Вагнер для Москвы – по-прежнему явление редкое, эксклюзивное. «Летучий голландец», поставленный в Большом в 2004-м, уже давно сошел со сцены. «Лоэнгрин» «Новой оперы» образца 2008 года пока еще держится в репертуаре, но идет не слишком часто. Этим московская вагнериана исчерпывается. А до этих редких постановок нулевых годов и вообще перерыв был колоссальным: последняя вагнеровская премьера («Золото Рейна» в Большом театре) состоялась аж в 1979 году. Поэтому решение Российского национального оркестра, празднующего свое 20-летие, исполнить в юбилейные для него дни монументальную «Валькирию» выглядело почти сенсационным. В итоге Зал Чайковского был забит под завязку. И не напрасно: послушать было что.
Интерес подогревало и участие давнего партнера РНО, знаменитого американского дирижера Кента Нагано: для Москвы он не «персона инкогнита», всего за месяц до «Валькирии» маэстро выступал в российской столице с оркестром Баварской государственной оперы, музыкальным руководителем которой он является уже несколько сезонов. В отличие от плетнёвцев, обращающихся к полноформатному Вагнеру, по сути, впервые, у Нагано за годы его работы в Германии, сначала в Берлине, а ныне в Мюнхене, накопился немалый опыт общения с опусами байройтского гения, на его счету постановки «Тристана и Изольды», «Парсифаля», той же «Валькирии».
«Валькирия» - самая популярная из четырех опер «Кольца», за которое целиком Нагано еще не брался. Но, будучи, пусть и временно, но прописанным в Баварии, где Вагнер по-прежнему остается музыкальной фигурой номер один, миновать полномасштабной постановки всего цикла ему не удастся. В определенном смысле московскую «Валькирию» можно считать продолжением погружения дирижера в толщу вагнеровских мифов, в его вселенную звуков, которую Нагано намерен обжить капитально. Для РНО «Валькирия» - шаг в почти неведомое, и одновременно, подтверждение верности стратегии последних лет: расширение оперного репертуара по всем направлениям. Михаил Плетнев и его подопечные интересуются самой разной оперой – это и русская классика («Орестея», «Майская ночь», «Алеко», «Франческа да Римини»), и западный мейнстрим («Кармен», «Волшебная флейта», «Золушка»).
Определенно можно утверждать, что опыт сотрудничества оркестра и дирижера в обращении к сложнейшему оперному материалу оказался в целом удачным. РНО, не имеющий собственной вагнеровской исполнительской традиции, несомненно, коллектив высокопрофессиональный, возможно, лучший на сегодня в столице, поэтому неудивительно, что и Вагнер был исполнен на достойном уровне. Высокий класс, хорошую ансамблевую культуру продемонстрировали и струнники, и деревянные духовые, лишь к меди есть претензии, которой не дали потрубить во всю мощь, что, как нам представляется, и спровоцировало несколько неожиданных киксов. Неожиданных – поскольку в целом оркестровая ткань выглядела абсолютно чистой, ясной, уверенной и красивой по звуку, по сочетанию тембров.
Не дали потрубить во всю мощь не случайно. И не одной только меди. Вся работа Нагано в этом произведении смотрится попыткой уйти подальше от громкой пафосности в интерпретации Вагнера, от децибел ради децибел, от ошеломляющего напора. У Нагано Вагнер получился почти лиричным – очень нежным, каким-то сокровенным. В этом исполнении можно было четко расслышать не просто не надрывающиеся сверх меры голоса солистов, но возможность настоящего высказывания, где проступало определенно что-то человеческое во всех этих сверхчеловеках и небожителях.
