой же, как ты! И служил я Родине, а не царю! И в окопах сидел, а не на балах ножками шаркал! И кто из нас «контрик», ещё неизвестно! Майор немного остыл и задумался, почесывая за ухом. – А знаешь Стас, я ведь тоже унтером в окопах на Германской гнил, – тихо сказал военком. – О! Слушай! А стряпать ты умеешь? Есть у меня тут «вакансия».
- Умею. «Добраться бы до фронта, а там посмотрим» - подумал Станислав.
Фронт. Германец стремительно прет, взламывая оборону, раскраивая разрозненные части РККА, не добивая остатки полков и батальонов, оставшихся в тылу без связи, продовольствия, боеприпасов.
«Дранг нах остен!» «Такого не было даже в Мировую» - с горечью думал Станислав, видя брошенную и сгоревшую технику, тысячи не похороненных бойцов. Он шел следом за полевой кухней, которую тащила худая, измученная лошадь. «Поди, ж ты! Кухня на пневмошинах, современная техника должна тащить! А где она, эта техника? Вон, вдоль дороги сожженная стоит. А как же «… и врагу никогда не гулять по республикам нашим»? Впереди шла колонна уставших, потных красноармейцев, поднимающих сапогами дорожную пыль. Шла на передовую.
Руководить поварешкой Станиславу пришлось недолго. Ближе к вечеру, «объевшись» первентина, осатаневшие немцы неожиданно поднялись в атаку. Во весь рост. Не кланяясь пулям. Батальон, не меньше. А наших, только две роты необстрелянных бойцов, утром прибывших на передовую. Прибежал посыльный и забрал в окопы двух дневальных. Станислав остался один. Наполнив термосы кашей сел на кучку дров. «Что делать дальше?» - Решение пришло само собой. Впереди за зарослями молодого, иссеченного осколками и пулями орешника, метрах в двухстах, часто хлопали «трехлинейки». Совсем рядом плевался короткими очередями «Максим». Быстро подхватив термосы, Станислав пригнувшись, побежал на передовую. Вот пулеметное гнездо. Дальше, извилистой линией тянулись окопы. Бойцы лихорадочно передергивали затворы, и почти не целясь, стреляли в наступающие цепи. Враг не стрелял. Шли молча, засучив рукава, с расстегнутыми до пупа мундирами. Пулемет замолчал. Повернув голову Стас увидел, молодой пулеметчик вместе со вторым номером, остекленевшими глазами смотрели на идущих в полный рост эсэсовцев. «Ступор. Обычный ступор. Это пройдет» -подумал Станислав, буквально отрывая бойца от рукояток и упал на колени. В прорези увидел оскаленные лица в сдвинутых на затылки шлемах с белыми молниями на боку. «Это мы уже однажды видели. Но там были свои, русские, здесь – враг. Злейший враг!» -мелькнула мысль.
- Стреляй, родненький! – услышал хриплый голос комроты Стас. Они были совсем уже близко. Падали, но на их месте появлялись другие. Еще несколько секунд, и рота дрогнет. Побегут.
- Подавай! Ленту подавай! – Заорал Станислав. Второй номер вышел из оцепенения. Пулемет ожил. Стас повел стволом . В рядах наступающих стали появляться частые «проплешины». Первый ряд наступающих сильно поредел, остановился и, пригнувшись, немцы побежали, сминая позади идущих. Раздалось громкое: «Урааа!». Пехотинцы выскакивали из окопов, стреляя и закалывая врага штыками. «Вот вам и хваленые Ваффен СС», - с довольным смешком сказал Стас. Через десять минут все было кончено. Две необстрелянные роты заняли первую линию обороны отборного германского батальона.
- Спасибо тебе, Станислав Владиславыч. Сердечное спасибо. Если б не ты, стоять мне перед строем в нательной рубахе, – с теплотой поблагодарил его ротный, в сущности, совсем еще мальчишка.
…в этот день над селом, на бреющем полете пронеслось звено «Юнкерсов». Первая бомба разорвалась на сельском кладбище, смешав с землей останки Юзефа Карловича Венцеровича. Еще одна, превратила сельсовет, бывшую его усадьбу в груду развалин, остальные бомбы на окраине разметали три дома. Еще совсем недавно, заново отстроенное жилище Станислава осталось совершенно нетронутым. К полудню, на околице Венцеровичево появился авангард мотоциклистов, в сопровождении десятка танков и бронетранспортеров с крестами на бортах и башнях…
Снайпера Венцеровича награды обходили стороной. Как только представление попадало в особый отдел, тут же возвращалось назад с грозной резолюцией «Из дворян!» Что либо возражать, у писавшего наградной лист, пропадало всякое желание.