Такая, лишенная псевдозначительности и ложного пафоса, громыхания звуковой мощности интерпретация подкупала как никогда. И более то рафинированный материал (например, Моцарта, или Верди – судя по последним театральным премьерам на главных московских сценах) у нас играют с повышенной звучностью, выжимая из оркестров «все двести», и совершенно забывая о музыке. Здесь же Вагнер, о котором принято думать, как о композиторе, которого надо лупить, что есть мочи, и орать, как на пожаре, прозвучал как заправский лирик и романтик. Это не в коем мере не умаляло героических моментов – там, где надо, оркестровые тутти были мощны и всепоглощающи. Но все же опорными точками исполнения были сделаны не они, а внимание к кантилене певцов и оркестровых солистов (ведь петь можно и Вагнера, при чем не только в буквальном смысле голосом, но и на том, или ином инструменте), наконец, к контрастам, которые заложены в партитуре, отчего она предстала разнообразной и поистине захватывающей. При этом энергетический посыл такого исполнения оказался ничуть не ниже – Нагано по-военному очень четко и жестко руководил оркестром, добиваясь, тем самым, того, чего хотел – нежности, лиричности, человечности. В целом можно сказать, что в его прочтении Вагнер предстал очень не традиционным, но бесконечно притягательным. Это путь – весьма отличный от того, что мы привыкли слышать от Гергиева (единственного и очень активного пропагандиста Вагнера в нашем Отечестве), и совершенно очевидно, что этот путь не только имеет право на существование, но в определенном смысле он даже более плодотворен и желателен.
Притча во языцех в интерпретации вершинного немецкого репертуара, каковым, безусловно, является вагнеровская тетралогия, - это певцы. В данном исполнении ставка была сделана на российских вокалистов, что изначально сильно удивляло. Вполне можно было ожидать, что Нагано из Мюнхена привезет своих солистов. Кроме того, практика концертных исполнений опер в Москве последних сезонов, а таковых было предостаточно, уже приучила публику, что поют в основном заграничные звезды разного калибра, а московские солисты привлекаются либо на второстепенные партии, либо тогда, когда звучит русская опера.
В этот раз было все иначе, причем большинство вокалистов пели Вагнера впервые. К таковым относились все восемь молоденьких валькирий, размещенных на портиках филармонического зала и оснащенных, согласно предписанию композитора, огромными рупорами – чтобы легче было перепевать оркестр. Из секстета протагонистов только половина имела за плечами вагнеровский опыт. Несмотря на это, общий результат оказался более, чем удовлетворительным. Лариса Гоголевская (Брунгильда) в очередной раз показала мощь своего железного сопрано – ее выход на сверхчеловеческих выкриках был очень эффектен. Конечно, там, где нужно полноценное легато, особенно на многокилометровых речитативах, эти фрагменты выдавали некоторую усталость голоса, клочковатость звуковедения, но в целом пение признанной мариинской вагнеровки произвело впечатление. Алексей Тановицкий (Вотан) блеснул красотой тембра и значительным, уверенным вокалом, лишь к его верхам можно немного попридираться: в целом же «трижды Вотан Мариинки» был вполне убедителен. Очень хорош был приглашенный из Эрфурта, где он является штатным солистом местного театра, но, безусловно, наш Вазген Газарян (Хундинг) – густой звук, насыщенное, яркое, очень артикулированное пение, понимание стиля, отличное владение немецкой фонетикой.
Честь и хвала московским солистам, взявшимся за Вагнера впервые. Они вышли победителями из этой схватки. Думается, что немалую роль в этом сыграла интерпретация Нагано, давшего певцам возможность петь (а не орать) и проявлять свое мастерство и красоту голоса, бережно «подававшего» певцов залу. Солист Театра Станиславского Михаил Векуа (Зигмунд) обладающий очень ярким и звучным тенором, несколько прямолинейным, но вполне подходящим для немецкого репертуара, достойно справился с партией, сумев вокальными средствами создать образ настоящего богатыря. Хороши были две геликоновки Ксения Вязникова (Фрика) и Светлана Создателева (Зиглинда): вязкий саунд первой и светлое, лиричное звучание второй были как нельзя кстати – пение солисток маленького и неперворазрядного московского театра неожиданно и приятно удивило, тем более в несвойственном им репертуаре.
Это исполнение показало очень много. Показало, что в России, в Москве таится свой собственный, огромный потенциал для исполнения произведений великого немца. Дело за настоящим дирижером-энтузиастом, который, подобно Нагано, способен был бы осуществить грандиозную работу по переводу потенциала в реальное звучание.
«Журнал любителей искусства», № 1, 2011