Станислав о наградах не думал. Он просто делал свое ратное дело. На прикладе его «трехлинейки» было уже триста восемьдесят зарубок, триста восемьдесят прерванных вражеских жизней.
Победа застала его в Кёнигсберге, где он служил в комендантском взводе после ранения. Здесь и нашла его единственная награда – медаль «За боевые заслуги».
Глава 9
Демобилизованный рядовой Венцерович сидел в углу теплушки подавленный и хмурый. Эшелон Победы вез его мимо всеобщего ликования и радости. Мимо великого праздника Победы. На его гимнастерке поблескивала единственная медаль, маленький знак признания его скромных ратных дел. В каждом вагоне заливисто пели гармошки, баяны и трофейные аккордеоны. Где-то красивый тенор с болью в голосе пел «Вьется в тесной печурке огонь». А Стасу припомнилась недавно услышанная, и почему-то, запрещенная песня: "...Ах, как горестно мне, как мне хочется плакать, перестаньте рыдать надо мной, журавли" Да! Скольких же своих сыновей, моих боевых товарищей выбросила мать - Русская земля за ненадобностью? Кому нужны эти несчастные скитальцы? Разве станет им родным домом Париж, Стамбул, Рио-де-Жанейро? А кому в этом неуютном мире нужен я? Где мой дом? Где семья? Ничего у меня этого нет. Перекати- поле. Куда идти теперь солдату? В родное село? А цело ли оно? И «родное» ли оно теперь? А ехать то больше и некуда»
На околице показался солдат в запыленных сапогах, скатка шинели и солдатский мешок за плечами. Шел, и не узнавал ничего вокруг. На месте старого кладбища, с торчащими из земли обломками крестов и могильных плит, поле, разрезанное бороздами от танковых гусениц вдоль и поперек. Два танка, наш закопченный, с опущенным вниз стволом и немецкий рядом, с оторванной башней. Где была могила деда, сказать уже невозможно. Станислав молча повернулся и пошел дальше. Села, как такового, тоже не существовало. Черные развалины да несколько хат, с проломами в стенах, кое как забитые обломками досок и кусками жести. Возле них копошились какие-то старухи в старых рваных обносках. На удивление его домик стоял, лишенный стекол, но совершенно целый. «Мистика какая-то» - пришла ему в голову мысль. «Сколько бурь, сколько невзгод, а он стоит». Зашел в дом. Та же разруха. Пыль. Паутина. Ни стола, ни кровати. Ничего. Стас сунул руку под притолоку. Даже половину бутылки самогона, еще довоенного, нашли и унесли. Расстелил на полу шинель. Из мешка достал американскую тушёнку и бутылку немецкого шнапса. Выпил не останавливаясь. Лениво пожевав тушёнки Станислав прилег на шинель и провалился в тяжелый сон.
Время неумолимо бежало вперед. Жизнь постепенно входила в свое, мирное русло. Возрождалось из пепла село. Всем миром восстановили колхоз. До Стаса никому решительно не было никакого дела. Живет себе, чудак – отшельник, пусть живет. Никому не мешает. Он постепенно замыкался в себе. Общаться ни с кем не хотелось. Отросла густая, черная борода и шевелюра. Его прозвали «Леший», и пугали им детей. А ему было все равно. Он морально выгорел. В душе – пустота. Любил только собаку, когда-то еще щенком найденную на улице в сильный мороз. Из щенка вырос огромный, добродушный псина Полкан. Это было единственное, близкое ему существо. В отсутствие хозяина, ушедшего на заработки носился по селу, пугая кур, и выклянчивая, где сахарную косточку, а где и увесистый тумак. Он не обижался и бежал дальше, зная, что ему обязательно улыбнется нехитрое собачье счастье. Своего хозяина Полкан любил беззаветно и преданно. Долгими зимними вечерами, сидя у потрескивающей дровами печки Полкан слушал рассказы своего хозяина о его нелёгкой судьбе, и лизал поглаживающую его руку. Уходящего Станислава, он, с понуро опущенной головой провожал до околицы. Дальше идти ему возбранялось. Немного погрустив, пес снова носился по улицам, виляя хвостом, басовито лая, честным трудом зарабатывая себе на пропитание.
Не раз, неуживчивый, злой председатель, угрюмо говорил «Лешему»: «Посади пса на цепь. Убью когда ни будь, паскуду». Станислав не придавал угрозам особого значения. – «За что можно убить никому не причинившего вреда псину?»
Здоровье давало о себе знать. Болели ноги, ныло под ребрами, то ли сердце, то ли старая рана. Как-то возвращавшийся с работы, уставший, с нехитрым инструментом, и вещмешком, наполненным снедью, заработанной нелегким трудом поденщика, Стас присел отдохнуть на возвышающийся песчаный холмик. Вытянув натруженные ноги, он оперся рукой на бугорок и тут же отдернул её. Что-то больно впилось ему в ладонь. Вырвав пучок травы вместе с дерном, он увидел штык трехлинейной винтовки Мосина. Обхватив его рукой, резко потянул на себя. Штык легко поддался. Из песчаного холмика показалась почти не тронутая временем «трехлинейка». На прикладе имелись несколько засечек. Станислав стал быстро разгребать песок дальше. Печальное зрелище предстало перед его взором. Мумифицированное тело красноармейца лежало вниз лицом. На голове – каска с большой рваной дырой на боку. Рядом подсумок с патронами и несколько отстрелянных гильз. «Вот где ты нашел свой последний приют, воин земли Русской, собрат по оружию. И славы ты себе не успел заслужить. Вон, насечек всего ничего». Вздохнув, Леший принялся копать могилу. Соорудил крест из молодого деревца и воткнул его в свежий холмик. «Спи спокойно, солдат!» - произнес он, и подхватив винтовку, не понимая, зачем она ему тяжело ступая пошел прочь. У околицы, радостно виляя хвостом его ждал верный Полкан. Винтовку Стас, замотав в мешковину отнес на чердак, и надолго забыл о ней.
Глава 10
Время текло неумолимо. Постарел Станислав Владиславович Венцкевич. Совсем одряхлел старый Полкан.
Председатель колхоза трясся в стареньком, чихающем, пускающем сизый дым, еще военных лет ГАЗике, после важного районного совещания с участием самого секретаря райкома партии. Он очень гордился тем, что был одним из немногих, приехавших на совещание в автомобиле. Вот и родной колхоз завиднелся невдалеке.
Председатель вдруг встрепенулся. На обочине стоял Полкан, виляя хвостом и переступая лапами. «Ах ты зараза!» - воскликнул он, и протянув руку, достал с заднего сиденья двустволку. - «Тормози, Петро!»
Картечь буквально разорвала голову собаки.
«Леший» радостный шел домой. Карман грела сторублевая бумажка. Вещмешок оттягивал большой кусок нежного сала, и половина душистого, сочного окорока. Пели птицы. Окрест разносился душистый аромат разноцветья. В этот раз Полкан его не встречал.
«Стар стал, помрет скоро. Снова один останусь. Словечком перекинуться не с кем будет», - с грустью подумал Станислав.
Дома пса тоже не было. «Где ж тебя лихая носит? Может заболел?»
Окровавленное тело Полкана нашел у обочины за околицей. Побледнел. «Картечь. «Тулка» только у председателя», - повернулся и твердой походкой пошел прочь.
Сточив носик пули «Леший» крест на крест распилил её. Выщелкнув патроны из магазина винтовки вставил туда свое изделие. - «Хватит и одного».
Он лежал в высокой траве, оперев ствол «Мосинки» на придорожный камень. И терпеливо ждал. Ближе к вечеру на проселке послышался простуженный хрип мотора председательского ГАЗика. Машина приближалась. Станислав устроился поудобнее. В целике маячил председатель и что -то весело рассказывал своему шоферу. "Леший" плавно потянул спуск. Пуля «дум-дум» разнесла вдребезги лобовое стекло, напрочь лишив председателя головы. «Триста восемьдесят первый», - выдавил из себя бывший поручик и отшвырнув далеко в траву винтовку нетвердым шагом пошел к своему пристанищу.
Ночью «Лешего» забрали.
Вскоре состоялся судебный процесс, на котором «злобного врага советской власти, притаившуюся белогвардейскую сволочь» приговорили к высшей мере наказания. Через месяц в газете, на последней странице в рамке, мелким шрифтом напечатали: «Приговор приведен в исполнение».
Указ Президиума Верховного Совета СССР о замене смертной казни Венцеровича Станислава Владиславовича, на двадцатипятилетнее тюремное заключение, опоздал ровно на сутки.
Вот такую трагическую историю довелось узнать мне в тот далекий июньский вечер.
Уважаемые подписчики и читатели!
Благодарю Вас за то, что читаете рассказы, комментируете, а также за отметки " мне нравится"
Канал "Стэфановна" предлагает Вашему вниманию другие рассказы написанные на основе житейских историй.
Доброго вам здоровья, удачи и всех благ.
С уважением, Стэфановна